— А какой смысл от этих вводных? — возразил майор Антоненко. — Потом ведь все равно задремлют по новой. Да еще крепче, чем раньше, уверенные, что больше «сюрпризов» не будет.

— Ну уж нет! У нас тут целый арсенал их, верно, Климов? Можем что угодно, любую вводную сыграть. А смысл есть. Не люблю, чтобы на марше одни водители работали, а орудийные расчеты пассажирами ехали. Ведь в настоящей обстановке противник не раз проверил бы нашу бдительность, попытался бы сорвать марш. Вот и пусть гвардейцы учатся быть настороже. Учения — тот же бой. Позвала тревога — покой из души вон, пока последний автомат в пирамиду не поставлен. Сейчас они в противогазах немного проедут, потренируются. Потом, если время позволит, еще что-нибудь сотворим.

— Это все игра, Алфей Афанасьевич, — небрежно сказал майор Антоненко. — Будет настоящий бой, будет и отношение к нему боевое.

— Игра, пусть, — миролюбиво согласился Савельев. — На учениях условностей не избежишь, что же поделаешь? Но отношения к этой самой игре я требую настоящего. Чтоб, когда уже не игра будет, они не растерялись, ни мгновения не раздумывали, как им поступить. Чтобы сработала привычка. Чтобы автоматически реагировали на любую неожиданность, которую может подбросите им противник. Понимаете?

— Последнее слово, как всегда, за вами, — сдержанно, одними уголками губ, улыбнулся майор Антоненко. — Почти убедили.

— Вдовий, — приказал Савельев водителю, не обращая внимания на слова майора, — прибавьте скорость. Вон за тем барханчиком притормозите и вместе с Климовым разбросайте дымовые шашки.

В разговор командиров Климов вслушивался внимательно, пытаясь в интонациях поймать хотя бы намек на то, как относится батя к своему преемнику. Спора их на привале он не слышал, но по недовольному выражению лица Савельева, когда тот садился в машину, можно было понять, что командир не в восторге от майора. Теперь же в ровном, спокойном голосе Савельева Климов не уловил даже тени раздражения.

Но психолог из Климова был никудышный: эти ровность и терпеливость, с которыми подполковник разъяснял свои взгляды на организацию марша, были искусственными — возражения майора Антоненко не понравились командиру дивизиона. Савельев не сомневался, что майор прекрасно знает о значении вводных на марше. И отрицал их в пику ему, продолжая тот спор в роще. Зачем? Не для того ли, чтобы показать, что взгляды предшественника его не интересуют, — дескать, мы и сами с усами? Что ж, будем делать вид, будто не поняли этой его политики…

Вместе с Вдовиным Климов поджег дымовые шашки и раскидал их с подветренной стороны дороги. Клубы густого белого дыма быстро затянули низинку, к которой приближалась колонна. По стихшему на несколько секунд гулу двигателей нетрудно было догадаться, что машины притормозили. Но вот гул стал мощнее, и тягачи один за другим на большой скорости вырвались из густой молочной пелены, расползшейся по дороге. Лица водителей и сидевших рядом с ними офицеров были скрыты резиновыми масками противогазов. Натянули их и артиллеристы в кузовах машин.

— Вот видите, Василий Тихонович, не дремлют… — Савельев провожал взглядом проходящие машины, и на лице его появилась довольная улыбка. — Не приучены. Вот каких я вам молодцов передаю — орлы, да и только! А в деле еще их увидите…

И осекся вдруг, насупился, а на помолодевшем было лице опять стали видны сизые старческие прожилки. Он увидел, что в кабине автомастерской команду «Газы» выполнил только водитель. Прапорщик Песня ехал без противогаза. Теперь и Климов заметил ироническую усмешку майора Антоненко. «Эх, Николай Герасимович! — с досадой и отчаянием подумал Климов. — Выбрал же время свои обиды показывать. Вот подвел батю так подвел!»

Гвардии подполковник Савельев резко махнул рукой, приказывая остановиться, и подошел к кабине:

— Ладно уж, сидите! — буркнул он прапорщику, хотевшему выйти из машины. — В чем дело? Почему не надели противогаз?

— Хиба ж то газ? Вот я в газу был, так то ж газ был! По сегодня отметины, — Песня показал на шрамы. — А этот дым даже слезы не вышиб.

