- Не одни праздники, и ночь наша. Не ленись наш брат, то с голоду не помрёт.
- Так ли ты [усердно] работаешь на господина своего?
- Нет, барин, грешно бы было так же работать. У него на пашне сто рук для одного рта, а у меня две для семи ртов, сам ты счёт знаешь. Да хоть растянись на барской работе, то спасибо не скажут".
Вот так же работали и колхозники - спустя рукава на общественной, основной работе в колхозах и совхозах, и с полной выкладкой на себя, на крошечных личных придомовых участках. Этим и выживали. Да и то Сталин, неистовствовавший в своей злобе и стремящийся уморить как можно больше людей, взимал налог с каждого плодового дерева, с каждой скотины. Не понимаю, почему Сталин не запретил книгу Радищева, ведь это его, сталинских крепостных существование описывал великий писатель, который был Совестью России в своём веке.
Из колхоза тащили к себе домой всё, что плохо лежит по зло-ироничному советскому принципу: "Всё вокруг колхозное, всё вокруг моё". Кто посмеет осудить их, кто скажет, что это неправедно, что незаконно, что воровство? А разве колхозы не складывались насильно из личного имущества крестьян, а всё, что было нажито потом, так это трудом тех же крестьян, которые долгое время и работали не за зарплату, а за некие палочки-трудодни, почти как в ГУЛАГе. Да какая ещё зарплата рабам?
Со временем всё меньше становилось деревень и хуторов, укрупнялись центральные колхозные усадьбы, но затем стали разрушаться и они. Селяне уезжали и уезжали из своих родных мест, несмотря даже на возросшее материальное благополучие в шестидесятые-восьмидесятые годы. Вроде бы и на селе стало можно жить не хуже, чем в городе. Но ведь уезжали же, и поток переселенцев был только в одну сторону, обратно не возвращались. Причина этого вовсе не в более комфортной городской жизни, а в том, что люди, жившие на земле своих предков были как наёмные работники, словно в городе на заводе. Это от своей собственной, кровной земли трудно оторваться, ибо это часть твоей жизни, твоего привычного уклада, завещанного тебе родителями, а им - их родителями, и многими поколениями предков. А наёмному работнику уехать из села нетрудно, наоборот, это значит устроить себе и своей семье лучшую жизнь. В городе же он будет таким же наёмным работником, только условия труда легче, чем в деревне, да жизнь более удобная. Потому и уезжали.
Таяла русская деревня, будто чахоточный больной. Послеперестроечный кризис стал для нашей деревни предсмертной агонией. Уже все кто мог, уехали из деревни. Остались лишь старики да полностью опустошённые и безразличные к своей судьбе люди.
В середине девяностых годов была проведена вроде бы правильная, умная и справедливая земельная реформа. Каждый колхозник, в том числе уже неработающие пенсионеры, получил имущественный и земельный паи, которые согласно закону можно было выделить в натуре, то есть получить свой собственный участок земли, скота, техники и других средств, и таким образом стать фермером. Но было уже слишком поздно. Фермерами решились стать очень немногие, ибо мало кто уже хотел вообще работать и зарабатывать тяжёлым сельским трудом, даже если и на себя. Столетия рабства, а особенно коммунистического рабства, для русского крестьянина не прошли даром, к концу советской эпохи напрочь отбив у большинства энтузиазм к работе. Но и кроме этого слишком тяготно было получить свой участок земли в натуре, и очень сложно выделить себе какую-то технику. Новоявленные фермеры столкнулись и с административными трудностями, и с сопротивлением колхозного начальства, и даже с сильным недовольством односельчан, как кулаки при Столыпине. Помимо этого весь экономический кризис девяностых годов обрушился на них, совершенно неготовых к этому. Где взять деньги на подготовку техники, на проведение посевной, а потом уборочной, на обработку почвы, как выгоднее продать продукцию?
А ведь чтобы произвести продукцию, фермеру нужно правильно организовать севооборот, обеспечить скот оптимальным рационом, следить за здоровьем скота. Самое же, возможно, главное, правильно рассчитать, какую продукцию выращивать выгоднее всего. То есть должен быть фермер одновременно и агрономом, и зоотехником, и ветеринаром, и инженером-механиком, и водителем-механизатором, и хорошим экономистом, да вдобавок бухгалтером, чтобы сдавать всевозможным государственным органам массу различной отчётности и не забыть вовремя заплатить налоги. Так что остались фермерами единицы. Десять лет проработав в агропромышленном комплексе, окончив сельскохозяйственную академию, я не только лично не встречал ни одного фермера, но даже не слышал о них в своей родной области, если не считать фермеров-пчеловодов! Может быть и есть они где-то там, да только это не крестьяне-единоличники, а работающие в форме крестьянско-фермерского хозяйства предприниматели-собственники большого земельного участка, нанимающие работников. Всё то же самое, как в торговле или на производстве, лишь одно название - "фермеры". На самом же деле и не фермеры они никакие по сути дела.
Если сто лет назад небольшие крестьянские хозяйства, выделившие себе отруба в соответствии со Столыпинской аграрной реформой вполне могли быть процветающими и успешными, то сегодня небольшие хозяйства, если только они не специализируются на каком-то уникальном или редком производстве, например том же пчеловодстве, не могут существовать в принципе, поскольку по определению обречены на разорение. За прошедший век аграрная наука и научно-технический прогресс шагнули настолько далеко, что один человек для эффективного производства сельхозпродукции должен или сам владеть хотя бы на минимальном уровне (среднее специальное образование) множеством сельскохозяйственных профессий, или вынужден нанимать соответствующих специалистов, что непосильно для небольшого фермерского хозяйства. Для успешной конкурентной борьбы и прибыльной работы минимальный масштаб сельхозпредприятия сегодня должен соответствовать размерам среднего советского колхоза.
В соответствии с реформой девяностых годов можно было объединить свои паи с другими и создать на базе колхоза сельскохозяйственный производственный кооператив (СПК) или сельхозпредприятие иной организационно-правовой формы. Большинство колхозников так и поступили - отдали свои паи в новые предприятия, тем более что во многих случаях так было рекомендовано (велено) местным начальством в виде районных властей и председателей колхозов, которое имело свои виды на эти самые паи.
Дальше же, на протяжении последних двадцати лет открыто происходила полная вакханалия разбоя и грабежа крестьян. То самое ушлое начальство, убеждавшее колхозников объединить паи и сохранить предприятия, стало их скупать, в основном за бесценок, кого просто уговаривая, кому угрожая. У многих крестьян, пользуясь их пагубным пристрастием к алкоголю, за пару бутылок дешёвой водки можно было взамен получить паи в несколько гектаров земли и на сотни тысяч рублей имущественных паёв (прав на общее имущество). Часто, даже уже в начале нового века, у бывших колхозников просто внаглую грабили землю у всех на глазах, незаконно осуществляя межевание, оформление права собственности, перепродавая по нескольку раз. В конечном итоге земельный участок оказывался в собственности у конечного, добросовестного по закону приобретателя, или его доверенных лиц, по справедливости же который являлся преступным грабителем. Всё это могло происходить, да происходит и сегодня даже при обнародовании такого беззакония в средствах массовой информации (СМИ)!
Колхозники же, будучи экономически неграмотными, как и и почти все мы в то время, не видели в своих паях особой ценности. Тем более только что, осенью 1992 года, на их глазах происходила выдача приватизационных чеков всем гражданам России, которые отнюдь не сделали их более богатыми. У крестьян, которых веками грабило и обманывало государство, особенно в советский период, можно сказать на генетическом уровне закрепилось недоверие к любым государственным реформам. Государству не верили.
