– Ты говорил правду, когда сказал, что если мы будем подчиняться вашим законам, то сможем придерживаться нашей религии?

Солдат, который отрубил палец византийскому священнику, оскорбился таким подозрением в нечестности и был готов нанести удар египтянину, но Абд Умар остановил его:

– Понять правду нелегко, и вы правы, что пытаетесь разобраться. Но я не кривил душой. Вы будете свободны жить так, как хотите.

Египетский священник склонил голову и смело сказал:

– Сын Аллаха, мы, пришельцы из Египта, готовы платить ваши налоги и содержать нашу маленькую церковь.

– Быть по сему, – объявил Абд Умар. Затем он обратился к христианам: – Вы будете в мире жить рядом с нами, и я смогу защитить вас, как только что обещал. Вы не должны отвергать ваших соплеменников, если кто-то из них захочет присоединиться к нам. У вас не будет права ездить верхом на конях и верблюдах, но вам разрешено пользоваться ослами и мулами. Вам нельзя строить ни церкви, ни здания, которые будут выше наших. А также возводить церкви кроме тех, которые уже существуют. – Он остановился. – Я не вижу детей.

– Они спрятаны, – объяснил египетский священник.

– Приведите их сюда, – потребовал Абд Умар, и испуганные матери рассыпались по городу, вытаскивая своих отпрысков из убежищ.

Когда все малыши оказались в сборе, Абд Умар сказал по-гречески:

– А теперь пусть каждый ребенок подойдет к своим единокровным родителям, и пусть отцы и матери подтвердят, что он плоть от плоти и кровь от крови их. – Дети разбежались по рукам матерей, которые страстно обнимали их, но примерно четырнадцать детей остались стоять в одиночестве – это были сироты города.

Спрыгнув с седла, Абд Умар подошел к ним с такой теплотой, словно они были его сыновьями и дочерьми. У каждого он спросил: «Где твой отец?», и, когда никто не смог ответить, он сказал:

– С этой минуты все они – дети Аллаха, потому что Магомет сказал, что все дети рождены в нашей вере. И лишь родители сбили их с пути. – Он поцеловал каждого из детей, одного за другим, и отныне они стали его детьми.

Последний ребенок, которого он обнял, был евреем, с еврейским именем, и Абд Умар спросил:

– Где евреи этого города? Что они решили?

Вперед вышел растерянный ребе и сказал, что евреи выражают покорность. Они будут платить налоги, но хотят придерживаться своей веры. На что Абд Умар спросил:

– Кто из вас хочет присоединиться к нам? – Молчание. – Меня воспитал еврей. Бен Хадад из Медины, купец. Я принес вам новую и лучшую веру. Так неужели никто не примет ее? – Снова молчание. Он больше ничего не сказал, потому что Абд Умар и не ждал от евреев, что они обратятся в ислам, но, готовясь снова сесть в седло, он заметил, что еврейская женщина, красивее всех остальных, вроде сделала движение, словно собираясь присоединиться к завоевателям. Но если и так, то ее намерение было пресечено раввином, который властно посмотрел на нее, и она не проронила ни слова. Если бы солдат увидел такое откровенное вмешательство, он бы убил раввина, но Абд Умар, надеясь избежать кровопролития, только подумал: «С этой проблемой мы разберемся потом».

Сидя в седле, он отдал ряд коротких приказов, заставив священников собрать вокруг себя всех своих прихожан; точно так же и раввин собрал евреев. Когда все разобрались по общинам, он подъехал к небольшой группе язычников, которые держались в стороне, и крикнул:

– Вот вы – и каждый из вас! Вы не принадлежите к народу Книги?

Язычники продолжали хранить мрачное молчание. Кто-то с вызовом смотрел на раба, а кто-то не отрывал глаз от земли. Подъехав к первому из них, Абд Умар спросил:

– А ты, готов ли ты тут же на месте принять ислам?

Человек замялся, но, содрогнувшись, ответил, что останется верным персидским богам огня. Прежде чем он успел закончить предложение, огнепоклонник получил смертельный удар из-за спины: острый клинок могучим ударом снес ему голову, которая, не успело тело опуститься на землю, отлетела в сторону.

