— То есть люди в его квартире знали, что он волк-оборотень, и хотели его убить? Как и вы?

Эрик с чувством кивнул.

— Да, да. Наверное. Надельного не выбросили из окна, он сам выпрыгнул. Он хотел сбежать от охотников! — Эрик разжал хватку, его взгляд устремился на фотографию бестии. — Послушайте, Лена, в мире множество…

Продолжить он не смог. Выхватив из сумки баллончик с перечным газом, Лена выпустила струю ему в лицо.

— Мне очень жаль, Эрик, но вы психопат!

С этими словами она изо всех сил ударила ему между ног, поспешно собрала бумаги и бросилась к двери. Ключи от «порше» лежали в кармане его куртки, висевшей возле двери. Достаточно было только схватить. Она выбежала на улицу.

Мотор «кайена» завелся с одного оборота, и, вдавив педаль газа, она рванула по отпечаткам шин, которые машина оставила по дороге сюда. Лучше быть арестованной за угон автомобиля, чем оставаться с привлекательным, но, к сожалению, сумасшедшим спасителем.

И почему ей никогда не встречался мужчина, который был бы естественным и нормальным, как волки, с которыми она проводила почти все свое время?

Прошло четыре месяца. Убийства не прекращались.

Бестия забрала более тридцати жертв. Ни одному охотнику, ни одному солдату не удалось подстрелить ее, хотя она раз за разом показывалась людям. Она словно упивалась своим успехом.

С того совместного испытания на охоте Жан Шастель и его сыновья все чаще встречали Виргилиуса Малески. Временами лесника посещало подозрение, что молдаванин следует за ними в их скитаниях по рощам и лесам расцветающего Жеводана. Стоило им подумать, что они от него отвязались, как странным образом натыкались на него в ближайшей деревне. Но Малески всякий раз так искренне радовался встрече, что их недоверие к нему если не развеялось совершенно, то ослабело настолько, что они без труда его скрывали. В отличие от злополучного Дюамеля и присланным ему на смену Данневалям он все-таки понимал, что нуждается в местных, чтобы найти бестию. А в следах трех лесников он, наверное, ловил свой шанс на успех.

И потому ни один из трех Шастелей не удивился ни появлению молдаванина в Мальзье, ни тому, что он первым заговорил с ними, когда они проходили мимо по заполненной празднующей толпой улочке.

— Бонжур, друзья мои, — высокопарно приветствовал он их и заказал у стойки, возле которой расположился, еще три кружки вина. — Вы подоспели как раз вовремя. Добрые селяне справляют праздник весны. — Подав им кружки, он заплатил кабатчику. Они чокнулись. — Между нами, какое место подошло бы бестии лучше? Такого выбора девушек и детей ей больше не сыскать. — Он подмигнул им поверх ободка кружки, — Судьба свела нас здесь, чтобы вычислить бестию и наконец убить ее.

Пьер со вздохом пригубил вино. Жан, хотя и сделал долгий глоток, вскоре поставил кружку на стойку. Лишь Антуан осушил свою до дна и, рассмеявшись, заказал еще.

— Слышали про бедную Габриэль Пелиссье? Бестия сначала оторвала ей голову, а после снова надела на плечи трупа. — Малески смотрел поверх синего пенсне. — Но перед тем, разумеется, вылакала кровь девушки.

— Вы давно здесь, мсье Малески? — поинтересовался Жан. — Или собрали эти сказки по дороге?

— Известия я считаю правдой. Равно как и то, что бестию видел и в обществе второго существа. — Молдаванин загадочно улыбнулся. — Знаю, мой дорогой Шастель, вы считаете, будто я хожу за вами по пятам. Но истина в том, что я следую за бестией и стараюсь предугадать дальнейшие ее шаги. А раз мы преследуем одну и ту же добычу, наши пути неизбежно скрещиваются. — Он указал на вывеску, которая покачивалась поверх людских голов на ветру и на которой значилось название постоялого двора: «Чаша». — Но на сей раз у нас славное общество. Там остановились люди Данневаля.

— Я нормандцев не боюсь, — пожал плечами Антуан. — Они такие же недотепы, как Дюамель. Пожалуйста, пусть кричат, что уложили в Нормандии двести волков. Жеводан — это не их плоская родина. — И снова он одним глотком выпил вино. Алкоголь уже оказывал свое действие: Антуан суетливо оглядывался по сторонам, ощупывал глазами девушек и непристойно ухмылялся им вслед, когда они краснели. — Одна лучше другой.

