«Давно ль гордился сам…» Давно ль Гордился сам, Что: я деревне близкий. Завидую певцам, Поющим без прописки. Им равно, Где брать мед, Была бы лишь охота Да был бы самолет Для дальнего облета. О Марьевка моя, Догадкой оглаушен: Ты родила меня, А я тебе не нужен. Ну что моя строка Для всех твоих рассветов! Сам, вижу, что пока Тебе не до поэтов. Тебя и не виню, Ведь надо ж не по слову Выкармливать свинью, Выдаивать корову. Ведь надо ж для потреб Космического века Натружный сеять хлеб И убирать до снега. Но были же дела И в той поре кипучей, Когда ты родила Меня на всякий случай. Но я же твой, как свет От твоего же пыла, Иль случая все нет, Что обо мне забыла. Не время, Ну и что ж, Одно мне сердце студит: Боюсь, что позовешь, Когда меня не будет. «В пустынном небе журавлиный крик…» В пустынном небе Журавлиный крик, Тоскливый плач В осенней непогоде. Давно утратив кудри, Как старик, Подсолнух сгорбился На огороде. Лицом в лицо На солнце не глядит, Где стать его И где его гордыня? Он смотрит вниз, Ему глаза слезит Упавшим солнышком На грядке дыня. На ней он видит Пятна-светлячки, Но подойдут Беспесенные сроки, Его солнцелюбивые зрачки Повыклюют Беспечные сороки. Впадая весь В сочувственную дрожь, Я замечал В осеннем увяданье, Что журавлиный крик Всегда похож На чей-то стон И бабье причитанье, «Белый снег, в сердце тьма…» Белый снег, В сердце тьма, В жилах вьюга стылая. Ах зима, зима, зима, До него ж постылая! Рано печка затопилась, Дым пошел высотами. Ты, зима, поторопилась Удивить красотами. Как нам жить-зимовать, Не роднясь с хворобами, Как нам хлеб добывать, Леглый, под сугробами? Белый ветр Летит, слепит. Под моими лыжами, Кажется, не снег скрипит, А колосья слышимы. ХЛЕБНЫЕ КАРТОЧКИ
«Мама, Милая мамочка!» Много дней повторял. Хлеб давали по карточкам, Я же их потерял. Тридцать лет, Как упрямо Не роднюсь с той порой, Десять лет моя мама Спит в могиле сырой. Мама, Милая мамочка, С горя сердцем остыл, Когда хлебные карточки В старой-книге открыл. «Нет, братцы, спешность не по мне…» Нет, братцы, Спешность не по мне. Иной поэмит повсеместно, А у меня в моей квашне Еще пыхтит тугое тесто. Вот тут ему Не дай опасть, Накаливай до зноя душу, Дым выпусти, Чтоб встрасть да всласть Хлеб выпекся Как можно лучше. И хорошо душе моей. Смеюсь я, счастья не скрывая, Когда воскреснет дух полей В моем румяном каравае. И рад, Что созывать пора Всех, вплоть до резвого пиита, На светлый праздник аппетита, На праздник Жизни и добра. ПРОМЕТЕЕВ ЦВЕТ (1969—1974) «Прозябаю на ветру…» Прозябаю на ветру, На миру, словам внимая. Истин сверху не беру, Я их снизу поднимаю. Испытанья не страшны. Чтобы светом возгораться, Наши истины должны Только снизу подниматься. Истины не входят в стих От общения с богами. Нет, я каждую из них Отрабатывал боками. ТЕМ БЕРЕГАМ Мои желанья По-людски просты, Моя работа Облита слезами. О, сколько раз Я возводил мосты Меж злыми И враждебными сердцами. И всякий раз Был тяжкий труд не впрок, И всякий раз, Казалось бы, из стали, Разорванные фермы Строф и строк Под пропастью Бессильно повисали. Какие же мосты. Нужны морям, Тем берегам, Где надо мной хохочут, Беснуются, Подобно дикарям, И атомные стрелы В злобе точат. Не к богу, К людям руки я воздел. Взываю к вам И говорю я с вами: Вы хочете, Чтоб тот водораздел Мы завалили Добрыми сердцами? Что мы жестки, В том нашей нет вины. Ищите зло В своем жестоком стане. История устала от войны, Но от борьбы с войною Не устанет! |
