– Он не хочет. Просто говорит – мол, наставник просит встретиться с ними в аэропорту. Что за наставник? Господи, Петра! Все так же, как тогда, когда тебя похитили!

– Скажи им, что мы приедем в аэропорт и, если они посмеют хоть что-то сделать с детьми, я их убью. Но – нет, мама, все вовсе не так же.

А если все же да?..

Петра рассказала о случившемся Бобу и, они спокойно отправились в аэропорт, а увидев ожидавшего на обочине Рэкхема, попросили водителя высадить их.

– Прошу прощения, что напугал вас, – сказал Рэкхем. – Но у нас нет времени на пререкания, пока мы не окажемся в самолете. Потом можете орать на меня сколько хотите.

– Что могло случиться такого срочного, что вам пришлось похищать наших детей? – спросила Петра, вложив в слова как можно больше яда.

– Вот видишь? – усмехнулся Рэкхем. – Начинаешь спорить, вместо того чтобы пойти со мной.

Они последовали за ним по служебным проходам к частному самолету. Петра продолжала протестовать:

– Никто не знает, где мы. Могут подумать, будто мы хотим их бросить. Будто нас похитили.

Рэкхем не обращал на нее внимания, шагая весьма быстро для своего возраста.

Дети были в самолете, и за каждым ухаживала отдельная медсестра. Малыши чувствовали себя прекрасно. Лишь Рамона нужно было кормить грудью, поскольку двое с синдромом Боба уже могли есть более или менее твердую пищу. Петра села и покормила младенца. Рэкхем обосновался напротив, а когда самолет взлетел, начал объяснять:

– Нам пришлось забрать вас, потому что через час или два аэропорт Еревана взлетит на воздух, и до того, как это произойдет, мы должны оказаться над Черным морем.

– Откуда вы знаете? – спросила Петра.

– У нас есть информация от того, кто планировал нападение.

– От Алая?

– Это атака русских, – ответил Рэкхем.

– Тогда что это была за чушь насчет того, чтобы отвлечь турок? – взорвался Боб.

– Все остается в силе. Как только мы увидим, как боевые самолеты вылетают с юга России, я дам вам знать и вы сможете отдать приказ начать атаку на Иран.

– Это план Влада, – сказала Петра. – Внезапный упреждающий удар, чтобы помешать СНЗ сделать хоть что-либо. Чтобы нейтрализовать меня и Боба.

– Влад хотел передать вам, что ему очень жаль. Обычно ни один из его планов не реализовывался.

– Вы с ним разговаривали?

– Примерно три часа назад мы вывезли его из Москвы и как можно быстрее допросили. Думаем, что о его исчезновении не знают, а даже если и знают, нет никаких причин отказываться от своего плана.

Рядом с креслом Рэкхема пискнул телефон. Он взял его, послушал, нажал кнопку и передал Петре:

– Все. Ракеты стартовали.

– Как я понимаю, мне нужно набрать код страны?

– Нет. Набирай номер так, как будто все еще в Ереване. С их точки зрения, так и есть. Скажи им, что вы с Питером совещаетесь и присоединитесь к ним с началом атаки.

– А на самом деле?

– Потом позвони матери, скажи, что с вами все в порядке, и ничего не говори о том, что случилось.

– Боюсь, вы на час опоздали.

– Мои люди сказали ей, что, если она позвонит кому-то, кроме тебя, до того, как ты снова с ней свяжешься, ей придется сильно об этом пожалеть.

– Спасибо, что еще больше ее напугали. Вы хоть представляете, что ей довелось перенести за свою жизнь?

– Но все всегда кончалось хорошо. Так что ей повезло больше, чем некоторым.

– Спасибо за оптимизм.

Несколько минут спустя стартовала ударная группа и последовало объявление об эвакуации аэропорта, перенаправлении всех прибывающих рейсов, эвакуации ближайших к аэропорту районов Еревана и поднятии по тревоге людей на всех возможных военных целях внутри Армении.

Что касается матери Петры, та столь горько рыдала – то ли от облегчения, то ли от злости, – что Петра едва могла что-то разобрать. Наконец разговор завершился, и Петра снова набросилась на Рэкхема:

– Кто дал вам право? Почему вы считаете…

– Мне дает право война, – отрезал Рэкхем. – Если бы я стал ждать, пока вы доберетесь до дома, возьмете детей и встретитесь с нами в аэропорту, этот самолет никогда бы не взлетел. Мне нужно думать о жизнях своих людей, а не только о чувствах твоей матери.