Ему подали третью кружку. Но когда он собирался уже поднести ее к губам, на локоть ему легла рука отца и с силой надавила вниз.

— Пей медленней, — проворчал Жан. — Тебе потребуется ясный рассудок. Вино делает тебя несдержанным.

Пьер знал, что имеет в виду отец. Притаившаяся в братьях тень луп-гару только и ждала случая подавить человеческий дух, вырваться и дать одержать верх зверю. Ему, более мягкому из двух братьев, в последние месяцы удавалось сдерживать себя от убийства людей. Во всяком случае, он в это верил. Всякий раз, когда на него закатывала проклятая лихорадка, он утрачивал память, но уже давно не приходил в тебя с кровью на руках и платье.

Самое странное заключалось в том, что когда они превращались, отца никогда не было поблизости. Сыновьям он мог сказать лишь, что в самом начале приступа они убегали от него как безумцы и исчезали в лесу, а позднее он всегда находил их в человеческом обличии.

Пьер не раз просил отца, оставить их с Антуаном дома и запереть в подвале, пока бестия не будет убита, но Жан отказывался. Для одного единственного преследователя бестия была слишком быстрой, слишком сильной и слишком хитрой. Он нуждался в них, чтобы охотиться на луп-гару, зная, что в любой момент может начаться их собственное превращение. Охота становилась обоюдоострым мечом, способным принести больше вреда, чем пользы, но, по мнению отца, иначе у них ничего не получится.

Антуан подождал, когда отец отвлечется на происходящее на рыночной площади, потом залпом влил в себя вино и показал Пьеру синеватый от вина язык.

— Норманны уйдут ни с чем. Граф тоже так говорит, — объявил он намеренно громко и с раскрасневшимся лицом. — Бестия умнее, чем все они думают.

Его взгляд с вызовом скользнул по лицам стоявших поблизости мужчин. Мушкету него за плечами и лежавшая на рукояти пистолета рука удерживали крестьян от возражений.

— Помолчи, Антуан, — раздраженно приказал ему отец. — Надо найти место для ночлега, где бы ты мог проспаться.

Схватив сына за локоть, он потащил его к постоялому двору, Пьер и Малески двинулись следом.

— Ваш брат не так уж неправ, — задумчиво сказал молдаванин, рассматривая товары, разложенные на столах, мимо которых они проходили. — Данневали разбираются в повадках волков, но, как заметил Антуан, едва ли знают, здешние края. И граф де Моранжье жалуется на них не меньше, чем на Дюамеля. Тем самым у Данневалей есть и двуногие, и четвероногие враги.

— А разве вы знаете наши края? — скептически спросил Пьер. — Не сочтите за обиду, мсье Малески, но у вас те же недостатки, что и у нормандцев.

— Не совсем так. Вы не знаете моего родного края, мсье Шастель, иначе не говорили бы так. — На лице молдаванина возникло мечтательное выражение. — В той части Буковины, откуда я родом, леса более густые, чем в Жеводане. Временами я тоскую по ее дубам, елям и букам. Там мне часто случалось охотиться на медведей, волков и рысей, мсье, и я знаю уловки диких зверей. — Он рассмеялся. — Нельзя забывать и о том, что в лице вашем и вашего отца у меня есть поддержка местных жителей.

Антуан и Жан уже подошли ко входу в «Чашу», перед которым сидели двое мужчин, присматривая за шестью рослыми волкодавами. По всей очевидности, люди были из свиты двух нормандских охотников и сейчас прохлаждались в тени здания в ожидании начала травли.

— Говорят, это лучшие звери Франции, — с восхищением объяснил Малески. — Неудивительно, что король Людовик велел привезти их сюда. Я слышал, что эти собаки неутомимы в преследовании и способны взять след даже на сухой почве, где никаких отпечатков не остается.

Пьер несколько сбавил скорость. Глубокосидящие глаза и обвислая в складках кожа придавали собакам вид печальный и определенно безобидный — но опасными их делал острый нюх. «Залают-ли они, почуяв мой запах? Бросятся ли на меня?» Он остановился, сделав вид, будто углядел что-то интересное на раскинутых козлах торговца.