— А, черт! Огонь, капитан! — крикнул Сохань, который теперь уже вполне серьезно принимал условный тактический фон. — Что там у вас, снарядов не хватает?! Или принципиальность выдохлась?

Викторов, поняв намек, побледнел так, что на его скуластом лице выступили веснушки. «Неужели на батарее решили только обозначить огневой вал? Этого еще не хватало!»

— Выясните, что стряслось, — стараясь быть спокойным, приказал он радисту.

— Танки идут на батарею! Наши развертываются на прямую наводку! Готовятся к отражению атаки, — быстро доложил сержант.

— Хана, отвоевались! — мрачно подытожил капитан Сохань. — Угораздило же твою батарею подлезть к мишеням! Положат мне «южные» батальон! Ну и денек!

— Клади цепь! Пусть окапываются, — бросил ему Викторов. Своей батарее он бессилен был помочь, там все теперь зависело от старшего офицера батареи, его сообразительности. Тот, кто составлял план учений, располагал танковую засаду, прекрасно знал местность: единственное мало-мальски пригодное для огневой позиции артиллерийской батареи место прикрыл ловушкой, в которую попались его подчиненные. Хорошо хоть, что вовремя обнаружили. Но мотострелков тоже можно «спасти». И Викторов передал радисту команду:

— «Аметисту» — сигнал «Гроза»!

Дивизион отозвался сразу же, будто ждал условного сигнала на поддержку, — передал свои координаты. Линейка и карандаш в руках Викторова заметались по прибору управления огнем. Через несколько минут данные для стрельбы батареи Мирошникова, которая должна была развернуться по сигналу, были готовы. Викторов сообщил их туда. В ответ далеко позади еле слышно зарокотали орудийные залпы.

— Пропашем снова высотки, — приговаривал Викторов, прислушиваясь к ним и посматривая на часы. — А теперь огневой вал, — сказал он сам себе, поймав короткую паузу. Размазал по лицу пыль, смешанную с потом, который струился из-под каски. Услышав вновь вспыхнувшую пальбу, кивнул комбату: — Ну, действуй, Сохань!

— В атаку, вперед! — во весь голос прокричал тот, забывшись. Цепь не могла его услышать на таком расстоянии, а для связиста не надо было так громко командовать. Смутившись, Сохань торопливо выдернул из кобуры ракетницу и выпустил в направлении высот три красные ракеты.

Залегший батальон поднялся, пошел, побежал за перемещавшимся огневым прикрытием вперед, и вот уже цепь нахлынула на барханы. Дробный перестук очередей и нарастающее «ура» из охрипших, сухих глоток мотострелков, сменив утихшую канонаду, еле слышно донеслись до высотки, где находились Сохань с Викторовым. Но тут опять раздались близкие орудийные выстрелы — ожила викторовская батарея. У Соханя лицо от гнева пошло красными пятнами:

— Вы что?! По своим?

— Танки отбиты, товарищ гвардии капитан! — доложил Викторову радист. Но командир батареи и без доклада догадался об этом.

— Дайте «Аметисту» отбой! — сказал он. — А наши пусть свертываются в колонну.

На вспышку капитана Соханя он никак не отреагировал, понимая, в каком тот возбужденном состоянии. Мог забыть о танках и принять стрельбу за возобновление огневой поддержки батальона. Тут испугаешься, не мудрено. Но молодец: играться перестал, не то что вначале.

Мотострелки уже взобрались на гребни барханов и скрылись за ними, следом проскочили их юркие приземистые машины. Капитан Сохань благодарно кивнул Викторову и бросился вниз к своему бронетранспортеру, чтобы догонять батальон. А Викторова точно молнией пронзило:

— Сохань, а переезд?

— Что? — остановился тот на бегу. — Какой еще переезд? Наш сейчас будет переезд!

— Ломать его надо, отрезать «южных»!

— Тю на меня! Совсем забыл! Спасибо! Круши его, капитан, только не взаправду. И догоняй!

— Отставить свертывание! — приказал Викторов. — Батарее, прицел… заряд… фугасным, три снаряда, беглым — огонь!

Позади громыхнуло несколько раз.

— Ай да молодцы! А теперь в колонну! И вперед! — приказал Викторов и побежал, сопровождаемый разведчиками и радистом, к бронетранспортеру.

— Все, капитан, отбой! — встретил их за переездом Сохань. — Приказано остановиться, занять оборону, ждать подхода главных сил. Перекурим, тачки смажем. — В наступающих сумерках лицо его казалось осунувшимся, усталым, но глаза довольно блестели. — Хорошо прошли! Честное слово, хорошо! И выручил ты нас сейчас просто здорово. Я уж, думал, хана моему батальону. Неплохое взаимодействие получилось, а? Да, а как там твои, отбились от танков?

— Отбились, — неохотно ответил Викторов и с наслаждением снял каску, ставшую вдруг необыкновенно тяжелой. Он подумал, что Сохань, в сущности, неплохой парень. Викторова всегда восхищала мастерская работа, если только она не делалась ради того, чтобы показать превосходство над кем-нибудь. Это качество не понравилось ему в майоре Антоненко: потому-то и разговаривал с ним сдержанно при знакомстве, что заметил, как свысока, с этакой снисходительностью смотрел новый командир на батю и на них, командиров батарей. Сохань тоже поначалу походил на майора, и только теперь, преобразившись, увлекшись «боем» по-настоящему, он стал симпатичен Викторову. Просто ему не хватает порой серьезности.

— Не обижайся, старина, — по-своему понял его нерасположенность к разговору капитан Сохань. — Я же и пострадал, не ты. Уж прости меня, грешника, так и быть.

— Ладно, ладно, — устало сказал Викторов, — и думать давно забыл об этом. Только ты больше ни мне, ни другому таких проверочек не устраивай. Учения тебе не игрушка. Кажется, еще Макаренко сказал, что хорошая игра похожа на хорошую работу? Этого правила придерживаюсь.

«Догадался, чертяка рыжий! — подумал с уважением Сохань. — Как бы полковник Кушнарев тоже не разгадал. Даст накачку — только держись. И комдив еще добавит за баловство. Пора тебе, Сохань, взрослеть. Пора!..»

Но на разборе об этом инциденте командир дивизии упомянул вскользь, сочтя «потери» батальона небольшими. Похвалил старание авангарда и особенно батарею гвардии капитана Викторова за умелые и решительные действия. Викторов уловил, что при этих словах подполковник Савельев прямо-таки расцвел и выразительно посмотрел на майора Антоненко. А тот чуть заметно наклонил голову в знак понимания. И Викторов удивился: однако батя зря времени не терял! Кажется, Савельев здорово преуспел в обращении нового командира, пока они с Соханем «воевали».

Викторов не знал, что в этом есть и его собственный вклад. Но ему и не нужно было знать — важно, что Антоненко изменился прямо на глазах: нет сейчас на его сухощавом лице надменного выражения, которое так не понравилось капитану тогда, на привале…

Аппетитный ноздреватый ломтик луны, похожий на кусок пошехонского сыра, не мог пробить своим тусклым светом густой мрак ночи. Зато это с успехом делали «люстры» — осветительные ракеты, которые время от времени пускали «южные». Мертвенно-бледный свет заливал всю округу — бугорки, холмы, жидкие заросли верблюжьей колючки. Однако наблюдатели обороняющихся вряд ли сумели бы обнаружить хоть какие-нибудь признаки того, что здесь, на краю пустыни, готовится к наступлению целый полк, хотя работы не приостановились. Света ракеты хватало только на нейтральную зону, а до места, где рылись окопы и укрытия для боевых машин, танков и орудийных тягачей, он не доставал. И сотни людей, не обращая внимания на него, бесшумно и быстро орудовали лопатами, торопясь спрятаться, слиться с местностью, чтобы к рассвету, когда должна начаться атака, пустыня выглядела такой же безжизненной, как и до их прихода сюда.

А вот разведчикам командно-наблюдательного пункта, выдвинутого почти к самой нейтральной полосе, «люстры» доставляли немало хлопот. Беззлобно чертыхаясь, солдаты ничком падали на землю раньше, чем успевала вспыхнуть ракета, и замирали неподвижно, пока она не гасла. И тогда они вновь принимались рыть траншею. На рассвете им предстояло начать поиск огневых точек «противника» — его пулеметных гнезд, дотов и дзотов, противотанковых батарей, зарытых в окопах танков, которые надо уничтожить при огневой подготовке, прежде чем рванутся к окопам «южных» наступающие батальоны.