Сам я не мог молиться. Я присоединился к Ироду, когда мне было всего девятнадцать лет, и вместе с ним взошел к триумфу и власти. И если бы его безумие не обрекло меня на смерть, мне не на что было бы жаловаться. Бесчисленные поколения моих предков жили в Макоре с незапамятных времен. Они всегда знали, как сосуществовать с армиями захватчиков, и, как правило, принимали верные решения. Как требовала обстановка, они были евреями, или греками, или вавилонянами, а много лет назад я решил стать римлянином. Я был хорошим римлянином и оставляю этот мир – не только Макор, но и Иудею и Сирию – более прекрасным, чем впервые увидел его. Отдав ему свое благословение, я готов умереть.

Правитель оставил свой дворец, который я возвел, и двинулся по форуму, разбитому мной. Он подошел к тюрьме, которую я построил для себя, и стражники-германцы обнажили мечи – те страшные короткие мечи, которые исполняют приказы царя. Правитель и посланники застыли перед колоннами храма, и Шеломит отважно встала рядом со мной. И тут раздался голос:

– Царь Ирод мертв. Пленники получают свободу.

Шеломит отпустила мою руку, а я мог думать лишь о том, что теперь мне предстоит искать нового царя, дабы претворить в жизнь планы строительства новых зданий. Но Шеломит опустилась на колени, и я услышал, как она возносит молитву: «Слушай, о Израиль, Господь наш Бог, Господь един!»

Медная монета, римский сестерций, стоивший к моменту чеканки примерно 4 цента. Составлял одну четвертую динария, библейского пенни. Монета с этим знаменитым изображением, выпущенная в честь завоевания Иудеи полководцем Веспасианом в 67 г. н. э., была в ходу во время правления династии Флавиев: императора Веспасиана (70 – 79 гг.), его сына Титуса (79 – 81 гг.) и его второго сына Домициана (81 – 96 гг.), преследовавшего христиан.Данная монета была выпущена в Риме Веспасианом в 72 г. в честь Тита, который в 70 г. разрушил Иерусалим, положив тем самым конец Еврейской войне. На аверсе: T(itus) CAES(ar) VESPASIAN(us) IMP(erator) PON(tifex) TR(ibuntcia) POT(estate) CO(n)S(ul) II. (Цезарь Титус, сын Веспасиана Императора, Великий Понтифик, Обладатель Власти, дважды Консул.) На реверсе: IUDAEA САРТА S(enaitus) C(onsulto). (Иудея взята. С одобрения Сената). Подобные монеты чеканились и в Кесарии, но происхождение этой монеты можно отнести к Грегции. Они выпускались вплоть до убийства Домициана. Потеряна римским путешественником на развалинах Макора 18 октября 74 г.

В течение всей своей долгой истории судьба Макора обычно определялась событиями, которые происходили в таких далеких столицах, как Мемфис, Вавилон, Антиохия и Рим; горожанам оставалось лишь внимать отдаленным слухам, которые могли иметь к ним отношение.

Так в 14 году они услышали, что великий Цезарь Август скончался и его трон захватил тиран Тиберий, человек настолько развратный и трусливый, что ему пришлось бежать из Рима и до 37 года скрываться на маленьком островке, где его и задушили в куче грязного белья. Тиберию унаследовал тиран еще почище его самого – Калигула, который, как и все его предшественники, настаивал, чтобы все почитали его как единственного бога. Предаваясь отвратительной похоти и лишившись рассудка, он приказал, чтобы во всех храмах империи были воздвигнуты его статуи, и все народы подчинились этому глупому приказу – все, кроме одного.

Евреи Иудеи отказались считать Калигулу своим богом. Отказались они и принимать на своей земле его статуи. Когда император услышал об их упорном неподчинении, он прекратил бражничанье и распутство, чтобы оповестить – если только евреи, единственные из его подданных, отказываются считать его богом, то он заставит их это сделать мощью своих армий, после чего продаст в рабство оставшихся в живых мужчин и детей еврейского народа. Этот зловещий эдикт был объявлен в том году, когда Калигула приказал избрать своего жеребца римским консулом, а спустя несколько дней, утомившись надоевшим зрелищем убийств на арене, он приказал бросить на растерзание диким зверям сотни случайных зрителей гладиаторских боев, дабы насладиться их неожиданными мучениями в когтях набросившихся на них львов и тигров.

