Эта мелодраматическая сцена с Музой вызывает только чувство обескураженности. Слишком наивно и беспомощно. К сожалению, такие «музы» прижились в первых и даже вторых книгах поэтов, где им даже не показывают на дверь.
Каждый год поэтический рынок наводняется огромной массой стихов, представляющих первые литературные опыты не всегда высокого качества. Как правило, все эти книги повсеместно расходятся. И этот факт внушает более тревогу, чем радость. Тревожно то, что при редакторской нетребовательности легализуются и погрешности против русского языка: банальность, штампы, безвкусица. Хорошо, когда такая первая книга попадает читателю, уже подготовленному, воспитанному на хороших образцах поэзии; плохо, когда она попадает еще начинающему. Последний лишь укрепляется в своих заблуждениях. Незаметно, из года в год, общий массовый уровень нашей поэзии снижается.
К количеству первых книг надо прибавить и множество вторых, которые, как правило, являются продолжением первых из-за недостатка накопления материала. Авторитет ошибок растет. Законодателями в поэзии часто становятся не книги мастеров, выходящие не так часто и не такими большими тиражами, чтобы доходить по нужному адресу.
Особенную тревогу представляет тот факт, что молодые поэты не просто допускают погрешности, но пытаются под них подвести свою теоретическую базу.
Приведу некоторые факты.
Поэты, о которых пойдет речь, — люди способные. Выбрал я их не в качестве крайностей, а только потому, что они дают возможность принципиального разговора.
Недавно в Ярославле вышла вторая книга Вячеслава Шапошникова — «Китеж». В ней несколько стихотворений посвящено творчеству. Одно так и называется «Мастерство». Вот его конец:
Век спешит,
Не успеешь
Расставить треножник,
Разглядеть не успеешь,
Во что он обут и одет…
А замешкался чуть —
И уже не художник.
Покорпел над сонетом —
И уже не поэт!
Видите, как легко оправдать неряшливость. «Покорпел над сонетом — и уже не поэт!» Нет ничего более ложного для нашего стремительного века, чем подобная философия.
Человек был и должен быть хозяином скоростей. На все скорости у человека вырабатывается быстрая душевная реакция. А мы с душою так бесцеремонны, когда преподносим ей неряшливо сработанные стихи.
Если Вячеслав Шапошников для неряшливости ищет оправдания в стремительности нашего века, то Павел Мелехин находит его в довольно банальной идее непостижимости совершенства.
Сколько нервов потратил,
Совершенствуя стих,
На канцоны Петрарка,
Но вершин не достиг!
Бедный Петрарка! Действительно, католический монах, давший обет безбрачия, так любил Лауру, так старался выразить сложный мир своей любви — и, как сказал Мелехин, все тщетно. Но для большей ясности мне хочется процитировать здесь если не канцону Петрарки, то хотя бы один из его «несовершенных» сонетов.
И мира нет — и нет нигде врагов;
Страшусь — надеюсь, стыну — и пылаю;
В пыли влачусь — и в небесах витаю;
Всем в мире чужд — и мир обнять готов.
У ней в плену неволи я не знаю;
Мной не хотят владеть, а гнет суров;
Амур не губит — и не рвет оков;
А жизни нет конца и мукам — краю.
Я зряч — без глаз, нем — вопли испускаю.
Я жажду гибели — спасти молю;
Себе постыл — и всех других люблю;
Страданьем — жив; со смехом я — рыдаю;
И смерть и жизнь — с тоскою прокляты;
И этому виной, о донна, ты!
Как видим, Мелехин прав: поэт эпохи Возрождения не жалел нервы, чтобы написать четырнадцать строк этого сонета. Это даже не стихи. Это выше стихов. Это — горячий снаряд, долетевший до нас из четырнадцатого века. Все еще боишься, что он разорвется. «И этому виной, о донна, ты!»
У нашего молодого поэта с любовью все проще. Он не стал тратить нервы, поскольку совершенство призрачно. В одном из стихотворений он, обращаясь к другу, вспоминает время, когда «не прочь мы были посмеяться и флирт дешевый завести».
Ты где-то полонил толстуху,
Замечу, только не в бою,
Твоя подруга мне подругу
Передоверила свою.
И цепь замкнулась.
Тоже ждешь взрыва, но…
В полнолунье
Гуляли, интервал блюдя,
Попарно мы и полоумно
Кривой окраиной блудя.
Твоя толстуха вековала,
Как бородавка на щеке,
Моя — голубкой ворковала
При каждом благостном щипке.
Тоскливо читать дальше, а впереди еще сто строк непролазной пошлости. А между тем на последней странице книги о ней сказано: «В сборник «Эхо» вошли новые стихи. Высокая гражданственность сочетается здесь с тонким лиризмом, с характерным для автора стремлением философски осмыслить действительность, проникнуть в самую суть жизненных явлений».
К чему такая реклама? Она только запутывает читателя, да и самого автора, судя по другим стихам, человека не бесталанного. В этой же книжке у него есть неплохие стихи о Ленине. Но ведь Ленин — олицетворение мудрости и красоты во всем, в том числе и в любви. Ленин и пошлость несовместимы. Это надо было понять и поэту, и его издателям.
Я не разделяю ложного целомудрия некоторых поэтов, стесняющихся говорить о Родине.
Ярослав Смеляков получил Государственную премию за книгу, которая называется «День России». Наша поэзия много сделала для славы России, для понимания ее исторической судьбы, ее революционной роли в преобразовании мира.
Умная любовь к Родине не утомит ни сердце, ни слух. Плохо, когда о ней судят поверхностно, а любят инфантильно, как это случилось в стихотворении Александра Екимцева «Как тебя по отечеству, Россия?». Это название вынесено из назойливо повторяющегося рефрена:
Как тебя по отчеству,
Россия?
А Россия просто —
не могу.
Бессмысленность этих строк еще более обессмыслена риторической концовкой:
Мать-Россия,
Кто же мне подскажет
Отчество твое?
Тут мог бы подсказать редактор. Может быть, после этого мы бы не встретили в книге Екимцева этого детского лепета.
Мне о России больше говорят такие его стихи:
Августовские грозы,
Синий дым на реке,
Ваша светлость, березы,
Как вы там, вдалеке?
Как вы там, у обочин,
Как вы там, под горой?
Сто кукушек пророчат
Вам рассветной порой.
В нашей сравнительно молодой поэзии время от времени происходят эпидемические заболевания. Что-то вроде вирусного гриппа. Избавились от одного вируса, а через некоторое время он проходит под новой личиной. Сколько написано стихов о Золушке! Почти каждая поэтесса мечтала о принце и теряла башмачок. Поэтому, найдя Золушку в стихах Эммы Зимдяновой, я принял ее как очередную, не самую худшую. Настораживает новая разновидность образа. Не поэтесса, а поэты начинают сравнивать себя с Золушкой. А Виктор Кумакшев в своих обобщениях пошел еще дальше.
Поэзия! Волшебная страна!
Ты Золушками вся населена.
А Золушкам
(Ведь Золушки они)
Лишь ночью
Снятся сказочные дни,
Где принцы, где хрусталь
И тихий смех,
Где всех любить
И видеть можно всех…
Поэзия! Ты слышишь? —
Много лет.
В твоих владеньях
Рыщет интервент.
Он щупальцами всепролазных строк
Зацапал
Драгоценный башмачок.
