И тут появился Гершом. С пустыми руками, неся с собой из прошлой жизни лишь обвинение в убийстве, он простыми словами песен, которые звучали и в сумраке комнат с белыми стенами, и на узких улочках города, говорил, что все, о чем она мечтает, – все это правда. Что есть единый бог безграничной мощи, который вселяет радость в человеческие сердца и дарует безопасность народам. Более шести лет Керит готовилась к встрече с этой семиструнной лирой, и ее музыка отдавалась в сердце, словно оно стало гулкой пещерой, выдолбленной специально для этих мелодий. За те долгие дни, что она провела в разговорах с изгнанником, она ни разу не позволила ему даже прикоснуться к себе, и, когда он уходил, у нее не возникало такого желания. Он принес ей послание с гор, но посланников полагалось не заключать в объятия, а всего лишь слушать их. Он сразу же понял Керит в те первые минуты, когда она принесла ему еду в храм: она – женщина, тоскующая по высшим мирам, по умным словам песен; в Макоре она ведет унизительное существование, привязанная к унылому синкретизму обрядов Яхве и поклонению Баалу. Он проникся к ней уважением и с радостью пел для нее, потому что она жадно воспринимала каждое его слово.

Что же до его личной жизни, то он занимал маленькую грязную комнатку на задах лавки, торгующей шерстью. Работал он столько, сколько хотел, но все же на жизнь ему хватало. Ел он от случая к случаю, а пил то, что мог выпросить или украсть в винной лавке. Среди городских девушек-рабынь было несколько, кто с удовольствием ублажал его, и он стал непревзойденным специалистом по лазанью на стены. Стоило ему обзавестись мелкими серебряными монетами, как он вручал их стражникам у ворот, чтобы те успевали предупредить его, если братья убитого попытаются застать его врасплох прежде, чем он успеет добраться до рогов алтаря. В каком бы месте Макора он ни был, в ожидании того дня, когда ему снова придется искать убежища, Гершом всегда намечал кратчайший путь к храму.

В месяце Зиве четвертого года шахтных работ – когда в долинах расцветал чертополох, а на болотистых берегах – желтые тюльпаны, когда журавли улетали на север, а пернатые пожиратели пчел порхали меж красных маков – Удод и Мешаб добрались до каменоломни и выбрали шесть каменных блоков длиной по восемнадцать футов. На концах они были обколоты, словно сваи для строительства какого-то огромного храма. Отряженные ими многочисленные команды рабов притащили эти шесть монолитов к источнику, и, пока шла их транспортировка, остальные рабы очищали туннели от строительного мусора, который предстояло в последний раз свалить у источника. Система водоснабжения теперь была полностью готова, если не считать последней работы, к которой Удод готовился приступить. Источнику предстояло исчезнуть под такой каменной толщей, что никто из захватчиков не мог бы найти его и тем более вскрыть.

Камни по деревянным каткам подтащили к источнику, и Удод приказал рабам вырыть в северных и южных склонах водоема три пары щелей. Когда они были выровнены и углублены, три огромные каменные глыбы заняли свое место, образовав навес над источником. По завершении этой работы на перекрытие навалили большие камни из снесенных стен, а на них – гальку, щебень и землю. Затем сверху тем же порядком укрепили и оставшиеся три глыбы, которые легли вторым перекрытием поперек первого. Их тоже основательно засыпали, пока на месте бывшего провала водоема не образовался ровный слой земли.

– А теперь – сносить старые стены, – приказал Удод, и рабы с удовольствием набросились на остатки ханаанских стен, дробя их на куски.

Камни пошли на строительство новых домов в городе, и вот в солнечный день, когда на холмах за городом пышно расцвели маргаритки, Мешаб и Удод вскарабкались к их давнему наблюдательному пункту – посмотреть, не осталось ли следов, которые могли бы выдать местонахождение источника осаждающей армии.

– Слишком ясно видны линии бывших стен, – забеспокоился Удод.

– О них позаботятся трава и молодая поросль, – сказал Мешаб, – но тайну может выдать кое-что другое. Видишь?

Удод присмотрелся к городу и увидел все еще торчащие флаги.

– Сегодня же вечером мы их снимем.

– Я не флаги имею в виду. А вон ту кладку стен. Она яснее ясного говорит – тут было что-то пристроено.

