— Ладно, я посмотрю, — ответил Матвей и поднялся.

— Что собираешься делать? — с тревогой спросила Василиса.

— Останусь жить возле вас.

3

Утром он пошел на ту же стройку, и его взяли. Поставили не кирпичи на козах таскать, как новичка, а к штукатурам — заводить раствор. Мастер-штукатур попался тоже пожилой человек, Власов. У него было два ученика, губастые, веселые. Парнишки-фезеушники. Власов поучал их и говорил:

— Чего теркой водите, как «Вдоль по Питерской…»? Води теркой так: «Ах вы, сени, мои сени…»! — И показывал.

Ученики покатывались со смеху. Власов же, лысый, бритый, важный, сердился на них:

— Ах вы шпанята! Не понимаете, какое счастье вам привалило. На стройке нет никому слаще жизни! Ко- зоношу возьми — ноги у него дугами, мотней до полу достает. Каменщика — нос у него на морозе, а уши на ветру. А штукатур всегда в тепле, как в шатре. Потому как на морозну стенку грунт не ложится. Лябастр любит сухую подкладку! А ты как думаешь, Шина? — обращался он к Матвею.

Тот, никогда не державший совковой лопаты, плохо с нею управлялся. Не ворочалась она как следует. И старик мастер подбодрял его:

— Твое дело, Матвей, простое. Бери больше и кидай дальше! Руку в раствор не суй, известка жжется.

Матвей Шин постепенно привыкал к работе, но душа его была далеко. И, глядя на такого работника, Власов терял терпение:

— Ты, брат Шина, на песок не гляди так-то. Ты на него, брат, с лопатой кидайся, как на тигру!

Однажды через пустой оконный проем Матвей Шин увидел, как Василиса направляется в детские ясли, чтобы покормить ребенка. Пока матери работали, дети были в яслях тут же, на стройке.

Матвей подозвал мастера и показал:

— Вот моя мадам.

— Ну, — ответил Власов. — Так чего же она?

— С другим живи. Дети дома. Два.

— Стерва, значит, — возмутился мастер.

— Теперь я здесь живи. Смотри.

— Зачем? Хочешь ее чик-чирик? — И двумя пальцами, словно раскрытой бритвой, провел по горлу.

— Нельзя, — ответил Матвей.

— То-то и оно, брат, что нельзя, — согласился Власов. — У меня, брат, тоже такая была. Выгнал! После германской из плена пришел, а она с каким-то попом спуталась. Я, значит, там на барона ишачил, а она батюшковы кальсоны стирала. Так-то вот…

Каждое утро с толпою работников Василиса и Пя Гир вместе отправлялись на работу. Но однажды Матвей Шин не увидел их. Он приотстал от толпы, стал ждать, но они не появлялись на дороге. И тогда он крадучись отправился назад. И увидел: с узлами в руках, они вышли из барака и направились вниз, к городу. За спиною Василисы был привязан ребенок.

Матвей Шин забежал в свой барак, быстро вынул из- под матраца бумаги и деньги, сунул за пазуху и кинулся догонять. Таясь, крался за ними до самого вокзала. И там, пока они брали билеты, Матвей мучился, прячась среди народа. Что делать? Ведь уедут, отмахнутся. А куда поедут? Когда они стали пробираться к поезду, он пошел за ними.

Скрылись в вагоне. Он выждал, затем побежал к соседнему вагону. Проводник остановил, попер его назад, но он со слезами на глазах посмотрел на него и попутно сунул в руку денег. Тот посмотрел на человека, на деньги в своей руке и соступил на тамбурную лесенку: мол, я не видел тебя. Матвей Шин остался у входа, не решаясь глубоко заходить в вагон. Поезд вскоре дернулся так, что Матвей чуть не упал. Ему показалось, что будет сейчас беда. Но проводник стоял на своем месте спокойно, подняв флажок, словно свечу. За его головою и флажком медленно проплывала кирпичная стена.

Не скоро решился Матвей пройти в соседний вагон. Там ведь был свой кондуктор, а деньги, почти все, он отдал первому. Как быть? Хорошо, что проводник сам подошел к нему и спросил, куда он едет. Матвей не мог сказать — куда, но хватило смелости попросить того, чтобы перевел в соседний вагон — там, мол, жена. Усатый красивый парень, проводник, с удивлением посмотрел на Матвея, ничего не понимая, однако взял его за руку, словно ребенка, и повел.

