– Ты лжец. – У старика перехватило дыхание, и Эфер продолжил: – Прошлой ночью, когда ты спал, Эль-Шаддаи пришел ко мне. И я знаю истину. – Подчиняясь требованию Эль-Шаддаи, он приготовился убить своего зятя, но Цадок закрыл того своим телом.

– Ты признаешь Эль-Шаддаи? – спросил патриарх.

– Я признаю единого бога, – заявил Зибеон.

– Где Леа?

– Убита. – Старик преисполнился такой горестной печали, что Эфер подарил ему жизнь Зибеона, дети которого позже продолжат жизнь великой семьи Ура.

Из без малого девятнадцати сотен хананеев в этой бойне спаслись лишь девять мужчин плюс пятьдесят женщин и около двух дюжин детей. Старый Цадок подошел к каждому из них, словно он продолжал быть главой клана, добиваясь от них обещаний, что они будут поклоняться Эль-Шаддаи, и после того, как женщин роздали в крестьянские дома ибри, он собрал мужчин-хананеев и лично совершил обрезание тем, кто еще не подвергся этому обряду. Завершив свои труды, он сел перед алтарем и заплакал – усталый старик, в глазах которого погас огонь фанатизма.

На него никто не обращал внимания. Цадок расправил согбенные временем плечи, привел в порядок бороду и, опираясь на посох, побрел наверх, где когда-то стояли монолиты. Здесь он, обернувшись, посмотрел на город, уничтоженный его людьми, и предался сетованиям:

Устыдившись, что и он был причиной горестей этого дня, Цадок застонал:

– Эль-Шаддаи, почему я был избран, чтобы принести в мир этот крах и хаос? – В этот день он потерял еще девять любимых своих сыновей; его девушка-рабыня была рассечена серпами колесницы, и дочь последовала за своими братьями, но в сумерках он думал лишь о бесцельной резне хананеев, и поскольку он не мог принять, что именно его люди устроили эту бойню, то открыто бросил вызов своему богу: – Ты, который приказал убивать всех, не знаешь милосердия!

Этого Эль-Шаддаи не мог больше терпеть даже от своего патриарха. Вершины гор окутались светящимся облаком, и он предстал перед ним лицом к лицу. И старец скончался.

Когда жены нашли его, уже стояла ночь. Он лежал на том месте, где когда-то высился Баал, и пришли сыновья, чтобы принести его с горы, и по пути они пели гимны в его честь, восхваляя его как героя, разрушившего Макор, как патриарха, одержавшего верх над Баалом. И когда они положили его почти невесомое тело перед алтарем и закрыли глаза, в которых застыло удивление, они стали рассуждать между собой, с кем из них теперь будет разговаривать Эль-Шаддаи, через кого он будет передавать свои заповеди и кто будет требовать следования им. Дискуссия получилась долгой, потому что из четверых выживших сыновей троим было далеко за сорок, и все они были благочестивы, и ибри с интересом прикидывали, кого Эль-Шаддаи изберет своим слугой для восстановления города. Но той же ночью, когда ибри праздновали победу и скорбели над своим патриархом, бог обратился напрямую к рыжему Эферу, и все увидели, как молодой предводитель затрепетал и отшатнулся от этого назначения. Но старшие сыновья признали главенство своего брата, после чего Эль-Шаддаи сказал Эферу:

– Сегодня я забрал Цадока Праведного, потому что он не подчинился мне, но он был великим человеком, на которого я полагался много лет. Это был человек, который шел рядом со мной, и теперь ты так же будешь служить мне, ибо тут лежит Земля обетованная, которую я дал вам в наследство.

По мере того как шли годы и Цадок давно покоился под дубом, до Эфера стали доходить слухи, обеспокоившие его, и он поднялся на вершину. Там он увидел, что его люди, возглавляемые оставшимися в живых хананеями, снова воздвигли монолит в честь Баала, а рядом высился такой же монумент Эль-Шаддаи. И он попытался опрокинуть камни и сбросить их вниз, но он был один, и у него не хватило сил.