– Ну конечно! – согласился Удод. Он видел, как четко выделялся на стене участок темных камней. Ограда источника оберегала их от прямых солнечных лучей, и они броским пятном смотрелись рядом с теми, что выцвели под солнцем. Он прикинул, что можно сделать, дабы скрыть это предательское место, но решение нашел моавитянин.

– Мы можем поставить там небольшую башенку. Словно она прикрывала сторожевые ворота.

– Что и сделаем, – согласился Удод. Он попросил Мешаба еще немного задержаться, чтобы справиться с этой задачей.

– Нет, я должен отправляться домой, – ответил бывший раб. Но когда Керит услышала, что Мешаб решил оставить их, она расплакалась и на глазах Гершома поцеловала его.

– Побудь с нами еще немного, – взмолилась она и объяснила Удоду и Гершому: – В самый трудный период жизни этот человек был для меня больше чем брат.

И Мешаб переменил свои твердые намерения и согласился возвести башню у сторожевых ворот.

Как-то утром, когда уже вовсю шла работа над башней, Удод явился от правителя с известием, которого его жена ждала все три года: царь Давид наконец прибывает с севера, из Шунема, чтобы осмотреть его систему водоснабжения и дать ей имя туннель Давида. Когда Керит услышала эту новость, она уединилась в своей комнате и стала молиться:

– Яхве, лишь ты привел его к этим стенам. И лишь ты можешь взять нас в свой город Иерусалим.

И в конце месяца Зива перед воротами города появилась группа всадников. Они сообщили правителю, что по Дамасской дороге приближается царь Давид. Пронзительно запели трубы, в храме взревели шофары из бараньих рогов. Все горожане Макора высыпали на стены или устроились на крышах домов, глядя в сторону востока, как им доводилось делать, когда оттуда подступала угроза осады. Но спустя какое-то время на дороге показались всадники на мулах, вслед за ними конные и, наконец, паланкин, который рабы несли с таким бережением, что все поняли – там должен быть царь.

Процессия подошла к большим воротам, и всадники на мулах вскинули трубы, подавая сигнал. Ему ответили со стен, и царский паланкин был внесен внутрь и бережно установлен перед домом правителя. Под звуки труб завеси паланкина раздвинулись, но оттуда показался не царь Давид, а одна из самых красивых юных женщин в Израиле.

– Это Ависага, – зашептались женщины Макора, восхищенно глядя, как она сделала шаг навстречу правителю, приветствуя его.

Ависага была самой большой драгоценностью последних лет правления царя Давида – крестьянская девушка, найденная в далекой деревне у Шунема. По всей стране прошел поиск такого юного создания, которое будет жить со старым царем в его последние годы, «девушки, что будет спать с ним, согревая его в холодные ночи». Так в ходе поисков объясняли царские слуги, и, хотя казалось, что такой девушки не найти, им все же удалось обнаружить для этой цели безукоризненное создание, почти безупречную девушку, которая служила царю с любовью и состраданием, скрасив его последние годы. Вскоре после кончины Давида его сыновья затеяли свару из-за этой наложницы, которая волновала их куда больше, чем судьба царства, и Адония стал жертвой гнева своего сводного брата Соломона. Он был предан смерти из-за нее, самой желанной женщины в Израиле.

А теперь она приблизилась к паланкину и дала руку хрупкому семидесятилетнему старику с седой бородой и трясущимися пальцами, и, когда она бережно, словно тот был ребенком, помогала ему, Керит шепнула: «Неужели это и есть Давид?» Но когда старик услышал восторженные приветственные крики толпы «Давид! Давид!», он выпрямился, а когда солнечный луч коснулся его бороды, в ней мелькнули рыжеватые пряди, напоминая о цвете его волос в юности. Он отодвинул Ависагу и медленно склонил голову в знак того, что принимает восторг народа, – и теперь уж не могло быть сомнений, кто тут царь. Приветственные крики не смолкали, и его лучистые глаза, глубоко сидящие в глазницах, блеснули, а Распрямившиеся плечи словно сбросили груз лет. Он двигался с поистине царственным величием, и под звуки труб и рокот барабанов он снова стал великим царем, который убил Голиафа, раздвигал границы и строил империю; непревзойденный певец Израиля, судья и мудрец, Давид Еврейский – в мире не было царя равного ему.