— Бонсуар, храбрые лесорубы, — насмехался он. — Что, штаны обмочили?

Вскочив на ноги, Жан отвесил младшему сыну увесистую оплеуху.

— Ты идиот, Антуан! Мы тебя едва не застрелили!

— Даже удивительно, что вы этого не сделали. Тогда избавились бы от меня наконец, — всхлипывая со смеху, пробормотал он, а после встал и треуголкой обмахнул с кафтана жухлые листья. От затрещины разбитая губа у него вновь закровоточила. — И вы, и все остальные тоже. Люди были бы рады, попади в меня пуля. Я слышал, что они говорят. С тех пор как я… вернулся из поездки, все меня боятся. И иногда мне кажется, что вы тоже меня боитесь.

— Нашел своего пса? — спросил Жан, пропуская мимо ушей колкости Антуана.

— Нет. Наверное, за дичью погнался.

Пьер держался поодаль и молчал. Он перезаряжал свой мушкет и, хотя руки у него дрожали, старался, как обычно, быстро завершить привычное дело. Отец всегда требовал, чтобы за минуту они могли выстрелить трижды, ведь когда на тебя бросается раненый кабан, лишняя пуля может решить вопрос между жизнью и смертью. Или не кабан, а еще хуже, кровожадная тварь.

Сколько же пуль надо всадить в такое существо, прежде чем оно издохнет? Из рожка он насыпал пороху на полку и уже быстро задвигал затвор, как вдруг заметил нечто странное.

— Отец, когда мы снимали тварь с дерева, глаза у нее были открыты или закрыты? — хрипло спросил он, не сводя взгляда с массивной головы бестии. Черный зрачок в кровавой радужке словно смотрел на него в упор. И этот зрачок был полон ярости, полон ненависти — полон жизни!

И тут они услышали сердитое ворчание.

— Луп-гару еще жив! — Перекатившись по земле, Антуан схватил свой мушкет, который бросил, выпрыгивая из кустов. — Сейчас всажу ему между глаз!

Его движения наделали столько шуму, что почти заглушили шорох палой листвы. Ни один из Шастелей все же не утратил бдительности. Пьер глянул на отца, который вдруг напрягся и, побелев от ужаса, застыл, прижимая к плечу приклад мушкета. Его дуло было поднято высоко и как будто наобум целило в подлесок.

— В чем дело? — вырвалось у Пьера… и он тоже замер.

Тенью между деревьями был вовсе не Сюрту! Пьер увидел вторую бестию, которая беззвучно подкралась к нему из-за спины. Если бы не бдительность отца, тварь застала бы его врасплох.

С треском и грохотом оружие Жана выплюнуло свинцовую пулю в жуткого врага, который как раз подобрался для прыжка и играючи перемахнул добрых шесть шагов. Тварь прыгнула на дерево, оттолкнулась, налетела на вопящего от ужаса Пьера и, рыча, сбила его на землю. Когти разорвали кафтан на уровне груди, пять длинных царапин набухли кровью.

— Антуан! — крикнул Жан, принуждая себя к спокойствию, чтобы следующий его выстрел не пришелся мимо.

Страха он себе позволить не мог. Он ясно видел перед собой тварь, распознал в ней сходство с той, которую они нашли в капкане. Но этот экземпляр был мощнее сложением и хорошо откормленным. Жану вспомнились четыре заживших пулевых раны, и он едва не пал духом. Его указательный палец осторожно сместился, чтобы второй раз спустить курок.

— Эй, луп-гару! — крикнул, привлекая к себе внимание, Антуан.

Он сидел на земле перед пойманным оборотнем, приставив дуло мушкета к его левому глазу.

— Хочешь получить назад своего дружка? Отпусти моего брата, не то разнесу твоему приятелю мозги на весь лес!

Ужасающая морда неторопливо повернулась в его сторону. Бестия… словно его понимала! Кроваво-красные глаза устремились на Антуана, губы поднялись, демонстрируя внушительный оскал. Одна лапа обхватила горло Пьера, потом, не отпуская свою добычу, тварь поднялась на длинные задние лапы и стала вдруг ростом с человека! Свою жертву она держала перед собой на весу с такой легкостью, будто это был мешок перьев.

— Отпусти его! — потребовал Антуан и выхватил пистолет, который тоже нацелил на голову ее товарища. И при этом еще успевал усмехаться. Казалось, все происходящее для него — игра. — В своих мерзких телах вы способны унести много свинца, но без головы даже вы жить не можете. Я прав?