Не обращая внимания на труп, Абд Умар подъехал к другому язычнику, высокому негру из Судана. Он дал ему пять секунд, чтобы решить свою будущую судьбу, но и тот оказался верен своему богу – в данном случае Серапису, – и араб-пехотинец уже был готов убить его, как вмешался Абд Умар. Натянув поводья, он остановил коня перед негром и сказал:

– Я такой же черный, как и ты, но Пророк нашел место и для меня. Присоединяйся к нам.

Высокий негр, прекрасно понимая, что сейчас может последовать, все же ответил:

– Я верен Серапису. – И Абд Умар отвел глаза в сторону, когда его тело рухнуло на землю.

Но третий язычник, к которому он подъехал, был выходцем из великой Семьи Ура, и, хотя, несмотря на все превратности судьбы, он продолжал поклоняться Баалу, сейчас ему потребовалось меньше секунды, чтобы сделать выбор в пользу новой религии.

– Я принимаю Пророка! – громко и ясно крикнул человек из Дома Ура, и тепло, с которым арабы приняли его в свой круг, побудило и остальных язычников принять ислам. Когда они опустились на колени, человек Ура стоял в стороне, на том месте, откуда мог видеть и базилику, где лежал погребенный Баал, и гору, на которой тот правил, и он заверил себя: под арабами будет не труднее, чем было под византийцами.

В этот день по приказу Абд Умара были убиты только два язычника, и, когда остальные перешли в ислам и он понял, как легко и просто прошло завоевание Палестины, он дал шпоры коню и поскакал в западную часть города, откуда за полями ему открылся вид на далекие стены Акки. До чего заманчивым казался в этот холодный день город, лежащий на берегу моря. Он сверкал в лучах закатного солнца, и высокие шпили его башен, устремленных к небу, говорили о богатствах, которые ждали завоевателей. Абд Умар улыбнулся. Захватить этот город будет не труднее, чем взять Макор, потому что, стоит с той жесткой решимостью разделить христиан, как они оцепенеют, а у евреев, преданных своим ритуалам, нет руководителя.

– Империя рухнула! – крикнул он. – И мы прискакали, чтобы собрать ее обломки!

Теперь он наконец мог предвидеть, что даст владение Аккой: путешествие за лежащее у стен города море, сражения в землях, названия которых он еще не знал, стремительный рост его как полководца и распространение истинной веры, пока полмира не преклонится перед ней. Не было еще человека, который, стоя на холме Макора, видел перед собой такие бескрайние горизонты, даже молодой Ирод, который так много успел сделать, – и бывший раб всей грудью вдохнул солоноватый воздух, пришедший с моря. Его эксперимент увенчался успехом: он покорил Макор добротой, и теперь шептал про себя:

– С убийствами покончено. Пожары не полыхнули, и теперь, стоит нашим коням оказаться под городскими стенами, как этот мир покорится нам.

Отдав приветствие воротам Акки, ждущим его, Абд Умар развернул коня и поскакал обратно в центр города, и когда оказался в нем, то увидел стоящую у красильных чанов еврейскую вдову Шимрит. Она боялась войти в свой дом, потому что там ее подстерегал деверь. И командир арабских воинов, узнав в ней ту женщину, нерешительное движение которой бросилось ему в глаза, спешился.

Надгробная надпись, по приказу графа Фолькмара 11 вырезанная на известняковой плите ремесленником из Генуи в 1124 г. в Сен-Жан-д'Акре, – таким образом сын почтил память своего отца («Тут покоится граф Фолькмар из Третца, и да почиет его душа в мире. Аминь»). Камень был водружен на место в Ма-Кере 21 декабря 1124 г., через девятнадцать лет после смерти графа. Был завален руинами 17 мая 1291 г.

Стояло утро четверга 24 апреля 1096 года, и незадолго до рассвета священник Венцель торопливо подобрался к комнате своего хозяина в замке Гретц и забарабанил в дверь. Спящий граф лишь что-то проворчал, но повторный стук окончательно вырвал его из сна, и он неохотно открыл окованную железом дверь.