Боб положил руку на колено Петры, и та замолчала, поняв, что стоит успокоиться.

– Мэйзер, – спросил Боб, – в чем, собственно, дело? Вы могли предупредить нас по телефону.

– У нас остальные ваши дети.

Петра расплакалась, но быстро взяла себя в руки, тут же возненавидев за столь откровенное проявление материнских чувств.

– Все сразу?

– За некоторыми мы наблюдали несколько дней. Ждали подходящего момента.

– Ждали, пока Питер скажет вам, что все в порядке, – практически сразу понял Боб. – Что для его войны мы вам больше не нужны.

– Вы ему все еще нужны, – возразил Рэкхем. – До тех пор, пока это возможно.

– Почему вы ждали, Мэйзер?

– Сколько? – спросила Петра. – Сколько их?

– Еще один с синдромом Боба. И еще четверо без него.

– Всего восемь, – сказал Боб. – Где девятый?

Рэкхем покачал головой.

– Значит, вы продолжаете искать?

– Нет.

– То есть у вас точная информация, что девятый эмбрион не имплантировали? Или ребенок умер?

– Нет. У нас есть точная информация, что независимо от того, жив ребенок или мертв, не осталось критериев поиска. Если девятый младенец вообще родился, то Волеску слишком тщательно скрыл сам факт рождения и личность матери. Или мать скрывается сама. Программа – или, если хотите, «умная игра» – оказалась весьма эффективной. Мы не обнаружили бы никого из нормальных детей без ее творческого поиска. Но ей также известно, когда следует остановиться. У вас есть восемь детей из девяти. Трое с синдромом, пятеро нормальных.

– Как насчет Волеску? – спросила Петра. – Может, накачать его наркотиками?

– Почему бы сразу не пытать? – заметил Рэкхем. – Нет, Петра. Нельзя. Потому что он нам нужен.

– Зачем? Из-за его вируса?

– У нас уже есть его вирус. И он не работает. Это неудача, провал, тупик. И Волеску тоже об этом знал, просто ему нравилось мучить нас мыслью, будто он подверг опасности весь мир.

– Зачем он тогда вам? – требовательно спросила Петра.

– Для работы над лекарством для Боба и детей.

– Ну да, конечно, – горько усмехнулся Боб. – Хотите предоставить ему лабораторию и полную свободу?

– Нет, – покачал головой Рэкхем. – Мы собираемся отправить его в космос, на исследовательскую станцию на астероиде, под тщательное наблюдение. Он осужден и приговорен к смерти за терроризм, похищение и убийство – убийство твоих братьев, Боб.

– У нас же нет смертной казни.

– В космосе действует военный суд. Волеску знает, что он жив, пока у него продвигается работа по поиску настоящего лекарства для тебя и детей. В конце концов наша команда ученых выяснит все, что он знает. И когда он больше не будет нам нужен…

– Я не хочу его смерти, – быстро вставил Боб.

– А я хочу, – возразила Петра. – И чтобы он умирал как можно медленнее.

– Может, он и воплощение зла, – сказал Боб, – но если бы не он, меня вообще бы не существовало.

– Когда-то это было самое большое преступление, в котором ты мог его обвинить, – заметил Рэкхем.

– Я прожил хорошую жизнь. Странную и порой тяжкую. Но я нашел свое счастье. – Боб сжал колено Петры. – И я не хочу, чтобы вы убивали Волеску.

– Ты сам спас собственную жизнь – от него, – возразила Петра. – И ничем ему не обязан.

– Не важно, – сказал Рэкхем. – Мы не собираемся его убивать. Когда от него больше не будет пользы, его отправят в одну из колоний. Он не жестокий человек и очень умный. Может помочь лучше понять инопланетную флору и фауну. Убивать его – пустая трата ресурсов. И ни в одной колонии нет оборудования, которое он смог бы приспособить для создания какой-либо… биологической угрозы.

– Вы все продумали, – заметила Петра.

– И опять-таки, – сказал Боб, – обо всем этом вы могли сообщить нам по телефону.