Злобно ворча, оборотень отшвырнул Пьера, который перекатился по земле и без чувств остался лежать у ног отца. Из царапин на ковер листьев сочилась кровь. Жан не смел нагнуться и посмотреть, жив ли сын. Опасность еще не миновала.

Зато Антуан чувствовал себя совершенно уверенно.

Хороший луп-гару, улыбнулся он. — Я тебя оставлю себе, будешь у меня дом сторожить. — Он облизнулся, глаза у него сузились в щелочки. — Но моему папаше это не понравится.

— Нет! Не делай этого! — выдохнул исполненный дурных предчувствий Жан. — Не зли его!

Ты же сам говорил, что хороший волк — мертвый волк.

Не моргнув глазом, Антуан выстрелил из обоих стволов в голову лежащему оборотню. Широкий череп взорвался облаком крови. Одного только порохового заряда хватило бы, чтобы с такого расстояния разнести голову в клочья, внесли свою лепту и пули. Не осталось ничего, кроме осколков нижней челюсти и задней части черепа — и все равно зверь дергался будто живой, бил всеми четырьмя лапами, выгибался и катался в собственной крови, выискивая врага, вспахивая землю лапами. Антуан же со смехом отскочил от бившегося в конвульсиях существа и поднял пистолет.

Жан мысленно проклинал непредсказуемость младшего сына. Он подозревал, как поведет себя обманутый оборотень, а потому спустил курок и тут же, почувствовав отдачу в плечо, увидел, как поднялось белое облачко — вот только внезапно поднявшийся ветер бросил это облачко ему в глаза, затягивая происходящие дымчатой пеленой.

Пронзительные вопли Антуана подсказали ему, что тварь уже взялась мстить. Не мешкая, он схватил заряженный мушкет Пьера и побежал туда, где по земле катались человек и чудовище.

Его сын боролся как лев, и все равно ему не удавалось отпихнуть нападавшего, даже глубокие ножевые раны, которые наносил Антуан, не оказывали воздействия на тварь. Ее клыки глубоко вонзились ему в руку, а, разжав их, она нацелилась на горло молодого человека.

Жан действовал инстинктивно. Страх за сына, каким бы непутевым тот ни был, превозмог потрясение. Несколько раз ударив прикладом по хребту зверя, он заставил того оторваться от Антуана. Красные глаза обратились на него самого, раззявленная пасть метнулась в его сторону. Жан отступил на несколько шагов и выстрелил. У него потемнело в глазах но жуткий силуэт надвигался. Вырвавшись из облака порохового дыма, Жан увидел два пулевых отверстия на уровне сердца твари. Но раны уже затягивались!

— Исчезни! — вскричал он в отчаянии и загнал дуло мушкета в зубастую пасть. Металл наткнулся на что-то твердое, прошел сквозь него, тварь издала булькающий звук… и отпрянула.

Оборотень нерешительно застыл во всем своем безобразии на длинных задних ногах. Он рычал и хрипел одновременно, короткие уши навострились, хвост хлестал по бокам.

И тут прогремел выстрел.

Пуля вошла бестии сбоку в морду, из которой тут же вырвался красный фонтан, кровь залила и волка, и Жана. Пронзительно взревев, оборотень оттолкнулся от земли — и перепрыгнул на семь шагов в укрытие деревьев, меж которых уже залегла тьма.

— Отправляйся в ад, луп-гару!

Антуан, одежда которого превратилась в кровавые лохмотья, сидел на корне бука, левая рука безжизненно повисла, дымящийся пистолет в правой смотрел дулом в землю.

— Отправляйся в ад! — уже тише повторил он.

Его веки затрепетали и закрылись. Он лишился чувств.

Вновь настала жутковатая тишина, царившая до нападения твари. Лесные обитатели не решались даже пикнуть. Шум, рыки и стрельба лишили их голоса.

Жан не знал, вернется ли оборотень, чтобы закончить свое дело. Дрожащими руками зарядив все три мушкета, лесник переждал несколько минут, показавшихся ему мучительными часами. Ничто в лесу не шевелилось. Наконец он склонился над тяжело раненным сыном. Грубой ниткой зашил раны на руке Антуана и замотал их полосками ткани, которые поспешно оторвал от своего кафтана. Потом позаботился о ранах Пьера. Оба не приходили в чувство. Вероятно, их разум отказывался вновь увидеть бестию. Любовно гладя лица детей, Жан спрашивал себя, что еще он может делать, кроме как ждать.