— Конечно нет, — заявил, весь покраснев, Скотт. — Он просто упомянул в разговоре, что если в это время я здесь появлюсь, то могу тебя встретить. А если я тебя встречу… — он хотел сказать что-то другое, но поспешно передумал, — то… смогу вернуться вместе с тобой, вот и все. Что еще нужно?

— Нет, не все! Я не желаю ехать с тобой и никогда этого не сделаю, никогда. К тому же ты бесцеремонно себя ведешь. Я буду тебе весьма признательна, если ты немедленно уберешься из парка!

— Послушай, Флер…

— Нет, это ты послушай! Кем ты себя возомнил, Тедди Скотт? Если мне будет угрожать опасность, то, думаю, с этим легко справится граф Карев, без твоей помощи.

— О Боже, я прискакал сюда, чтобы спасти тебя от этого человека! — не сдержался разъяренный Тедди.

Наступило краткое тягостное молчание. Флер изумленно смотрела на Тедди, потом перевела взгляд на Карева, размышляя, намерен ли граф вмешиваться в их перепалку и почему он этого до сих пор не сделал. После глупого признания Тедди гнев боролся с желанием расхохотаться.

Бросив еще один взгляд на Карева, Флер хотела убедиться, забавляет ли его этот инцидент, или же нахальство Тедди вызывает у него лишь презрение. Но граф был серьезен и задумчив. Она помолчала, и гнев ее снова возобладал над всеми остальными чувствами.

— На каком основании все в Лондоне считают, что имеют право указывать, как мне жить? — вне себя от гнева закричала она. — Кто я — ребенок? Дурочка? И только у тебя язык повернулся сказать такое? Уж кому, как не тебе, знать о доброте и щедрости графа Карева, который столько хлопотал, чтобы выручить тебя из беды? Ты должен был предстать перед военным трибуналом, тебя с позором прогнали бы из армии, если бы не его заступничество!

В запале она даже не услышала, как Карев произнес: «Ах, не нужно, прошу вас!» Но было уже поздно.

— Ты мне противен! Ты должен был поблагодарить графа за все, а не выдвигать против него дурацких обвинений, не имея на то никаких оснований! Ты, вероятно, забыл, чем ему обязан!

— Нет, не забыл! — впал в ярость Скотт. Повернувшись к Кареву, он закричал: — Я благодарен вам за то, что, вы для меня сделали, сэр, возможно, по чистоте сердечной! Но я знаю, что вы так поступили только ради того, чтобы добиться расположения Флер и скрыть от нее свои истинные намерения. А ты, — он повернулся снова к ней, — ты ничего не видишь. Ты не замечаешь, что он делает, как он тебя компрометирует! Если все и дальше будет так продолжаться, то от твоей безупречной репутации не останется и следа!

Флер рассмеялась, но это был сердитый смех.

— Ты болван, мистер Скотт! Это ты меня компрометируешь! В разгар дня разъезжаешь по парку верхом, а двух слуг куда-то прогнал? Как только меня не убили, когда я каталась здесь в твоем обществе!

Скотт почувствовал, что ему наступили на больную мозоль. Дико поблескивая глазами, он переводил взгляд с Флер на графа.

— Тогда было все иначе! — закричал он. — И ты знаешь это. — Повернувшись к Кареву, он повторил: — И вы тоже знаете!

Карев с серьезным видом, покачав головой, произнес:

— Нет, должен сказать, я не вижу никакой разницы.

— Потому что я знал ее всю свою жизнь! Потому что я люблю ее! И все знают об этом. У меня честные намерения по отношению к ней. Ну вы, вы хотите жениться на ней? — Карев молча смотрел на него. — Ну, что скажете? А я намерен!

Флер опередила графа.

— В самом деле?

— Извини, Флер, я, может быть, неловко выразился. Но ты поняла, что я имею в виду.

— А я откровенно заявляю, что не желаю выходить за тебя замуж и никогда не выйду, а если ты немедленно не оставишь нас одних и не прекратишь этот глупый спектакль, я никогда больше не стану с тобой разговаривать! Поехали, граф! Вы едете?

Она с такой решимостью тронулась с места, что Тедди не успел найти нужные слова, чтобы задержать ее. Ему, словно побитой собаке, оставалось только уныло наблюдать за тем, как они с Каревым удалялись от него легкой рысью. Двое слуг последовали за ними. Бакли, проезжая мимо Тедди, бросил на него жесткий, многозначительный взгляд. А Егор ехал, не оглядываясь по сторонам. Скотт долго смотрел им вслед, пока они с графом не скрылись из вида. Потом повернул лошадь к дому. Он чувствовал себя униженным, глупым, его одолевали злость и беспокойство, внутри у него сильно болело, будто из тела вырвали какой-то жизненно важный орган.

Когда они отъехали довольно далеко и Флер немного успокоилась, она перевела Оберона на шаг. Вздохнув с облегчением, она невесело засмеялась.

— Какой глупец, какой нахал, какой шут! Я бы извинилась перед вами за этого идиота, но будет много чести ему!

— Жестоки терзания безответной любви, — ответил Карев. — Я с уважением отношусь к чувствам молодого человека, но с ужасом отвергаю его манеры.

— Надеюсь, вы не считаете, — вдруг произнесла Флер, не понимая до конца его холодной уравновешенности, — что именно я довела Тедди до такого состояния? Я всегда была с ним откровенна.

— Да, разумеется, я в этом не сомневаюсь, — ответил Карев. Повернувшись к Флер, он так внимательно разглядывал ее лицо, что от его настойчивого взгляда у нее перехватило дыхание. — Зная вас настолько хорошо, насколько позволяет это оказанная мне вами привилегия вас знать, я уверен что вы никогда не скрывали от него своих истинных чувств.

 10

С запада дул порывистый ветер, в котором чувствовалось дыхание севера, и погода была слякотной и сырой — чего же можно ожидать в апреле на Балтийском море. После захода в Данциг пароход «Ньюкасл» быстро продолжал свой путь. Пассажиры редко виделись друг с другом. До тех пор пока они не минуют залив и не обогнут остров Даго, «Ньюкаслу» предстояло идти в крутой бейдевинд, а опытные мореплаватели среди пассажиров заверяли новичков, что такое плавание — верная гибель для судовой компании.

Как только они войдут в Финский пролив, — объясняли те же эксперты, — западный ветер окажется благоприятным для направления на Санкт-Петербург и пассажиры сами убедятся, как все сразу изменится. Поскольку большинство новичков в данный момент желали только одного — собственной смерти, то они не проявляли никакого интереса ни к еде, ни к танцам, а перспектива дальнейшего передвижения вдали от берегов не вселяла в их души особого восторга.

Но стихия действовала по своему усмотрению, и когда судно готовилось воспользоваться всеми преимуществами западного ветра, он тут же сменил направление и теперь мягко, но настойчиво дул с востока, нанося смертельный удар по планам скорого прибытия в Санкт-Петербург. «Ньюкасл» сильно качало, и наконец капитан, ко всеобщему облегчению, объявил о заходе в Ревель (Таллинн), где придется подождать благоприятного ветра, чтобы продолжить путешествие в полной безопасности.

Флер с отцом стояли в носовой части палубы, предназначенной для пассажиров, когда ее брат сообщил им о решении капитана. С переменой направления ветра небо очистилось от туч, и, хотя по-прежнему было холодно, с бездонных голубых небес светило бледное солнце. Те пассажиры, которые не появлялись наверху со времени захода в Данциг — (Гданьск), начали выползать на палубу из своих кают с бледными изможденными лицами, чтобы вдохнуть глоток свежего воздуха.

Флер почти не страдала от разбушевавшейся стихии. Постоянная тряска в каретах по немощеным дорогам, вероятно, закалила ее, а посещение домов бедняков и больных приучило терпимо относиться к неприятным запахам, что оказалось ей весьма кстати во время нахождения в каюте на самом днище пропитанного дурными запахами корабля. С ней случился только один раз приступ морской болезни — когда она ехала в поезде. Непривычная плавность движения вызвала у нее тошноту и головокружение.