Так он перебрался наконец в нужный ему вагон. Наивный человек! На что надеясь, тратил он столько усилий, преодолевая трудности непонятного ему мира? Да и зачем, зачем он вился, словно мошка вокруг костра, возде этих двух нечестивцев? Ах, да черт с ними, пусть бы укатили одни к своему жалкому счастью, и тогда не было бы этой печальной истории, в которой, как в маленьком зеркале, отразится столько темных пятен неразгаданных тайн. Но и сам Матвей Шин был, наверное, не без тьмы в душе. Или он любил Василису? Или обиды не мог простить, небывалого вероломства? Словно не в себе был человек. Даже не удосужился узнать, куда идет поезд.

И вот он снова увидел их. Ребенок спал на вагонной полке, мужчина пил водку, а женщина, подперев рукою голову, смотрела в вагонное окно. Заметив подошедшего к ним Матвея, они замерли, потом переглянулись меж собой. Перед красным и потным Быком была разложена на газете еда, стояла водка в бутылке. Видимо, Бык Пя предвкушал счастливую жизнь на свободе и уже починал ее с ходу. Там, где они ехали, народу лишнего не было, и это придало смелости Матвею Шину. Он сел на лавку и сказал:

— Поезд еще недалеко ушел, Василиса. А вы, я вижу, далеко ехать собрались.

— Да, очень далеко! — ответила Василиса. — Туда, где нас никто не знает.

— Опомнись. Давай сойдем на следующей станции.

— Нет, постылый ты человек! Меня теперь только по кровавым кусочкам можно выщипать отсюда. А ты — сколько еще будешь летать за мною, нечистый дух?

— У нас трое детей, Василиса.

— Да меня тошнит от одного твоего вида, пойми! Как это я могла целых пятнадцать лет терпеть? — зло удивлялась женщина.

— Ладно, дядя Матвей, давай-ка выпьем! — обратился к Шину его бывший квартирант.

— Жена, — сказал Шин, — ты хочешь обрушить дом, который сама строила.

— Не жена больше! И дом уже рухнул! И оставь меня в покое, я брезгую тобой! Сказано тебе: я прилипла к этому человеку, теперь он мой муж.

— Ну, так выпьем, дядя! — заорал вдруг Бык Пя, произносивший слова только во хмелю.

Что было дальше — то темнота теней, и перестук колес, и недоступность тайн, носимых человеком в душе. Казалось бы, правду трудно скрыть в нашем мире. Но бывает так, что сам человек, носитель правды, навсегда скрывается в темноте.

4

Совет приамурского села получил бумагу. Сообщали власти далекого района, что возле станции Г. обнаружен мертвый человек со справкой в кармане и с деньгами. По справке выяснилось, что он бывший житель вашего села, но не знаем, на чье имя перевести заприходованные деньги, столько-то рублей, сообщала бумага. Похоронен гражданин Матвей Шин на кладбище вблизи станции Г. По всей вероятности, он выпал из проходившего мимо скорого поезда Хабаровск — Ташкент и погиб в результате пролома затылочной кости.

Эту бумагу скрепя сердце показали осиротевшему Ман- саму. Мальчик ходил в русскую школу и потому смог сам внимательно разобрать письмо. Он пожелал немедленно съездить на эту далекую станцию, чтобы увидеть могилу отца. И никто не стал его отговаривать. Побратимы отца собрали денег на дорогу, отвезли мальчика в Хабаровск и посадили там на поезд.

Мансама никто не встречал на станции Г. Он сам подошел к дежурному по станции, рассказал о себе, спросил, где кладбище. Тот подробно все объяснил — и как пройти, и как могилу отыскать. Потом пригласил мальчика переночевать к себе, потому что обратный поезд будет только к утру.

— Спросишь, где живет Царенко, тебе всякий покажет, — сказал дежурный, толстый седой человек в форменной фуражке.

Мансам благодарно кивнул ему и отправился. Вскоре он достиг кладбища и без труда нашел свежий холмик земли. Глиняный бугор был кое-где прихвачен молодым одуванчиком. Кусок отпиленной доски был пригвожден к вбитому колу, служа надгробием. На нем сохранились еще лиловые следы размытых букв, написанных чернилами. «Неизвестная душа, — сообщал тот, кто смастерил это надгробие, — мир праху твоему». Мансам присел к холмику и, перебирая в руках могильную землю, предался скорби.