Свой эдикт с приказом усмирить евреев Калигула направил испытанному ветерану римских войн генералу Петронию, два полных легиона которого стояли в Антиохии, и этот умный и решительный военачальник тут же предпринял необходимые шаги, чтобы подчинить Иудею воле императора. Перебросив в подмогу себе третий легион из Италии и собрав три вспомогательных корпуса из Сирии, он дождался прихода судна из Рима, на котором прибыли огромные статуи Калигулы в два человеческих роста, после чего стремительным маршем бросил свои войска на юг, а судну приказал идти в Птолемаиду, откуда и предполагал двинуться на покорение Иудеи.

В восьми милях к востоку, в маленьком пограничном городке Макоре, который так часто в прошлом встречал первые удары захватчиков, жил молодой еврей по имени Игал. Он не был ни купцом, ни священнослужителем, для которых предписания религии дороже, чем смех детей. Он работал на давильном прессе к югу от города, и у него не было никакого имущества, даже дома, в котором могли бы обитать его жена и дети. Семья его жила в бедности, и детям вечно не хватало тех жалких драхм, что он зарабатывал. В праздник Кущей они выпрашивали хоть несколько монеток, дабы построить шалашик, в котором вместе с родителями можно было бы провести святые дни. В Пейсах они донимали отца просьбами купить им козленка, а когда торжественно отмечалась победа королевы Эстер над персом Аманом, жестоким мучителем евреев, им позарез были нужны еще несколько монеток, чтобы, как принято в этом случае, купить сладости и безделушки.

В том году, когда генерал Петроний бросил свои легионы на Иудею, Игалу минуло лишь двадцать шесть лет, и он был одним из самых неприметных людей в Макоре, но именно он с потрясающей ясностью как-то интуитивно почувствовал, какая судьба ждет евреев, если римляне успешно водрузят статуи Калигулы в местной синагоге и осквернят ими великий храм в Иерусалиме. И что еще более удивительно, именно Игал – этот скромный труженик из оливковой рощи – придумал единственную тактику, которой евреи смогли остановить римлян; так что как-то утром, ко всеобщему удивлению, он собрал на римском форуме всех обитавших в Макоре евреев и, стоя на ступенях храма Венеры, обратился к ним со следующими словами:

– Евреи Макора! Отцы рассказывали нам о том давнем дне, когда тиран Антиох Эпифан решил осквернить наши святилища своим изображением как единственного подлинного бога. Наши предки восстали против него и изгнали с этой земли. Я знаю, что нам не под силу повторить их подвиг. Римляне гораздо сильнее, чем в то время были сирийцы. На нас идут могучие легионы, никогда не знавшие поражения, и мы, бедные евреи, не в силах сопротивляться им. Наши вожди Симеон и Амрам правы, когда удерживают нас от вооруженного сопротивления римлянам, когда убеждают не досаждать им и не раздражать, ибо в таком случае можно не сомневаться, что римляне уничтожат и этот город, и Иотапату, и все остальные, вплоть до Иерусалима. Наши синагоги будут не только осквернены, их сровняют с землей, а нас продадут в рабство, как в дни вавилонского пленения. Мы бессильны перед лицом врага.

Игал был не из тех евреев, которых обычно слушали горожане. Он не был так высок, как старейший из священнослужителей, у него не было осанистой, как у правителя, фигуры, он не блистал никакими достоинствами. Он был человеком среднего роста» худощавым, с каштановыми волосами. Глаза у него были ни голубые, ни карие, а какие-то серо-зеленые, а нос и подбородок были до смешного малы. У него были неровные, но крепкие зубы, а голос если и не обладал командными интонациями, то был чистым и ясным, без хрипотцы и глухих гласных. Он был явно не из тех людей, которых выбирают в вожди, и причина, по которой он так и оставался лишь подсобным рабочим в оливковой роще, заключалась в том, что владелец рощи не видел в нем никаких особых способностей, кроме честности и исполнительности. Если ему платили за двенадцать часов работы, он исправно отрабатывал их или даже больше. Даже преданность иудаизму не выделяла его из среды евреев Макора, потому что он никогда бы не мог быть зелотом. Проще говоря, следуя законам Моисея, он получал удовлетворение, которое было не знакомо ни римлянам, почитавшим Калигулу-Юпитера, ни грекам, которые в этих местах поклонялись Зевсу-Баалу.