Он явно отвечал не подполковнику, а майору Антоненко, хотя тот не произнес ни слова. И впервые Климов не одобрил поведения Песни. Савельев потемнел лицом от гнева, бросил резко:

— Прекратите паясничать! Газы!

Песня зажмурил глаза, выдернул из висевшей через плечо сумки противогаз, одним ловким движением натянул на лицо маску и обиженно захлюпал клапаном.

— Езжайте!

Фургон укатил вслед за колонной, оставив облако пыли. Пропустив вперед Антоненко, подполковник Савельев уселся в газик и сердито хлопнул дверцей. Климов с Вдовиным торопливо собрали еще сочащиеся дымом шашки, присыпали их песком и принялись укладывать ящик с «сюрпризами». Но из машины послышались голоса офицеров, и солдаты, понимающе переглянувшись, достали сигареты.

— Он всегда у вас такие фортели выкидывает или только изредка, по настроению? — спросил Антоненко подполковника, и в его голосе Климову послышалась ирония.

— Изредка. При мне, до вас — ни разу, — коротко парировал выпад майора Савельев. — Это реакция на ваш окрик.

— Тоже мне, характер показывает, — холодно сказал Антоненко. — Я же говорил, наказать его за это, и все. Устав и для Песни писан.

— Э, да вы, Василий Тихонович, ничего не поняли! Я тоже за устав, но помню, что в нем опыт концентрированный. Без объяснений, почему солдат должен поступать так, а не иначе. Без примеров, в которых пот и кровь бойцов. Солдату не известно, какой ценой уставные формулы достались. А вы хотите сразу: надел форму, выучил, знаешь — выполняй! Ах, до чего лихо!

— А чего же сложного?

— А то, что, не разъясняя сути уставных требований, вы вырастите бессловесного служаку. Достигнете блестящей внешней дисциплины, когда у ваших подчиненных будет безупречный подход и отход, безукоризненное отдание чести. И вам всегда будут отвечать: «Есть!», «Никак нет!» и «Так точно!». А отвернетесь, недоглядите — тут вам и ЧП… И поднесет его, кстати, тот, кто громче всех кричит «Есть!». У вас до академии такого не было?

— Всяко бывало, — неохотно признался Антоненко.

— Было, — убежденно сказал Савельев. — Не могло не быть, потому что вы несколько облегченно устав понимаете. Мы с вами обязаны довести до подчиненных смысл уставных формул, смысл службы. А уж потом и требовать, убедившись, что он понят. Тогда в бою солдат пойдет в огонь и в воду по вашему приказу без колебаний и сомнений.

— Хорошо, согласен. Но при чем тут Песня?

— Объясню, погодите. Вы хотите, чтобы Песня не лез, куда не следует, коль этикету не знает. А я не за внешним эффектом гонюсь, а хозяина воспитываю, который делит со мной ответственность за все, что делается в дивизионе. И Песня — хозяин. Хороший хозяин! Он помогает мне как умеет. И за это ему огромное спасибо мое. Потому что мне в бою не виновный водитель нужен, а тягач исправный. И потому мне больше по душе климовское «Это мы мигом», выражающее готовность все сделать мгновенно, чем правильное «Есть», за которым ничего не кроется. Нет, я за устав, но понимаем его мы с вами по-разному…

Воспользовавшись возникшей паузой, Климов отбросил тент сзади газика и втащил с помощью Вдовина ящик с «сюрпризами» в машину. Разговор прекратился, офицеры не стали продолжать его при солдатах. Но по нахохлившейся фигуре подполковника Савельева и по тому, как беспокойно ерзал на своем месте майор Антоненко, ища позу поудобнее, Климов догадался, что у их спора будет продолжение. И ему было непонятно, что тут еще можно возразить бате, когда он так ясно все объяснил. В нем самом с детства сидело убеждение, что уважения достоин лишь тот человек, который за дело сердцем болеет, работает на совесть. Про отца и деда его на селе говорили: «Климовы тяп-ляп не делают, они плотники стоящие». Став по наследству плотником, Климов старался, чтобы и о нем так отзывались. Эту рабочую гордость он принес и в армию, с ее позиций судил о товарищах. Поэтому ему была понятна защитительная речь командира.