— Разумеется, но все равно она в него влюблена. Или по крайней мере так считает.

На лице Розы появилось скептическое выражение.

— У меня сложилось несколько иное представление. Под ее внешне фривольными манерами скрывается, на мой взгляд, весьма здравомыслящая молодая женщина. Если ей хочется стать графиней, то ей хорошо известно, каким способом можно добиться своего. Она узнала, на что способна, с того дня, как выучилась считать. — Роза заглянула в глаза Флер. — В любом случае, это не мое дело. И не ваше. Никто из нас не имеет права вмешиваться.

— Конечно!

— Даже если мы попытаемся, это ни к чему хорошему не приведет, — не щадя ее чувств, продолжала Роза. — Поверьте, я знаю, о чем говорю. — Она, накрыв ладонью руку Флер, пожала ее. — Единственный человек, который страдает в данной ситуации, это, несомненно, вы, дорогая, и я беспокоюсь за вас.

На глазах Флер навернулись слезы.

— Не нужно обо мне беспокоиться, умоляю вас. Теперь, когда я все поняла, я знаю, как мне поступить.

Роза, улыбнувшись, отняла руку.

— Очень хорошо. Я рада, дорогая моя, мне не хотелось бы утратить вашу дружбу.

Флер улыбнулась.

— Мне тоже этого не хочется. Я очень ценю ваше расположение ко мне. Вы — настоящий друг, у меня таких, как вы, прежде не было.

Ей было невдомек, какой колючей у нее вышла улыбка, а Роза тем временем позволила ей перевести беседу на другую тему, они заговорили о чае, о завтраке, о прогулках верхом и других безделицах, исцеляющих душу. Роза в своей долгой трудной жизни немало узнала об уязвленной гордости и понимала, как важно сохранить выдержку. Чисто английский стиль сокрытия своих глубоких чувств не был изобретен Флер, но она была готова продолжать эту нехитрую игру сама с собой.

 15

Графа Карева вызвали в Санкт-Петербург к царю, и его не было несколько дней. Он вернулся вместе с четой Полоцких. Флер не могла не заметить, как они выпадали из общей компании. Хотя сам Полоцкий вел себя уверенно, а Карев старался быть радушным хозяином, и несмотря на все старания Розы вовлечь мадам Полоцкую в оживленную беседу о домашних делах, супруги казались белыми воронами и светские молодые люди чувствовали себя неловко, находясь с ними в одной комнате.

Флер тем не менее радовалась встрече с ними и была неизменно предупредительна по отношению к мадам. Позже Полоцкий, уединившись с Флер, передал ей письмо, полученное от ее тетки. Он также рассказал ей о событиях, которые потребовали присутствия Карева в столице.

— Похоже, война с Турцией неизбежна, — сообщил он ей. — Не вижу возможности ее избежать. Наши войска вступили на территорию Дунайских княжеств, а турки никогда с этим не смирятся.

— Вступили? Для чего?

— Судя по всему, чтобы защитить их независимость от турецкой угрозы. Но вообще-то, это скорее угроза с нашей стороны, так как турки отказываются подписать составленный нами договор.

— Это имеет отношение к православным христианам, не так ли? — спросила Флер. — Граф Карев уже упоминал об этом. Однако он утверждает, что войны не хочет никто.

На лице Полоцкого появилось загадочное выражение.

— Да, может быть, и так. Но Карев — верный человек императора, и нельзя принимать на веру все, что он говорит. Не исключено, что он на самом деле в это верит. Возможно, в это верит и сам император. Но как часто случается, что правая рука властелина не ведает, что творит левая.

— Что же будет?

— Скажу я вам по секрету, так как верю, что вы никому не станете этого передавать. Внешне ситуация выглядит так, будто речь идет только о православных подданных Турции. Султан согласился по нашему настоянию гарантировать православным христианам такие же права, как и католикам. Но мы также выступаем за предоставление нам права, основанного на каком-то древнем, покрытом паутиной договоре, позволяющем нам вмешиваться в их дела, когда нам вздумается. Султан, конечно, на такое не пойдет, так как это является посягательством на суверенитет Турции.

— Да, понимаю, — ответила Флер. — Но вы отметили, что это только лежащая на поверхности причина.

Он ей подмигнул.

— Как купец, моя дорогая, могу сказать вам, что все ссоры между народами проистекают из-за протекционистской торговли — из-за сырья, рынков, торговых путей. Турция удерживает под своим контролем очень важные территории в Средиземноморье, особенно земли непосредственно вокруг Константинополя и проливов, а это наш единственный теплый морской путь — как в Египет, так и в Индию. Если Турецкая империя развалится — если ей помогут развалиться, то все эти ценные лакомые куски можно захватить.

— И Россия намерена это предпринять? — спросила Флер, чувствуя, что впадает в состояние шока.

— Слава Богу, нет, — ответил Полоцкий, глядя на нее с самым невинным видом. — Но ваша страна считает, что дело обстоит именно так. Такого же мнения придерживается и сама Турция и Франция. Так как сейчас в ней правит весьма горячий молодой император, носящий имя знаменитого полководца, он страстно желает добиться военной славы для своего народа.

Флер была вне себя от гнева.

— Но ведь никто не хочет войны, правда? К чему эти разрушения, для чего столько напрасных жертв? К тому же такие времена давно ушли в прошлое. После Ватерлоо и Всемирной выставки все вокруг только и говорят о мире, разве я не права?

Полоцкий печально улыбнулся.

— Если люди мыслили бы рационально, если бы на свете не существовало таких вещей, как гордость, алчность и тщеславие, то все могло бы произойти так, как говорите вы. Кроме того, если бы в мире не было слишком много горячих молодых голов, которым просто нечем заняться! Скука. Их заедает скука. Скука, на мой взгляд, имеет прямое отношение к войне. После каждого мирного периода молодые люди в любой стране начинают суетиться, выискивать приключения на свою голову, чтобы проявить себя, доказать, что они настоящие мужчины.

— Да, — ответила Флер, не совсем уверенная в его правоте. Она вспомнила замечания друга Ричарда, Брука, о войне, как о катарсисе. Но разве все настолько просто? Если бы из-за таких пустяков возникали войны, то их было бы легко остановить.

— Война действует как пиявки. После Ватерлоо минуло почти сорок лет, — сказал в заключение Полоцкий.

— Вы считаете, что моя страна объявит вашей войну? — спросила Флер подавленным голосом.

Он, немного поколебавшись, неуверенно ответил:

— Да, мне так кажется, с участием Франции или без нее. Я о французах ничего не знаю. Но вам нечего беспокоиться — если даже такое случится, то очень далеко отсюда, так что вы даже не услышите канонаду.

Она посмотрела прямо ему в глаза.

— Не забывайте, однако, что мой брат — военный. И у него очень горячая кровь.

Он ничем не мог ее утешить.

— Да, вы правы. Все обстоит именно так.

Письмо от тетушки Венеры не прибавило Флер уверенности. Премьер-министр Англии Абердин был решительно настроен против войны — он был уверен, что нельзя допустить такого позора, такого безумия и начать войну, которая всколыхнет весь мир и нарушит установившееся в Европе равновесие. В стране сформировалась большая антивоенная партия, которая представляла собой весьма могущественную коалицию филантропов с фабрикантами.