Иварс свернул сигарету и закурил. Джентльмен в казённом спортивном костюме сфокусировал своё внимание на его сигарете, и стал приближаться к нам.

— Парни, не по-русски ли выговорите, — удивил он меня вопросом.

— По-русски, — ответил я. — Как ты определил?

— Мне приходилось встречаться с русскими. Я служил в военном флоте, и мы много раз заходили в российские порты — объяснил он, поглядывая на сигарету Иварса.

— Ты ещё служишь на флоте? — поинтересовался я.

— Нет, уже гражданский. Я служил на военном судне в качестве доктора психиатра, — пояснил он.

— Теперь служишь Её Величеству здесь, — неудачно пошутил я. — Иварс, оставь ему покурить, — попросил я, видя, как гость напрягся, не решаясь спросить об этом сам.

Иварс пожал плечами и протянул ему свой окурок.

Доктор торопливо принял угощение, и жадно затянулся.

— Меня звать Энди, — дружелюбно представился он.

Мы тоже назвали свои имена.

— Сергей? Я знаю, — это русское имя, — дружелюбно отреагировал бывший военный доктор. — Мне нравится ваш особый акцент! — добавил он.

Иварс, молча, оставил нас, предполагая просьбу о порции табака.

— Меня моя жена устроила сюда, — заявил новый приятель, нервно улыбнувшись.

Я заметил, что мужик пребывает в нервозном состоянии, и ему хочется выговориться и накуриться. Я промолчал.

— Она долго доставала и провоцировала меня. И я не сдержался. Дал ей разок! Она, со своей сестрицей, только этого и ждали. Сразу призвала свою сестру, которая имеет богатый опыт. Эта сука ужа трижды разводилась, — профессионал. Посовещались. И вызвали полицию. Когда прибыла полиция, она говорила больше, чем моя «потерпевшая» супруга. С их слов получилось, что я постоянно избиваю свою жену и представляю реальную опасность для неё и для нашего ребёнка. Я уже наперёд знаю, о чём они будут петь в суде. Будут просить моего принудительного выселения из нашего дома, алименты на содержание ребёнка и её самой. И, возможно, будет добиваться того, чтобы запретить, мне видеться с ребёнком.

Мужика понесло. История стара и начинала притомлять.

Наконец, объявили об окончании гуляний. Следовало занять свои места в камерах. Энди прервал свой рассказ, выразил своё удовольствие от встречи со мной, и обещал мне продолжение своей семейной истории.

Вернувшись в камеру, я услышал волынку. Кто-то снова воспевал свои настроения.

— Блин! Снова он завёл свою тошниловку, — прервал молчание Иварс. — Представляю, как он достаёт соседа по камере!

— Возможно, этот парень и достаёт своего соседа, но мне, на расстоянии, нравится, как он плачет на своей волынке. Он определённо скрашивает моё пребывание здесь. Его музыка здорово гармонирует с окружением, в котором мы пребываем.

— Ты называешь это музыкой?! — удивился Ивар. — Ты, Серёга — извращенец, если тебе нравятся эти звуки. Меня — он вгоняет в глубокую тоску своими завываниями. Полагаю, что этими звуками он усугубляет суицидальные настроения в нашем крыле.

— Надо спросить у этого новенького, которому ты оставил покурить, что он думает об этой музыке? — предложил я.

— А этот здесь причём? Он и сам ненормальный, — квалифицировал Иварс.

— Нервничает, как все, первое время. Успокоится. Он говорит, что служил доктором психиатром на военно-морском флоте.

— Что-то не похож он на доктора, — удивился Иварс.

— В предыдущей тюрьме я общался с тюремным психиатром. Индус. Если его переодеть в казенную робу и закрыть среди нас, то никогда не скажешь, что он доктор. Подумаешь, что какой-нибудь нелегал, бабай из Индии или Пакистана.

— Ты хочешь свести доктора психа, который сшибает окурки, с волынщиком? — рассмеялся Иварс.

— Хочу спросить, что доктор думает об этой музыке в условиях тюрьмы, — подумал я вслух.

— Он сейчас только о куреве думает, — уверенно предсказал Иварс. Соседство таких типов только ухудшает условия пребывания здесь. Сюда, в определённые дни, приходят представители местных общественных организаций. Они, чем могут, помогают заключённым. Меня посещает одна женщина. Она даже начала изучать русский язык.

— Чем она тебе помогает? — поддержал я разговор.

— Интересуется по-человечески. Поддерживает связь с моим адвокатом. Это действительно поддерживает морально!

— Понимаю. А я стараюсь обходиться сам. Недавно получил письмо от одной знакомой бабушки из Саутхэмптона. Понимаю, что она по-матерински желает мне добра, но мы, как из разных миров. Она ничем не может мне помочь, кроме своих добрых пожеланий.

— Серёга, лучше расскажи, что происходит в Украине. Я нигде не встречал так много украинцев, как здесь — в Англии.

— Если честно, то эта тема — об Украине, меня уже притомила. Ты лучше расспроси об этом Льва — попробовал я отмахнуться от его праздного интереса.

— Та Лев на эту тему только матюкается, и ничего толком не говорит.

— Естественная реакция!

— И всё же. Большинство украинцев, с которыми мне приходилось здесь работать — показались мне какими-то ущербными. А здесь я поближе познакомился с Лёвой и с тобой. Нормальные люди. И сама страна не должна быть бедной. Я не могу понять, что у вас там происходит.

— Я — не украинец. Но родился и жил на юге Украине. Это — фактически русская, интернациональная среда. Что касается твоих наблюдений, то ущербность современных украинцев можно объяснить.

— Так объясни мне.

— Среди существующих условных культур: западная, японская, исламская, индуистская, славяно-православная, латиноамериканская и, возможно, прочих, западная, в лице США, претендует на мировую гегемонию. И главным препятствием в достижении своих целей они видят славяно-православную цивилизацию.

Им удалось развалить Союз славянских стран, а теперь они опускают, фактически, уничтожают население таких стран, как Украина. Украинцы, о которых ты говоришь, оказались в своей же стране, в условиях дикого естественного отбора. Сюда, и в другие страны, они отчаянно бегут в поисках спасения.

— У нас, так же, — из коммунизма народ резко вернули в капитализм. Но наши люди не такие.

— Чем же ваши люди лучше? Вашим гражданам, в отличие от украинских, предоставили возможность без всяких виз перемещаться по Европе. Поэтому, вы чувствуете себя здесь уверенней. Мне, к примеру, пришлось пользоваться другим паспортом и маскироваться. Но британские бюрократы почуяли во мне генетического носителя чуждой им культуры, которую они условно обозначили коммунистической заразой…

Конечно, в Украине есть своя отличительная специфика переходного периода. Это народ, недавно вырвавшийся на условную свободу. Там, люди в своей массе, обременены психологией рабов. Народу представилась возможность свободно распоряжаться оставленными от Союза благами, созидать и организовывать государство и общество по своему усмотрению. Но они примитивно накинулись на материальные блага. Те, кто дорвался до власти, хотя и называют себя «элитой украинского народа», в сущности, они такие же рабы, получившие власть. Не обременённые ориентирами на духовные ценности, эта «элита» безмерно обогащается материально, похотливо трахая страну и народ. Нагло присвоив себе звания академиков всех, существующих в Украине академий и генералов каких-либо войск, они же, загнали образование, культуру, науку, здравоохранение и армию под плинтус.

Всё же, сознание, в некоторой степени, определяет бытие. Если украинский народ не обратит своё внимание на духовные и культурные ценности, и не вытравит из себя раба, то в стране так и будут избираться в верховное руководство моральные уроды, и культивироваться мародёрство и жульничество на всех уровнях. Таковое духовное состояние нации будет отражаться и на организации их экономики. Таков и будет процесс создания и распределения материальных благ, — понесло меня.