Арден усмехнулся.

      — Найджел мало что знает, но наверняка расписал в красках. В самых мрачных и грязных. Колину нравилось унижать меня, и он для этого приглашал в качестве зрителей друзей, самых близких, конечно. А ещё приводили других мужчин… Колин видел, что Найджел хотел бы оказаться на их месте и трахнуть меня, и никогда не предлагал. Разрешал всем, кроме него. Ещё одна жертва Колина… Но пару раз он Найджелу всё же позволил.

      — А Колин сам, значит, никогда? — у Реда стояли перед глазами строчки того письма Колина, где он говорил о любви; и он никак не мог понять, насколько безумной и извращённой должна была быть эта страсть, если Колин Ардена даже ни разу не коснулся.

      Арден долго думал, прежде чем ответить.

      — Уже потом, когда начались настоящие проблемы с ногами, он как будто испугался… Перестал приглашать других, всё делали слуги, а он отдавал приказы и смотрел. Потом, была одна ночь, вернее, утро уже… Меня вымыли, принесли в спальню. Я жил в своей детской, хотя мне по возрасту уже была положена другая комната, но Колин хотел, чтобы я оставался там. Я лежал на кровати и не мог заснуть, а потом пришёл Колин. Он просто лёг на меня сверху… Даже если бы я решил сопротивляться, я бы… я бы ничего не успел. Он кончил секунд через пять, может, меньше. Потом он перевернул меня на спину, ударил по лицу и ушёл. Ни слова не сказал.

      — Ты вообще не сопротивлялся? Никогда?

      — За сопротивление мне доставалось сильнее обычного, хотя сначала да, я сопротивлялся. Я пробовал сбежать, но меня всегда возвращали… Один раз я сумел добраться до Лондона. К тем, кого я знал, я обратиться не мог, они бы тут же позвонили Колину, никто ведь не знал, а я… я бы скорее дал Колину себя убить, чем рассказал бы кому-то. Я пробовал говорить, что он меня бьёт и держит взаперти, показывал синяки, но все считали, что это нормально — раз уж у меня такой характер и по-другому со мной никак. Считали, что у него есть право. Меня всегда возвращали ему. Он назначал большое вознаграждение за поимку, а меня было легко узнать. Я говорил не так, как рабочие на стройке, или фермеры, или продавцы в магазинах. Стоило мне только раскрыть рот, как меня тут же спрашивали: «Откуда ты? Из какой частной школы сбежал?», даже если я пытался подражать их речи. Жаль, что сейчас не восемнадцатый век, нельзя просто наняться на корабль юнгой и уплыть. Когда меня нашли в тот раз, Колин был в ярости, он устроил такое… А потом, когда я поправился, он с доктором Эшвортом повёз меня на север графства, там была деревушка и рядом психиатрическая лечебница. Они водили меня по ней, и это… Смит, я не знаю, как это описать. Ад на земле. И сами люди, и жуткие условия. Некоторые лежали связанными по несколько дней, в моче, в дерьме, на гниющих матрасах, при мне привезли бездомного в приступе белой горячки… Эшворт сказал, что, если я ещё раз попробую сбежать, он отправит меня туда. Куча прислуги подтвердит, что я неуравновешенный, агрессивный и прочее. Вот и всё. Я больше не пытался убегать. Потом я нашёл одно письмо… Из него было понятно, что лечебница напугала Колина не меньше, чем меня, и он всё равно не решился бы меня туда отправить, хотя этот выблядок Эшворт советовал. Но тогда я этого не знал и боялся, безумно боялся. А может, я просто привык, поэтому и не пытался ничего сделать. Мне не было так тяжело, как в самом начале. Мне было всё равно. А потом у Колина начали отказывать ноги, и он оставил меня для себя одного.

      Ред протянул руку и положил её поверх прижатой к полу ладони Ардена. Он опять не знал, что можно сказать.

      Где-то сейчас по мокрому лесу шёл сэр Найджел, с каждым шагом всё опаснее приближаясь к Каверли, а он сидел тут и слушал Ардена. В этой комнате его история казалась гораздо более реальной и страшной, чем бредущий под дождём человек. Он думал о ней, о фотографиях на стенах, и каким-то странным чувством — шестым, седьмым? — ощущал их тёмное, больное и прекрасное присутствие рядом.

      Арден посмотрел на ладонь, лёгшую поверх его. Ред подумал, что он сейчас вытянет свою руку, и поэтому надавил немного сильнее, предупреждая движение Ардена.

      — Ты рассказываешь мне всё это, чтобы я спокойно сидел и не носился кругами по комнате?

      Арден улыбнулся.

      — Чтобы ты не боялся. Знал, что есть худшее. И обещай мне одну вещь: ты не должен убивать Найджела. Не должен. Можешь что-нибудь ему сломать, можешь оглушить его, но если он упадёт, просто беги… — Арден схватил его за руку и сжал пальцы.

      — Я не могу такое обещать! Если от этого будет зависеть моя жизнь…

      — В случае его смерти фотографии — вроде тех, что в соседней комнате, — отправятся в газеты. Я не знаю, откуда он их взял. Украл у Колина, наверное. Некоторые на редкость отвратительны.

      — Я понимаю это, но ты же знаешь: люди иногда не контролируют себя и, чтобы спасти свою жизнь…

      — Если ты его убьёшь, то пожалеешь, что выжил, — процедил Арден, отбрасывая от себя руку Реда.

      — Я обещаю тебе, — повторил Ред. — Я знаю про последствия, и мне не всё равно, что с тобой будет. Ты не заслужил такого, — Ред снова поймал руку Ардена.

      Арден освободил её и положил на старое место, то, где нужно было ждать вибрацию. Ред пожал плечами:

      — Ещё рано. Он не успел бы так быстро вернуться.

      — Откуда ты знаешь, что он поехал в Госкинс-Энд, а не выдумал что-то другое?

      — Не знаю, — опустил голову Ред. — Как думаешь, у меня есть шанс?

      Арден поджал губы и посмотрел куда-то в потолок:

      — Ничтожный. Даже вдвоём в замкнутом пространстве мы мало что можем. Вырваться в коридор и бежать, это лучшее, что можно сделать.

      — Коридор прямой…

      — Зато тёмный.

      — Он хорошо стреляет?

      — Очень. Но есть надежда, что он не решится выстрелить.

      Ред сглотнул.

      — Жутко хочется пить.

      Арден кивнул, и взгляд у него застыл, словно он опять отыскивал что-то в памяти: дни без еды и воды, жажду и отчаяние…

      — Я не знаю, как ты это вынес, — сказал Ред.

      — Просто немного сходишь с ума. Вслед за тем, кто делает с тобой это.

      — То есть тебе нравилось? — Ред вспомнил, что говорил сэр Найджел: что Арден кончал.

      — Нет, я думал о ней. Она сказала мне, что Колину очень тяжело и надо ему сочувствовать. Думал о том, что его болезнь, вечное ожидание паралича и смерти так изменили его. Она просила понять его, и я пытался… Тело Колина не подчинялось ему, и он… Не знаю, угадал ли я, но он вроде как присвоил себе чужое, которое мог контролировать, полностью подвластное. А может, всё проще, и он вымещал на мне свою злобу за то, что был обречён. — Арден затряс головой. — Я никому и никогда не рассказывал. Я всё время пытаюсь оправдаться перед самим собой... А теперь перед тобой.