Хань Цзы зарядил в четыре гнезда четыре свободно вошедших туда зубочистки, затем снова свинтил ручку. Перо прикрывало отверстие, откуда должны были вылетать стрелки. Когда он поднес верх ручки ко рту, кончик пера послужил прицелом. Оставалось навести на цель и выстрелить.

Навести на цель и дунуть.

Он дунул.

Зубочистка ударила в стену туалета примерно в том месте, куда он целился, всего на фут ниже. Оружие явно предназначалось для ближнего боя.

Хань Цзы истратил оставшиеся зубочистки, выясняя, насколько выше нужно целиться, чтобы попасть в мишень с расстояния в шесть футов. На большее размеров помещения не хватало. Собрав зубочистки, он выбросил их в унитаз и тщательно зарядил ручку настоящими стрелками, держа их за оперенную часть древка.

Смыв воду, он вернулся в ресторан. Никто его не ждал. Заказав обед, он неторопливо поел. Не было никакого смысла встречать опасность на голодный желудок, к тому же еда оказалась неплохой.

Расплатившись, он вышел на улицу. Домой идти не собирался. Если ждать там, пока его арестуют, придется иметь дело с мелкими сошками, которые не стоят того, чтобы тратить на них отравленную стрелку. Вместо этого он махнул велорикше и поехал в Министерство обороны.

Там, как всегда, были толпы народа. «Жалкое зрелище», – подумал Хань Цзы. Подобное количество военных бюрократов имело смысл несколько лет назад, когда Китай завоевывал Индокитай и Индию, рассылая повсюду миллионы солдат, чтобы править миллиардом покоренных. Но теперь правительство непосредственно контролировало лишь Маньчжурию и северную часть Китая. Персы, арабы и турки ввели военное положение в крупных портовых городах на юге, а большая армия последних заняла Внутреннюю Монголию, готовая в любое мгновение прорвать китайскую оборону. Еще одна большая китайская армия была изолирована в Сычуани – правительство запретило войскам сдаваться, вынудив многомиллионные силы существовать за счет того, что производила единственная провинция. По сути, они оказались в осаде, теряя силы и испытывая постоянную ненависть со стороны местного населения.

Вскоре после прекращения огня случился даже государственный переворот, оказавшийся в итоге фарсом, – одни политики просто сменили других. Всего лишь повод для отказа от условий перемирия.

Никто из бюрократов не лишился работы. Именно военные толкали Китай к новому экспансионизму – и именно военные потерпели неудачу. Но только одного Хань Цзы освободили от его обязанностей и отправили домой.

Ему не смогли простить, что он назвал их глупость своим именем. Он постоянно предупреждал их, но его каждый раз игнорировали. Каждый раз, когда он показывал выход из созданного ими же самими затруднительного положения, никто не обращал внимания на предложенные им планы, продолжая принимать решения на основании бравады, иллюзий о непобедимости Китая и желания сохранить лицо.

На последнем совещании лицо он их вынудил потерять окончательно. Он, молодой человек, осмелился в присутствии пожилых и весьма авторитетных личностей назвать их дураками, каковыми те и являлись. Он во всех подробностях изложил им причины столь позорных неудач. Он даже сказал им, что они лишились небесного мандата – что традиционно считалось поводом для смены династии. То был непростительный грех с его стороны, поскольку нынешняя династия заявляла, что вообще не является династией и империей, но лишь безупречно выражает волю народа.

Забыли они лишь об одном: что китайцы все еще верили в небесный мандат и понимали, когда правительство переставало им обладать.

Когда Хань Цзы показал у ворот комплекса свой недействительный пропуск и его тотчас же пропустили, стало ясно, что есть лишь одна вообразимая причина, по которой его еще не арестовали или не убили.

Они не осмеливались.

И это лишь подтверждало – Рэкхем был прав, вручив ему четырехзарядное оружие, которое назвал небесным мандатом. Внутри Министерства обороны действовали некие силы, которых Хань Цзы не замечал, сидя дома и дожидаясь, пока кто-то решит, что с ним делать. Ему даже не перестали платить жалованье. Среди военных царили паника и замешательство, и теперь Хань Цзы понял, что причиной тому – он сам. Его молчаливое ожидание стало подобием пестика, постоянно толокшего в ступе военных поражений.

Ему следовало догадаться, что его обвинительная речь не только унизила и привела в ярость его «начальство», но и возымела куда большее действие. Стоявшие возле стен помощники все слышали и наверняка знали, что каждое сказанное Хань Цзы слово – правда.

Возможно, его уже десяток раз приказывали арестовать или убить. И те, кому отдавались эти приказы, несомненно, могли подтвердить, что передали их дальше. Но они передавали дальше и историю Хань Цзы, бывшего курсанта Боевой школы, входившего в джиш Эндера. Солдатам, которым приказывали его арестовать, говорили и о том, что, если бы слова Хань Цзы приняли во внимание, Китай не потерпел бы поражение от мусульман и их заносчивого мальчишки-халифа.

Мусульмане победили потому, что им хватило ума поставить их собственного члена джиша Эндера, халифа Алая, во главе своих войск – во главе всего их правительства, самой их религии. Но китайское правительство не стало слушать своего эндеровца, а теперь приказывало его арестовать.

И при всех этих разговорах наверняка произносились слова «небесный мандат».

А солдатам, если они вообще покидали свои казармы, похоже, не удавалось найти квартиру Хань Цзы.

За недели, прошедшие с окончания войны, правительство уже должно было осознать собственную беспомощность. Если солдаты отказывались исполнить столь простой приказ, как арест пристыдившего командование политического врага, значит военному руководству грозила серьезная опасность.

Именно потому пропуск Хань Цзы не вызвал ни у кого возражений и ему позволили войти без сопровождения на территорию комплекса Министерства обороны.

Вернее, не совсем без сопровождения. Краем глаза он замечал, что за ним тенью следуют все больше солдат и чиновников, перемещаясь между зданиями параллельно ему. Ибо, естественно, часовые у ворот сразу же передали всем: «Он здесь».

Подойдя к входу в штаб высшего командования, Хань Цзы остановился на верхней ступеньке и обернулся. Возле здания толпились уже несколько тысяч мужчин и женщин, к которым присоединялись все новые. У многих из них было оружие.

Хань Цзы окинул взглядом растущую толпу. Все молчали.

Он поклонился им.

Они поклонились в ответ.

Повернувшись, Хань Цзы вошел в здание. Часовые у дверей тоже поклонились ему. Кивнув каждому, он направился к лестнице, которая вела на второй этаж, где его наверняка уже ждали высшие офицеры. И действительно, наверху его встретила молодая женщина в форме.

– Уважаемый господин, – поклонившись, сказала она, – не могли бы вы пройти в кабинет того, кого называют Снежный Тигр?

В ее словах не прозвучало ни малейшего сарказма, но в самом имени Снежный Тигр теперь слышалась нескрываемая ирония. Хань Цзы серьезно взглянул на девушку:

– Ваше имя, солдат?

– Лейтенант Белый Лотос, – ответила та.

– Лейтенант, – сказал Хань Цзы, – если небеса сегодня даруют свой мандат истинному императору, вы станете ему служить?

– Моя жизнь будет принадлежать ему, – поклялась девушка.

– А ваш пистолет?

Она низко поклонилась.

Поклонившись в ответ, он последовал за ней в кабинет Снежного Тигра.

В большой приемной собрались все, кто присутствовал несколько недель назад, когда Хань Цзы обвинил их в том, что они лишились небесного мандата. Взгляды их были холодны, но среди высших офицеров у него не было друзей.

Снежный Тигр стоял в дверях кабинета. Обычно он не выходил никому навстречу – за исключением членов Политбюро, но сейчас никого из них здесь не было.

– Хань Цзы, – сказал он.

Тот слегка поклонился. Снежный Тигр едва заметно кивнул.

– Рад, что вы вернулись к своим обязанностям после заслуженного отпуска.

Хань Цзы продолжал стоять посреди приемной, не сводя взгляда со Снежного Тигра.