— Надеюсь. И тем не менее, из всех жертв твари вы с братом наиболее достойны сострадания, — жестко сказал Жан. — Не его вина в том, что он творит. — Он забросил на плечо тяжелый мушкет. — Есть только одна, кто в ответе за убийства и увечья. И ее мы прикончим.

Он думал о лежащем у него в кармане рецепте, который должен освободить сыновей от ликантропии. Без крови бестии для них нет спасения.

Молча отец и сын обогнули трясину и отправились по кровавому следу, который оставил на белой земле и кустах Антуан. Вероятнее всего, они найдут его в зарослях рядом с одеждой, и его разум будет затуманен засыпающей в нем бестией.

«Сколько еще раз это повторится?» — уныло и гневно думал Жан.

— Господи Боже! Сколько их тут!

Недоуменного тихого восклицания, вырвавшегося у Пьера Шастеля, который стоял рядом со своим отцом, собравшиеся не услышали. Слишком уж много было от них шума. Чавкали по снегу, раскисшей траве и лужам тяжелые сапоги и ботинки, хлопали по ремням пороховницы, булькала вода во флягах, из мешков со снаряжением раздавался неумолчный звон и дребезжание. Необычная армия вышла на марш.

Оба лесника шагали в колонне из добрых двухсот охотников, съехавшихся в Жеводан со всех уголков королевства, чтобы заслужить награду, которую король Людовик XV пообещал за голову бестии: десять тысяч ливров. За такую сумму не грех покинуть на пару месяцев дом и хозяйство. И не только французов привлекли деньги. Куда ни повернись, Шастели слышали беспорядочные обрывки фраз, в которых они сумели распознать лишь немецкий, итальянский и английский языки. Жеводанский зверь успел прославиться, он крался теперь по страницам газет и альманахов Европы и привлекал иноземных охотников и искателей приключений.

Сейчас иноземцы волокли на себе странные охотничьи ружья, наводившие на мысль об истинных приключениях, да еще с установленными на стволах прицелами и даже подзорными трубами, лишь бы уложить бестию одним безупречным выстрелом. Один итальянец постанывал под весом осадного мушкета, который весил, по меньшей мере, двадцать фунтов и выстреливал пулями размером с небольшую сливу. Слуги, вероятно, заработают грыжу от натуги, если и дальше будут таскать козлы к нему.

Жана всерьез заботило состояние Антуана — по двум причинам. Незадолго до случившегося в Вилларе его младший сын вновь поддался проклятию бестии, и больше дома не показывался. Число жертв росло. Лесник уже боялся, что Антуан сблизился с истинной бестией, которая теперь подталкивала его к дальнейшим преступлениям. И учила, как убивать еще лучше.

Капитан Дюамель и местная знать созвали большую охоту. При помощи властей провинции Дюамель согнал сорок тысяч крестьян изо всех окрестных приходов, чтобы выслать на сегодня в леса загонщиками, а тем временем сотни охотников отправились на позиции по холмам. Тем самым охота велась на местности в две тысячи квадратных миль.

Жан и Пьер очутились здесь, чтобы как-нибудь защитить превращающегося в луп-гару Антуана от смертоносных пуль, однако понятия не имели, как им это уладить. Одного стрелка можно толкнуть, чтобы его выстрел пришелся мимо, но когда охотников сотни, ничто подобное немыслимо.

Они направлялись к возвышенности, с которой просматривалась опушка леса. Их подразделение составляло вторую линию огня на случай, если бестия ускользнет от пуль четырехсот охотников на первой огневой позиции — на пологом холме почти у самого леса. Там среди прочих находились молодой маркиз д’Апше и молодой граф де Моранжье с отрядом собственных стрелков. Последнего привлекла сюда отнюдь не награда. Надменный и влиятельный граф уже много раз жаловался на непригодность Дюамеля и с большой радостью собственноручно прикончил бы зверя, чтобы лишний раз унизить капитана.

Жан громко свистнул, и возглавлявший колонну драгун из отряда Дюамеля резко обернулся.

— Сколько еще идти?

— Пока не придем на место, — драгун указал на склон в пятистах шагах впереди, он хотел еще что-то добавить, но тут зазвучал сигнальный рожок. Ветер принес из леса бара-банный бой и крики: загонщики приближались к опушке. Драгун выругался. — Они слишком рано! Пошевеливайтесь, пу же! — приказал он охотникам, которые перешли на рысцу, чтобы взобраться на возвышенность. Тем временем вдалеке загремели мушкеты.

— Господи, помоги Антуану! — с упавшим сердцем выдохнул Пьер и последовал за отцом, который протолкался между охотниками, чтобы первым оказаться на холме.

— Мы на бога не полагаемся, — мрачно ответил Жан и, обгоняя, как бы случайно толкнул итальянца, который потерял равновесие и упал вместе со своим осадным мушкетом. На него повалилось еще четверо охотников, образовалась куча из ног, рук и мушкетных стволов, встреченная окружающими жизнерадостным смехом.

Шастели стояли на холме. Перед ними раскинулся просторный заснеженный луг, на котором ветер, играя, нагнал небольшие сугробы, способные укрыть от глаз, но не от пуль. И равнине было лишь два небольших гранитных валуна, которых по всей прочей местности были предостаточно.

Дюамель приказал загонщикам двигаться так, что любому зверю в лесу был лишь один выход — на луг между холмами.

Несколько особо ретивых охотников на соседнем холме открыли по ошибке огонь по оленю. Стоило тому показаться среди стволов на опушке и приготовиться к бегству от незнакомого шума через заснеженную равнину, как просвистело, по меньшей мере, пятьдесят пуль, которые тут же разорвали невинное животное на куски. Остался лишь окровавленный мохнатый холмик, подрагивавший на опушке.

— Не хотелось бы мне сегодня быть загонщиком, — со смехом сказал драгун, выпрямляясь в седле. — Идиоты воистину палят во все, что появляется из этого леса.

Жан лихорадочно перебирал возможные уловки, а двести с лишним охотников один за другим выходили на стрелковые позиции. И итальянец тоже добрался до вершины, а проходя мимо, наградил лесника злым взглядом и градом крайне недружелюбных (судя потону) итальянских слов.

— Нужно их отвлечь, — шепнул Жан Пьеру. — Сделаем вид, будто бестия пытается прокрасться с другой стороны, у нас за спиной. Они так жаждут заполучить десять тысяч ливров, что охотно нам поверят. Как только один начнет стрелять, все остальные повернутся туда же.

— И как мы это устроим? — с некоторым сомнением спросил его сын.

Жан взвел курок мушкета.

— Просто делай, как я.

Драгун проехал мимо охотников, проверяя их готовность.

— У меня бессмысленной пальбы, как на том холме, не бывать, — громко предостерег он. — Курок спускать, лишь когда увидим волка или что-то, похожее на бестию. Кто попадет в загонщика, выплатит или отступного ему, или компенсацию его семье. Это целиком зависит от вашей меткости.

Мужчина рядом с Шастелями безрадостно хмыкнул и, достав из мешочка на поясе пулю, зарядил. Пьер отчетливо разглядел маркировку на пуле.

— Это для надежности, мой юный друг, — объяснил мужчина с сильным акцентом, поскольку заметил его взгляд. — Когда я уложу бестию, всякий увидит, что это был я. Я ни с кем наградой делиться не собираюсь.

Его когда-то дорогое платье знавало лучшие времена. Темно-коричневый вышитый камзол тут и там замялся складками, а сапоги прошли, наверное, сотни миль.

Проклятье, об этом-то я не подумал, — воскликнул охотник по другую сторону от Пьера и поспешно принялся вырезать ножом на пуле свои инициалы.

Вскоре на холме корябали ножами уже десятки охотников, совершенно позабыв о том, что, входя в тело, свинец потеряет свою форму, а если наткнется на кость, то расплющится.

— Меня зовут Пьёр Шастель, я это мой отец Жан. Откуда вы родом, мсье? — с любопытством поинтересовался Пьер v незнакомца с акцентом, чей возраст приближался к отцовскому. — По вашему выговору я бы сказал, что вы проделали немалый путь.

— Из Буковины. — Приподняв треуголку, он открыл короткие седеющие волосы и отвесил насмешливый полупоклон. — Позвольте представиться. Виргилиус Малески, некогда гордый помощник, бежавший от господарей Молдовы. — Он снова нахлобучил треуголку. — Если когда-нибудь поедете в те края, мсье Шастель, да будет вам сказано, что с турками и их фанариотами шутки плохи.