Керит, пристрастно разглядывая его, заметила, что борода его тщательно расчесана и облачение в безукоризненном порядке, ибо царь с тщеславием относился к своему внешнему виду. Он носил высокие сандалии, золотые ремешки которых обхватывали лодыжки, одежда была украшена золотом и драгоценными камнями, а белоснежную голову прикрывала парчовая шапочка. Он шел сквозь толпу с таким благородным изяществом, что никто не мог и представить, какие эмоциональные войны ему пришлось вынести из-за дочери Саула и жены Урии. Его страстная дружба с Ионафаном, сыном Саула, осталась лишь болезненным воспоминанием, и теперь царь Давид производил впечатление человека, который наконец справился с бурными страстями своей молодости.

Но тут он внезапно ослаб и ухватился рукой за Ависагу. Последний звук трубы эхом отразился от стен. Смолкли и барабаны. Царь безмолвно позволил Ависаге увести его – теперь он ничего не видел, ничего не слышал и был полон равнодушия к созданному им миру.

– Он передаст царство Соломону, – шепнул какой-то финикиец. – Он больше не хочет властвовать над этим миром.

Керит, увидев, насколько дряхл царь, испытала острую боль. Опустившись перед ним на колени, она схватила его за руку и воскликнула:

– В Иерусалиме, когда ты спас ковчег, ты танцевал перед нами на улицах!

Он посмотрел на нее, и на мгновение в глазах его вспыхнул прежний огонь, но, улыбнувшись, он сказал:

– Это было давным-давно.

Керит, видя, как он устал и бледен, решила было, что великого человека покинула жизненная сила, но позже, в доме правителя, она поняла свою ошибку, когда царь Давид освободился от верхнего одеяния и раскованно расположился в большом кресле, посадив рядом Ависагу. И тут только Керит увидела, что тело у него все такое же сильное и на нем нет лишнего жирка, и у нее вздрогнуло сердце, когда она услышала его слова:

– Городские стены просто великолепны. Приведите мне строителя.

– Вот он! – тут же дал знать о себе правитель, выталкивая Удода вперед. Но тот, остановившись, взял Керит за руку, и они вместе склонились в поклоне перед царем.

– Это ты строил и туннель к воде? – спросил Давид.

– Этим строителем был я, – снова склонился перед царем Удод.

– Я хочу увидеть его, – объявил царь.

– Когда вы отдохнете, – предложил правитель, но царь сказал, что отправится к туннелю тотчас же, и Керит, охваченная растущим возбуждением, присоединилась к процессии, а правитель удивил окружающих, произнесся заранее заготовленную речь с пламенной концовкой: «И мы, жители Макора, которые не разгибая спин прокладывали этот туннель, посвящаем его великому царю и даем ему имя туннель Давида». Толпа возликовала, но Керит увидела, что царь не обратил на это внимания. Удод заметил, что рядом нет человека, который должен был разделить торжество: Мешаб не хотел отдавать дань уважения царю Давиду.

Вдоль лестницы, ведущей вниз, были натянуты специальные канаты, украшенные цветами, но, оказавшись у входа в шахту, Давид отказался спускаться в нее и только заглянул в зияющий провал.

– – И куда он ведет? – спросил царь.

– Вы сможете это увидеть, когда спуститесь на дно, – объяснил Удод, но царь сказал, что не хочет лицезреть дно.

– Так в каком направлении? – нетерпеливо переспросил он. Удод был так ошеломлен, что не нашелся с ответом. Невероятно – царь проделал такой путь, чтобы увидеть туннель, и даже толком не рассмотрел его. Правитель подтолкнул Удода, который по-прежнему медлил с ответом, и сам взял на себя инициативу.

– Он идет вон туда, ваше величество, – вмешался он и повел Давида на северную стену, чтобы показать ему источник. Но поскольку ограждающие его стены были снесены и все вокруг умело замаскировано, растерявшийся правитель не мог найти место, где лежал источник. Смешавшись, он позвал Мешаба, но могучий моавитянин так и не появился. – Где источник? – рявкнул правитель на Удода.

