За тебя покраснел,
понимаешь, природа,
ты такая уже не по нраву ему.
Ты давно уже отстаешь от народа.
А народ за тобой не вернется во тьму.
Еще в ту пору в народе окрепло желание внести в природу свои поправки. За этим желанием стоят живые люди, так что стройка Волгоградской ГЭС исторически оправдана чаяниями этих людей. А вот когда ГЭС уже построена и хорошо описана, поэт не мог сказать, что же она дала главным героям поэмы. Если в начале поэмы были конфликты и характеры, то в конце они растворились в строительной горячке. Те, до которых надо бы довести выгоды стройки, оказались героями эпизодическими, иллюстративными. Где-то мелькнули школьные косички телятницы Наташи, безымянно прошумели подростки. От Быковых хуторов, перевезенных на новое место и уже не олицетворенных героями, по существу, осталось только название. Сам по себе добротный стих, отражающий наши строительные завоевания на Волге, оказывается непривязанным к конкретной судьбе и начинает звучать слишком «вообще».
Сколько хочешь земли,
Сколько хочешь земли для труда.
Сколько хочешь воды.
Не окинешь высокого неба!
Сколько хочешь живи!
Хватит всем поколеньям всегда
свободного воздуха,
освобожденного риса
и хлеба.
Приведя в пример поэму М. Луконина, не хочу вину за слабость ее последней части взвалить только на него. В этой слабости, как в капле воды, отразилось наше общее неумение не в литературе, а в жизни — доводить суть материальных стимулов до человека. Мы слишком привыкли делать раскладки материальных благ на душу населения в масштабе всей страны.
Поэт может расти только тогда, когда он решает большие поэтические задачи — большие не по величине описываемых объектов, а по высоте и благородству замыслов. Герой «Калевалы» мог бы соблазниться красивым луком, золотой лодкой, но не соблазнился. Он знал, что ему нужно, и терпеливо шел от одной вещи к другой, прежде чем отковать Сампо. Точно так же работает и поэт. Каждая вещь совершенствует его мастерство. Только решив одну поэтическую задачу, он может перейти к другой, более высокой. При этом очень важны категории, которыми мыслит поэт. Дело тут не в объеме произведения. Оно может быть маленьким, интонация спокойной, а мысль огромной и потрясающей, как «Последний катаклизм» Ф. Тютчева.
Когда придет последний нас природы
И связь веществ разрушится земных,
Все сущее опять покроют воды
И божий лик отобразится в них.
Хочу напомнить молодым поэтам, что Ф. Тютчев как поэт-философ сформировался не только на любви к поэзии. Он был человеком государственным, и совсем не но признаку своей дипломатической службы, а потому, что много ума и сердца положил на проекты объединения малых славянских стран. И не столь важно, что эти проекты не могли осуществиться, что в них были ошибочные посылки и прочее, важно, что крупность идей отразилась в его общефилософских стихах.
Не менее важно в поэте и чувство историчности. Речь идет не о стихах на историческую тему. Когда у поэта есть такое чувство, то его печать ложится на все его произведения. Есть у А. Твардовского стихотворение редкой впечатляющей силы — о мальчике, погибшем на финской войне. В Великую Отечественную войну поэту припомнилось, как он лежал на льду — так, будто и не лежал, а все еще куда-то бежал…
Как будто это я лежу,
Примерзший, маленький, убитый
На той войне незнаменитой…
Вот эти строки служат как бы историческим экраном, на котором смерть мальчика, нарисованная в подробностях, потрясает. Историческим же экраном эти строки сделало только одно слово: «незнаменитой».
Мир сегодня, как никогда, сложен. Скрещиваются самые разноречивые идеи, мысли, чувства. И чтобы художник был с веком наравне, он должен стоять на передовых революционных позициях. Без этого нет истинного творца. У каждого поэта, о чем бы он ни писал, должна быть и своя социально-нравственная модель мира, как чувство целого. При этом в нем существуют два полюса: личный и мировой. Тогда его личная тема, высвеченная мировым светом, приобретает значительность. Меня не устраивают просто стихи хорошие, если я не вижу за ними мира, созданного поэтом. Если передо мной только одно стихотворение, написанное с чувством своего мира, я уже могу судить о поэте, оценивать его, как по обломкам какой-нибудь статуи мы оцениваем культуру минувших цивилизаций. Целостность мира в его сложных противоречиях для поэта необходима. К этому выводу приходишь, присматриваясь к творчеству больших поэтов как прошлого, так и нашего времени.
Больше всего боюсь теоретизировать. Боюсь бесплодных споров, которые время от времени возникают в нашей печати. Надуманные теории сбивают с толку молодых. Среди них бытует мнение, что в наше беспокойное время право на существование имеет только лирика, а поэма — форма отжившая. Мне уже приходилось спорить с таким' нелепым мнением. Трудно писать все, а поэму еще трудней. Поэма требует большего осмысления жизни, ей нужен замысел. В поэму ложатся и чувства более устоявшиеся, то есть она закрепляет их. Невозможно представить литературу об Отечественной войне без поэм А. Твардовского, Н. Тихонова, О. Берггольц и других. Не случайно «Евгений Онегин» назван энциклопедией русской жизни того времени. До Данте итальянские поэты писали сонеты и канцоны. Вероятно, и тогда утверждали, что большие поэтические формы невозможны. Но вот появился поэт и начал возводить свое великое здание. Моды, направления меняются, а великое здание остается. Я намеренно сослался на Данте. Все, что христианская культура создала в то время, с ее философией, с ее противоречиями, — все отразилось в «Божественной комедии».
Наш советский мир молод, но у нас уже есть своя социалистическая биография, и довольно сложная. У нас уже выработан целый круг морально-этических норм. И все это настоятельно требует, чтобы мы учились строить то здание, которое закрепило бы нормы нашей нравственной жизни.
Несколько слов о языке. Поэзия заложена в природе самого языка, в его музыке, в его слоговых чередованиях. Первые люди не начали со стихов, стихи пришли потом, когда уже был языковой достаток, а слова успели накопить энергию жизни. Мы относимся к языку, как к инструменту, как к средству поэтического выражения, а между тем в нем заложено нечто большее. Не чудо ли, что счастливо избранные и поставленные рядом слова начинают излучать энергию мысли и чувства? Именно энергию. Одно полено в печи не горит, одно слово само по себе, если оно не сигнал, еще не действует. Нужна связь, нужна энергия поэта, чтобы воскресла вековая дремлющая сила. Такую энергию может породить только замысел. Здесь нелишне вспомнить Буало:
Пока неясно вам, что вы сказать хотите,
Простых и точных слов напрасно не ищите;
Но если замысел у вас в уме готов,
Все нужные слова придут на первый зов.
Одно из первостепенных достоинств поэзии — естественность. Во всяком искусстве есть граница условности, но в пределах этих границ естественность должна быть превыше всего. Стихами люди не говорят, но не потому, что ими говорить противопоказано. Не говорят по той причине, что сознание человека не достигло того поэтического уровня, чтобы, всем говорить стихами. Но если бы все люди захотели или научились выражать свои мысли и чувства способом самой высокой организации слов, они должны были бы говорить стихами. Поэты тем и интересны для многих, что они, хоть и ценой большого труда, умеют это делать, то есть достигли того, что притягательно для всех людей, — идеала речи.
Но вернусь к первичному элементу речи — к слову. Хорошо знать, как слово стоит в словаре, но еще лучше узнать, как оно работает в жизни. Пойдешь к жизни — найдешь слово, пойдешь к слову — узнаешь жизнь.
