— А как насчёт меня? — пожелал я услышать его мнение.

— Ну, я уже знаю, что ты русский, — пожал он плечами. — Конечно же, я слышу твой иностранный акцент, но если бы ты сказал, что ты из Германии или Франции, я бы поверил.

— Странно, что некоторые заключённые отказываются от прогулок, — сменил я тему.

— Обычно это те, кто переживает тяжёлый период без привычной дозы наркотиков. Им ничего не хочется: ни гулять, ни кушать. К тому же, заключённые, в разговорах между собой, часто упоминают о наркотиках, а это невыносимо для наркомана в изоляции, — просвещал меня Стив.

Нашу беседу прервали объявлением об ужине. Заключённые радостно разбежались по камерам, прихватили посуду и потянулись к кормушке.

Получив порцию салата, пирога и компота, я вернулся в свою камеру. Надзиратель исправно захлопнул за мной дверь и запер на ключ.

Оказавшись, наконец, один и в тишине, я мысленно поблагодарил тюремщика за службу. После ужина я мог слушать радио и читать Булгакова. И, кроме этой книги, в тюремной библиотеке оставалось ещё немало достойных внимания книг на русском языке. Так я провёл первые сутки в тюрьме, обозначенной как Highdown.

Чтение русских классиков в условиях английской тюрьмы воспринималось с особой остротой. Описываемые участники — парторги, комсорги, рядовые коммунисты, партизаны и рядовые граждане молодой страны советов, умиляли меня до слёз!

И музыка по местному радио; «Is it getting better? Or do you feel the same?.. You act like you never had love… Did I disappoint you or left the bad taste in your mouth?..»[80] и это тоже волнует, но иначе…

Читая здесь русскую художественную литературу, я невольно сравнил это заключение с моей давней срочной службой в Советской Армии. Вспомнились ночные чтения-бдения в качестве дневального у тумбочки. Брежнёвская эпоха развитого социализма, Ростов-на-Дону, район Военвед, казарма в/ч СВАРМ (стационарная военная авиационная мастерская), обслуживающей полк ПВО, истребители МиГ-25. Будучи дневальным, я стоял ночью у тумбочки, скрашивая своё нелепое дежурство чтением книг при тусклом освещении. А выпивший старшина, прапорщик Иван Дружинин, которому не сиделось дома, совершал нетрезвые контрольные ночные налёты на пост дневального. Заставая меня читающим на посту, он свирепо вырывал книгу и швырял её подальше от поста, в сторону курилки и туалета. Я тихо обзывал его Пиночетом. А он всегда всё слышал и обо всех всё знал. И докладывал о дерзостях рядового моему непосредственному начальнику — капитану Шпиру. Уже на следующий день, когда я ещё продолжал дежурить в казарме, все служащие авиаремонтной мастерской знали о присвоенной прапорщику Дружинину клички — Пиночет.

При всём полезном, что нам приходилось делать в процессе технического обслуживания авиатехники, срочная служба сочетала в себе и массу бесполезных тягот и лишений, вызывающих неприязнь к этой почётной конституционной обязанности. Мы, подобно заключённым, считали дни до приказа о демобилизации и освобождении. Нет необходимости сравнивать условия одноместной тюремной камеры с армейской казармой. Зато служить Советскому Союзу считалось почётней, чем проходить службу в тюрьме Её Величества. Вспомнив о срочной службе, я поддержал свой дух мыслью о том, что бывало и похуже. Мне не следует терзаться о потерях и ограничениях, но максимально извлекать положительные моменты из возникшей ситуации.

С утра — всё то же самое. Для разнообразия я посетил душевую, припомнив, что в течение двух лет армейской службы я мог мыться в бане лишь раз в неделю.

Среди обитателей нашего крыла я заметил появление новых заключённых. Один из них вёл себя нагловато. Его трудно было не заметить. Тип годков под сорок, с выбритой головой, демонстративно дерзил служащим. Обзывал их wankers, сопровождая это оскорбительными жестами, провоцируя их на конфликт. Но те игнорировали его. Судя по уверенному и нагловатому поведению этого парня, он имел опыт пребывания в тюрьмах, но никак не мог смириться с фактом своего заключения, искал, на кого можно выплеснуть своё раздражение. Разговаривал он громко и охотно рассказывал всем о деталях своего спорного задержания. Его внешность и поведение уголовника со стажем не соответствовала его речи образованного человека с довольно богатой лексикой. Когда он говорил спокойно, то звучал подобно банковскому клерку. Слушая со стороны историю о его незаконном задержании, я отметил постоянно применяемое им незнакомое мне слово — intimidation. Обратился к помощи словаря, оказалось — запугивание, устрашение. В этом его и обвиняли. Якобы он запугивал полицейского, вследствие чего и было предъявлено ему обвинение.

Задержанный уверял всех и себя самого, что на суде им не удастся доказать факт запугивания полицейского. И им придётся выплатить ему денежную компенсацию за ошибочный арест и временное заключение.

В один из будних дней нам объявили о том, что все желающие пользоваться телевизором могут получить таковой. Для этого следовало подойти со своей карточкой-номером на пространство неподалёку от кормушки, там обычно обменивали одежду и постельное бельё. В тот день туда подвезли запечатанные коробки с цветными телевизорами с экраном 15 дюймов по диагонали.

Я лишь предъявил карточку и расписался в списке о получении игрушки. Телевизор был совершенно новым. С его антенной в моей камере на первом этаже я мог вполне устойчиво принимать пять национальных телеканалов.

Вскоре мне вручили меню на предстоящую неделю и несколько конвертов с тетрадными листами для письма. Стив подсказал мне, что следует делать с меню и как пользовать бесплатные почтовые конверты.

В списке возможных блюд на обед и ужин на семь следующих дней мне следовало отметить, что я желаю получить. Это делалось для того, чтобы приготовить всего в необходимом количестве.

Бумага и почтовые конверты были проштампованы. На каждой паре тетрадного листа сверху стоял казённый штамп:

Стив, заметив, как я изучаю атрибуты тюремных услуг, принёс мне из своей камеры несколько таких же конвертов и пачку скопившихся листов бумаги.

— Пиши письма домой. Расскажи своим об английской тюрьме. Конверт с письмом не заклеивай, сдавай открытым, — шутя, дал он мне инструкцию и установку к действию.

Кроме конвертов для бесплатной почты вторым классом в пределах Великобритании и меню на неделю, мне вручили ещё и список товаров, предлагаемых в тюремном шопинг центре. Мне следовало сделать отметки напротив выбранных наименований товаров и указать желаемое количество. Заказ оставил в общем ящике, куда сдавались заявки.

Шопинг-центр представлял собой торговую лавку типа сельпо. Цены у них были средние, ассортимент достаточно широкий для потребителя, пребывающего в заключении. Я пожелал затовариться аккумуляторами и шоколадом. Водили нас туда группками по человек десять. Двое сотрудников, отпускали товар, предварительно заготовив наши заказы, как дед морозы. Мне следовало лишь назвать им свой номер, получить приготовленный пакет с подарками и расписаться в ведомости, где указывалась и сумма, снимаемая с твоего счёта. Получи свой заказ и отваливай от прилавка.

Сопровождающий разводил нас обратно по камерам, предоставив нам условия для спокойного потребления сладостей. Система работала вполне чётко.