— Вы говорили о том, как ухаживали за супругой. Наверное, она умирала, а вы молили Господа исцелить ее, помочь ей в ее болезни, — тихо и сочувственно сказала она и положила левую ладонь на его руку, застывшую на книге.

Жан молчал. Он крепко сжал зубы, но не мог больше цепляться за гнев и возмущение.

— Она год… год лежала в лихорадке, — наконец прошептал он. Его взволновало то, что он выпустил на свободу и он снова пережил воспоминание, которое считал глубоко похороненным. — Гордая, достойная восхищения женщина, которая рожала мне детей и жила в несгибаемой вере в Господа, превратилась в тень себя самой, а попы являлись к нам как к себе домой, бормотали молитвы, делали вид, будто помогают, пока я сыпал им в карманы достаточно ливров. — Глаза у него увлажнились.

Григория была глубоко тронута, увидев, как по обычно мрачному лицу лесника медленно ползут слезы. Его горькая мука вызывала у нее искреннее сочувствие.

Жан силился совладать с собой.

— Когда деньги закончились, добросердечных попов и след простыл. И бог, которому она ежедневно молилась, молчал. Анна… она умерла слишком молодой, и мы с детьми остались одни.

Это была последняя фраза, которую он произнес срывающимся голосом, а после расплакался как маленький ребенок.

Поначалу Григория не знала, что делать. Неприступный Жан Шастель, в котором всегда было что-то величественное, могучее, плакал! И вновь ее представление о нем пошатнулось.

Встав, она нерешительно подошла к нему и, утешая, прижала его голову к своему животу, и нежно погладила по волосам. Она чувствовала, что уже много лет он никому так не доверялся — возможно, сделал это вообще впервые со смерти жены.

Выпустив мушкет, Жан сильными руками обнял ее за талию, словно искал защиты, тепла.

Григория испугалась. Уже давно ни один мужчина ее так не касался. Его близость пробуждала воспоминания о былой жизни. Воспоминания, которые она сама много лет назад погребла.

— Мсье Шастель… — она попыталась высвободиться из его объятий.

— Когда Антуан вернулся из чужих краев и его… его странности усилились, попы сказали мне, что это испытание Господне, — рыдал он. — Испытание! Разве мне и моим сыновьям нужны новые испытания? — Отрешенно невидящими глазами он посмотрел на нее снизу вверх, глаза у него раскраснелись от слез. — Теперь вы понимаете, что я могу обойтись без такого бога? — прошептал он.

И вдруг осознав, кого обнимает, он разжал руки и испуганно отпрянул.

— Простите мне… я не… — Рухнув на спинку стула, он все еще дрожал под впечатлением того, что вырвалось у него из глубины души, того, что он подавлял многие годы. — Я был не в себе.

Григории пришлось сделать глубокий вдох: от объятий Жана у нее перехватило дыхание. Или все дело в близости мужчины? Она оперлась о рабочий стол.

— Нет, мсье Шастель, — запинаясь, произнесла она, пытаясь успокоить ухающее сердце. — Вы были в себе и наконец выговорили все, что тяжким гнетом лежало у вас на душе. Я…

Воцарилось многозначительное молчание.

Когда звонко и ясно на монастырской церкви ударил колокол, оба вздрогнули как грешники, которых застали врасплох.

— Мне нужно на полуденную молитву, — извинилась Григория, оторвала наконец взгляд от Жана и поспешила к двери. — Когда захотите поговорить о вашем горе… вы знаете, где меня найти. Пусть Господь благословит ваш путь и даст вам найти истину. — Она исчезла за дверью.

Оцепенение оставило Жана, картины из прошлого поблекли и утратили свою силу. Он глубоко вздохнул — и испытал бесконечное облегчение. Когда он подбирал мушкет и треуголку, его взгляд упал за окно на паперть, которую как раз широким шагом пересекала аббатиса. Приятно было держать ее в объятиях.

«Что такое со мной происходит? Неужели это монастырь лишает меня рассудка?»

Когда Жан повернулся уходить, ему на глаза попалась записка, выпавшая из календаря Григории. Он наклонился, чтобы поднять ее и положить на стол. При этом листок развернулся.

Почерк и строчки Жан знал слишком уж хорошо.

Копию этого самого рецепта он купил за очень и очень крупную сумму.

Эрик и Лена застряли в Будапеште.

Объяснялось это множеством причин, начиная от плохой погоды и забастовки авиадиспетчеров и кончая сильной простудой, которую подхватила биолог и которую необходимо было вылечить.

А потому Эрик снял им номер на двоих в симпатичном отеле в Пеште, нижнем городе венгерской столицы, и отправился на поиски лекарств для Лены. Кроме того, ему нужно было на свежий воздух, чтобы подумать.

Прогулка по заснеженным бульварам и широким площадям Пешта произвела на Эрика немалое впечатление, а это было непросто. Слишком часто он гостил в чужих городах.

Эта сторона на плоском восточном берегу Дуная отличалась множеством уютных кофеен, некоторые из которых пользовались мировой славой, в особенности «Гербеауд», в котором еще царила атмосфера девятнадцатого столетия. Элегантные залы, которые он увидел через окно, любила еще императрица Сиси. Тем не менее, Эрик сомневался, что она взаправду отведала хотя бы один из вкусных тортов — слишком уж была тощая.

Прошел он и мимо моста королевы Эльжбеты. Это был один из шести мостов, связывающих воедино Буду и Пешт. В свете прожекторов он выглядел одновременно выразительным и величественным; современность блекла, давая ожить прошлому австро-венгерской монархии. Немного воображения, и за настоящих императриц можно было принять изредка встречающихся двойников Сиси — актрис, которые, рекламируя городские экскурсии по городу различных турбюро, раздавали листовки немногим прогуливающимся гостям столицы, подобно Эрику рискнувшим выйти под густой снегопад. Лицо одного такого двойника обрело вдруг перед внутренним взором Эрика черты Лены. И тут же он рассердился. Еще одно доказательство того, что он слишком часто думает о красавице биологе, о которой все еще почти ничего не знает.

Ход его мыслей прервал звонок мобильного телефона, который теперь реагировал мелодией из «Пчелы Майи». Как всегда, слыша эту мелодию, Эрик невольно улыбнулся. А в последнее время он делал это слишком уж редко.

Эрик нажал на кнопку ответа.

— Да?

Одна прилежная пчелка принесла долгожданные сведения.

— Здравствуйте. Пока мало что удалось выяснить, но некоторые факты ее биографии подтверждаются. — Голос принадлежал девушке-хакеру, с которой он никогда не встречался лично, да и не собирался этого делать. Достаточно было, что за плату она делала все, о чем бы он ни попросил. Законное и противозаконное. От нее он узнал, где Лена живет постоянно. — В полиции нет досье на Магдалену Херуку, нет даже записей о транспортных правонарушениях. Ее имя упоминается в различных публикациях о поведении волков, равно как и имя мужчины с той же фамилией. Судя по фотографии, это ее отец, но данные я еще проверяю. Если информация подтвердится, то он погиб во время пожара в деревянном доме в Дестракшн-бей. Это в Канаде. Мать живет в Берлине.

— Еще что-нибудь?

Хакер изложила все имеющиеся на данный момент сведения, кое-что в них особенно обрадовало Эрика: нет никаких свидетельство о том, что в жизни Лены есть мужчина.

— Электронный почтовый ящик, адрес которого вы мне дали, пуст. Последнее сообщение датировано первым ноября. Подтверждение заказа статьи зоологическим журналом.

— Хорошо. Держите меня в курсе.

Эрик отключился. Его взгляд скользнул к небу и нашел луну, которая с каждым вечером чуточку округлялась. Приближались внушающие любовь и страх ночи, когда она превратится в серебряный диск среди небесной тверди. На землю прольются ледяные лучи и изгонят бестий из человеческой кожи, в которой слишком уж любят прятаться «волки в овечьей шкуре». Настанет миг опьянения, охоты — и смерти. Ведь этих трех ночей полнолуния выжидал охотник, вооруженный до зубов, оснащенный высокотехнологичными серебряными снарядами или простым серебряным ножом — в зависимости от времени и места. И собачьими свистками. Эти, как по опыту знал Эрик, словно специально созданы для того, чтобы раздражать волков-оборотней.