Рогатый алтарь, вырезанный из одного куска базальта с применением металлических инструментов. Макор, 1116 г. до н. э. Невысоким рельефом выдается вырезанная голова быка. Стоки для крови жертвенных животных. Религиозное значение «рожек» на четырех углах неясно, но во время освящения нового алтаря кровью животного, приносимого в жертву, мажут каждый рог, как гласит указание, данное Яхве Моисею в Книге Исхода (29: 12): «Возьми крови телыщ и возложи перстом твоим на рога жертвенника, а всю остальную кровь вылей у основания жертвенника». Беглецы – пусть даже они спасались от царя – в поисках убежища оказывались в безопасности, стоило им только ухватиться за рога алтаря. В Третьей Книге Царств (1: 50) об этом рассказывалось так: «Адония же, боясь Соломона, встал и пошел, и ухватился за рога жертвенника». Выл установлен в Макоре поздней весной 963 г. до п. э.

Над Макором занималось утро. Раздавалось щебетание птиц, пристроившихся на крышах, дети с гамом и криками играли на людных улицах. Маленький уютный городок чувствовал себя в безопасности под защитой кольца недавно возведенных стен. Дверь правительственной резиденции открылась, выпустив коренастого человека, голый череп которого был усеян веснушками. Его бородатое лицо было полно мрачности. Он был явно расстроен каким-то решением правителя. Через извилистый лабиринт улочек он грустно побрел к себе домой, но не успел сделать и нескольких шагов, как его окружила группа ребятишек, которые хором начали скандировать: «Удод, Удод, Удод!»

Он остановился. С лица сползло мрачное выражение, и оно начало расплываться в улыбке, пока не превратилось в веселую луну. Физиономия пошла смешливыми морщинками, и он расхохотался. Подхватив маленькую девочку, он подбросил ее в воздух и, поймав на руки, поцеловал.

– Сладостей, сладостей! – завопила она, так что он опустил ее на землю и с серьезным видом стал рыться в карманах, словно не зная, где у него спрятано угощение. Остальные дети, полные взволнованного ожидания, прыгали и танцевали вокруг него, пока он продолжал рыться под плащом, откуда наконец извлек полотняный мешочек с засахаренными фруктами. По пути домой он раздавал их детям, которые бежали за ним по пятам и радостно кричали:

– Удод, Удод!

Все то время, пока люди обитали на земле Израиля, рядом с ними Жила любопытная птичка удод, который забавлял всех куда больше, чем остальные живые создания. Размерами он был невелик, примерно восьми дюймов в длину, с черно-белым оперением и розоватой головкой. Характерно, что он больше ходил, чем летал. Удод все время хлопотливо перебегал с места на место, словно посланник с важной миссией, подробности которой он забыл. Забавная пичужка носилась кругами, будто Пытаясь вспомнить, что же ей надо было сделать.

Внешний вид удода соответствовал его причудливому поведению. Формой его головка напоминала маленький изящный молоточек, который взлетал и опускался с удивительной быстротой. С одной стороны ее торчал желтый, чуть изогнутый клюв примерно двух дюймов в длину, а с другой топорщился хохолок из перьев, тоже двух дюймов длиной, который был обычно прижат к голове, сливаясь с ее оперением, но, когда удод топорщил его, создавалось впечатление, что он увенчан сверкающей короной.

Носясь по земле, он искал ямки, оставленные червями, и, найдя добычу или заприметив убегающее насекомое, удод начинал стремительно работать молоточком головы, пока пища не оказывалась в тисках длинного клюва. Тогда счастливая птичка перепархивала на какой-нибудь камень, где могла положить добычу на его плоскую поверхность, откуда она не могла свалиться на землю, и принималась клевать ее. Разодрав червяка или насекомое на кусочки и насытившись, удод одним прыжком возвращался в свои охотничьи угодья и, бегая, продолжал крутить головкой во все стороны.