Керит подтолкнула мужа. Наконец он тоже поднялся на стену и смущенно показал на склон, который ничем не отличался от всех прочих. Он должен был сказать: «О царь, мы так хорошо спрятали источник, что теперь даже горожане не помнят, где он был. Как враги смогут найти его?» Но вместо этого он пробормотал: «Вон там, внизу».

– Вижу, – сказал Давид, хотя ничего не видел. Он в раздражении спустился со стены и спросил: – А что рабы? Чем они теперь будут заниматься?

Правитель посмотрел на Удода, который не нашелся что сказать, так что за него ответила Керит:

– Их можно вернуть в Иерусалим.

– Они нам там понадобятся, – буркнул царь. И тут Ависага намекнула, что царь должен вернуться и отдохнуть, но Давид был в приподнятом настроении и не хотел сдаваться. – Мне говорили, что у вас в Макоре есть певец, который играет на лире.

Правитель оглянулся, пытаясь сообразить, кто это мог быть, но Керит обратилась к царю:

– Это прекрасный певец. Могу я привести его для вас в свой дом?

– Я сам приду к нему, – сказал Давид, но никто из чиновников не знал, где живет Гершом. Знала только Керит, и она повела царю к храму. Они прошли мимо винной лавки, потом мимо лавки, где торговали шерстью, и оказались в маленькой комнатке на задах, где рядом с кувшином вина спал Гершом. Тут было темно и пахло прокисшими шкурами. Правитель было собрался увести царя отсюда, но Давид настоял на своем, и вот теперь он с Ависагой стоял по одну сторону, а Керит по другую от спящего Гершома.

– Это царь, – шепнула Керит, расталкивая его.

Гершом открыл глаза, думая, что к нему, как обычно, прибежали дети, и увидел, как царь поднял его лиру и пробежался по семи струнам, которые висели, ненатянутые, на деке. Гершом откинул назад волосы, накинул свою истертую шкуру и встал на ноги.

– Это хорошая лира, – сказал юноша.

– И мне говорили, что ты хороший певец, – ответил царь. Он выжидающе протянул молодому человеку инструмент.

Гершом, потянувшись к кувшину, сделал глоток вина, покатал его в рту и сплюнул на улицу. Он показал на сломанный стул, который Ависага пододвинула царю, но не обратил никакого внимания ни на Керит, ни на прекрасную спутницу царя. Устроившись на кипе еще не расчесанной шерсти, он какое-то время настраивал лиру. Правитель предупредил людей, толпившихся у входа, чтобы они соблюдали тишину, и наступил момент безмолвия. Все застыли в ожидании, никто не осмеливался заговорить, но Керит тихо попросила:

– Спой о ягненке и быке.

Гершом удивленно просмотрел на нее, словно Керит только что тут появилась, но царь спросил:

– Это хорошая песня?

– Она вам понравится, – ответила Керит, и царь кивнул.

Гершом кончил наконец настраивать лиру и, взяв несколько аккордов, неожиданно резко ударил по струнам, что, похоже, заинтересовало царя. И, повысив голос, Гершом запел:

Манера его исполнения понравилась царю – голос Гершома от первоначального накала тоски перешел к простоте и спокойствию ночных сцен, а потом – к напору бега быка. Царь откинулся на спинку единственного стула, слушая мастерское пение молодого человека, и после часа его песен старый властитель сам взял лиру и пробежался по струнам, но петь он не стал. На глазах его выступили слезы, и он продолжал сидеть в задумчивости, пока Ависага тихо не напомнила ему: «А теперь мы должны идти», и он, как послушный ребенок, последовал за ней.

Этим вечером в резиденции правителя звучали песни – Гершом был в первый раз приглашен в этот высокий дом. И все оставшиеся дни царь постоянно просил молодого человека петь для него; и наконец пришло время, когда Давид был готов сам взять лиру и спеть некоторые из тех знаменитых мелодий, которые он посвящал Яхве в молодые годы, когда славился как лучший певец во всем Израиле, – и они вдвоем несколько часов пели псалмы. На четвертый день, когда царь так и не удосужился посмотреть туннель, он положил конец пению, твердо сказав: