На дело шли с охотою, отбоя от желающих не было. Воодушевление особенно возросло, когда стало известно, что благодаря мученической смерти двух молодых монахов от Лисовского отстали пятьсот донских казаков. Подробностей не знали, но своими троицкими гордились и стремились в подражание им сами явить пример самоотвержения. Многие изъявляли желание попасть в подрывную команду Власа Корсакова; неразлучные Шилов и Слота ходили за ним по пятам, пока наконец не уговорили, и потом поклялись не быть живыми, если не взорвут подкоп. Данила Селевин вернулся к своей сотне с твёрдым намерением добраться до вражеских батарей. А Ксении, к которой зашёл проститься перед уходом из больничного корпуса, сказал, что клятву свою помнит и исполнит сразу после того, как отомстит ляхам за гибель Брехова. Монах Нифоний значительно увеличил отряд святого воинства, к нему просились не только крепкие иноки, но и глубокие старцы, полные решимости положить свои жизни на общий жертвенный алтарь. Им приходилось отказывать; исключение сделали только для старца Артемия, доживающего недолгие дни. С него, принявшего святое причастие, всё и началось.
На исходе 8 ноября, дня памяти архистратига Михаила, предводителя небесного воинства, из Конюшенных ворот вышел небольшой караван. Жалкое это было зрелище: связанные в цепочку тощие хромые клячи понуро тянулись друг за другом. Впереди, поминутно спотыкаясь, шёл старый мерин; управлял им Артемий, которого для верности привязали к седлу верёвками. Ночной холод пронизывал до костей, и он прижимал к себе горшок с тлеющими углями. Куда и зачем брела жалкая процессия, знали очень немногие. Спустившись к Глиняному оврагу, она двинулась по его вязкому, осклизлому дну.
Глиняный овраг тянулся в северо-западном направлении, один его разлог, поворачивая на запад, огибал подножие Красной горы. Отсюда имелся прямой выход к её тыльной стороне, и эта часть усиленно охранялась. Если же учесть, что непосредственно к оврагу примыкало Княжее поле, сплошь заполненное войсками, то сунуться сюда мог разве что самоубийца. Однако процессия шла, и звуки чавкающих копыт не скрывали её движения. Начало западного разлога охранял воровской атаман Чика. Предупреждённый Лисовским о возможной вылазке из крепости, он затаил свои войска и выслал дозорных. Они-то и предупредили о подходе неприятеля. Ночная тьма и непогода не сразу позволили установить его силу и численность, Чика недолго промаялся в неведении и дал сигнал к нападению.
Ночь огласилась улюлюканьем и свистом, появившиеся со всех сторон казаки мигом окружили караван, так что Артемию времени для раздумий не оставалось. Он только и успел, что достать из-за пазухи конец фитиля и сунуть его в горшок с углями. Фитиль тут же занялся, огонёк весело побежал к притороченным бочонкам с порохом. Старец безотрывно смотрел на него, позабыв про молитву, а спохватился, когда огонёк совсем приблизился к затравке.
— Дай силы, Господи... — только и успел произнести он.
Раздался страшный взрыв, в одно мгновение старец и вся его смертоносная команда перестала существовать, а вместе с ними стала ничем едва ли не сотня находившихся поблизости врагов. То была первая уловка, подготовленная Голохвастовым в ответ на засаду Лисовского. Сам Ходырев, скрытно следовавший за Артемием, воспользовался сумятицей неприятеля и рассеял его. Но замешательство продолжалось недолго, Чика подтянул подкрепления, и на Княжем поле закипело настоящее сражение.
Взрыв, прогремевший на всю округу, хорошо слышали на противоположном конце крепости, по нему второй отряд начал осторожно выдвигаться на исходное положение. Скрытности его действий способствовала кромешная темень и дождь, заглушавший всякие звуки. Воины, прижимавшиеся к холодной мокрой земле, не могли унять судорожь и нетерпеливо ожидали условленного сигнала. Время тянулось медленно, до рассвета оставалось чуть более трёх часов. Вдруг, как по волшебству, дождь перестал, небо прояснилось, на нём проступили звёзды. Все радостно оживились, сочтя это добрым знаком, и тут же с Духовской церкви раздались удары колокола.
Будто вихрь поднял людей и бросил вперёд. Не ожидавший нападения неприятель быстро оставил передовую линию и откатился к монастырю. Там он тоже не сумел удержаться; в отсутствие Лисовского, отъехавшего к Княжьему полю, ему никак не удавалось оправиться от растерянности. Монастырь и мельница были оставлены, нападавшие уже достигли Сазонова оврага, и только сильный огонь польских пушек с горы Волкуши вынудил их остановиться. Стороны сделали передышку, собираясь с новыми силами.
В это время на мельнице и в её окрестностях охотники Власа Корсакова пытались отыскать начало подкопа. Поиски затруднялись темнотою и отсутствием видимых следов. В самой мельнице, на что первоначально очень надеялись, его найти не удалось. Маленький Слота беспокойно шнырял из стороны в сторону и выглядел явно удручённым.
— Не егозь! — поймал его за рукав более рассудительный Шилов. — Давай думать. Последки после копки должны оставаться?
— Вестимо, вот я и ищу, где их хоронят. Токмо свежих насыпок нигде не видно.
— А ежели они не в земле?
Слота подпрыгнул от неожиданной мысли и побежал к мельничной запруде. Как он сразу не догадался, что вода всё прячет и следов не оставляет? Если ссыпали сюда, то и рыли где-то рядом. Точно, в одном сарае-развалюхе нашли, наконец, укрытый рогожами земляной лаз. Слота спустился в него и убедился — лаз шёл к крепости, на большее решил время не тратить и вернулся за зельем.
Шилов побежал к мельнице, где были оставлены бочонки с порохом, и известил Корсакова о находке. От помощи он отказался; сами, сказал, справимся. Корсаков не настаивал, недальний бой загремел с новой, ещё большей силой. Обстановка там действительно осложнилась. Неприятель постепенно оправился от неожиданности, с Терентьевой рощи к нему подошли подкрепления, а троицкие стали нести сильный урон от пушечного огня. Внуков находился в самой гуще боя и получил несколько ран, но решил стоять до последнего, во всяком случае, до той поры, пока подкоп не будет взорван. Известие Корсакова обрадовало его.
— Погодим ещё чуток и начнём отходить, — сказал он Корсакову, — а ты беги в крепость и накажи пушкарям, чтоб начинали сюда целить. Без их подмоги никак не обойтись.
У подкопа шла своя работа. Слота отправился под землю с двумя бочонками пороха и запальным шнуром. От помощи длинного Шилова он отказался: застрянешь, дескать, в изгибе. «Я застряну, ты раздвинешь», — беззлобно отозвался Шилов, но спорить не стал, не время. Слота полз по лазу, впереди бочонки, сзади шнур. Отсутствовал он довольно долго, и Шилов стал беспокоиться. Со всех сторон слышался шум боя, гибли его товарищи, он же был вынужден томиться в бездельном ожидании, тут не выдержит даже самый спокойный. Наконец появился Слота, задохнувшийся, уставший, но со счастливой улыбкой — порядок! Шилов поднёс огонь, просмолённый шнур зашипел, испуская чёрный дым. Приятели отошли в безопасное место. Окружающий мир для них как бы перестал существовать, не тревожил даже приближающийся шум боя — всё сосредоточилось на предстоящем взрыве. Мгновения тянулись, казались вечностью, а его всё не было. Уже прошли все мыслимые сроки, и они встревожились: не погас ли огонь, не оборвался ли запальный шнур, не отсырел ли порох? Из лаза по-прежнему шёл негустой чёрный дым, подождали ещё немного — нет, всё тихо. Шилов покосился на товарища и подумал: «Может, что-нибудь не доделал, шмыгун, с него станется». Слота будто уловил его сомнения и бросился к лазу. Шилов за ним, чтоб подстраховать; для ошибок уже не оставалось времени, вражеские крики слышались на самой мельнице.
Они спешно пробирались по лазу, проверяя шнур на обрыв. Слота слышал за собой тяжёлое дыхание Шилова и не переставал ругаться: чёрт-де тебя за собой поволок, нужда придёт, назад не выберешься. «Ничаво, — отвечал Шилов, — дождёмся поры, так и мы из норы». Погасший конец нашли почти у самого заряда, не уберегли, видно, шнур от сырости, когда лежали на мокрой земле. Что теперь делать? Запасу нет и конец короток. Слота погнал Шилова назад — с тобой я навовсе застряну — тот послушно повернул. Слота подождал, пока стихнет шум удалявшегося товарища, прикинул так этак, наверно, он уже на выходе, и запалил конец. Времени, чтоб убежать самому, уже не оставалось, да и нельзя было допустить промашки. Ждать пришлось недолго. «Помоги мне, Господи...» — прошептал он, тут и жахнуло. Дыбом встала земля, подхватила Слоту и не успевшего далеко уйти Шилова. Впрочем, он и не пытался, ибо понимал, что всё равно не успеет, лёг за первым поворотом и стал читать отходную, основательно и неспешно, как обычно. И успел-то сказать всего:
