Ещё через полчаса Ред вернулся в библиотеку. С пустыми руками.
Вечером Ред сел за принесённые книги. Начал он с медицинского справочника, но на двадцатой странице почувствовал, что внимание рассеивается и он читает слова, не понимая их смысла. Для разнообразия он решил взять книгу Виктории де Вер, посвящённую Торрингтонам.
Он начал искать главы, относящиеся к девяностым годам девятнадцатого века, времени, когда Торрингтоны сделали неожиданное пожертвование больнице Святой Кристины. Он листал страницу за страницей, пока не наткнулся на предложение: «В этом же году Томас Торрингтон расторг договор с Гилбертом и заказал оформление танцевального зала лондонскому архитектору Дж.С. Губару. Спешка была вызвана желанием успеть к свадьбе Джорджианы и Фрэнсиса Мэнверса. Как мы помним, на тот момент в боковом крыле были отделаны лишь угловой холл-переход, оранжерея и малая гостиная (если не считать комнат Изабеллы на третьем этаже)».
Сон с Реда как рукой согнало. Он начал искать, кто же такая была Изабелла. Комнаты на третьем этаже — это не могли быть никакие другие комнаты кроме тех, что миссис Прайс назвала спальней Колина. Наконец, спустя десять страниц ухаживаний лорда Мэнверса за дочерью Томаса Торрингтона и тяжбы с соседями из-за спуска к озеру, Ред нашёл:
«К зиме душевное здоровье Изабеллы пошатнулось настолько, что её брат уже готов был согласиться на мезальянс. Нездоровая, напоминавшая одержимость влюблённость сестры пугала Томаса, и он опасался, что если и дальше будет упорствовать, она повредится рассудком. Вместе с Томасом они написали письмо в посольство в Риме, где работал Эндрю Купер, и сообщили ему, что препятствий к их с Изабеллой женитьбе более нет.
Каково же было удивление, когда письмо вернулось. Секретарь посольства отослал его нераспечатанным назад и сообщил, что Купер уже четыре месяца как уволился с дипломатической службы. Через своих знакомых Томас сумел разузнать, что Купер, всё время пребывания в Италии выказывавший глубокий интерес к соборам, католической литургии и религиозной живописи, в начале года принял католичество и, как многие говорили, вступил в монашеский орден. Можно предположить, что именно это стало причиной распространённых среди жителей графства и даже знакомых Торрингтонов слухов, что Изабелла сошла с ума на почве безумной любви к католическому священнику. В момент их встречи Купер не имел к католичеству никакого отношения и, как можно догадываться, его обращение к религии было связано как раз с невозможностью вступить в брак с женщиной, которую он любил. Другая распространённая версия о том, что Томас Торрингтон объявил здоровую сестру сумасшедшей, чтобы не выплачивать её долю наследства (по завещанию сэра Николаса Изабелла получала дом на Итон-сквер и тридцать тысяч фунтов, что в деньгах 1950-го года равнялось бы примерно двумстам тысячам, лишь после заключения брака), является ещё более безосновательной. Хотя и можно допустить, что Томас препятствовал замужеству Изабеллы с корыстными мотивами, её душевное нездоровье сомнений не вызывает. Сохранились письма, адресованные друзьями семьи леди Беатрисе и третьим лицам, например, виконтессе Рутланд, где упоминаются странности в поведении Изабеллы, а также письма врачей. Их факсимильные копии и расшифровка представлены в приложениях 23-27.
Как можно заключить по дневнику Беатрисы и её письмам, за неделю, прошедшую после получения известий об Эндрю Купере, с Изабеллой произошли устрашающие изменения. Она писала письма, как она выражалась, на латыни (которую не знала), представлявшие собой набор бессмысленных слов, по звучанию отдалённо напоминавших латинские, звала Эндрю, принимала своего брата за отца, а его детей, своих племянников, начала считать своими детьми от Эндрю Купера. Её приходилось запирать в спальне, и горничная чудом сумела втащить её обратно в комнату, когда она пыталась выбраться из окна на карниз. Состояние её стремительно ухудшалось. В те годы положение больных, содержащихся в психиатрических лечебницах, было поистине страшным, и Томас и леди Беатриса не допускали мысли о том, что Изабелла окажется в таком заведении. Для неё в до сих пор неотделанном боковом крыле были устроены специальные комнаты, где она не могла бы причинить вреда другим и самой себе.
Изабелла провела там более двадцати лет, скончавшись от воспаления лёгких девятого марта 1908 года».
Комната с заложенным камином и дверью более прочной, чем в других комнатах. Теперь всё это становилось понятным. Но не то, почему именно в той комнате фотографировали Ардена и почему в ней провёл последние годы Колин Торрингтон.
__________________
[1] Лео Абс и Артур Гор в шестидесятых годах несколько раз вносили в Парламент «Акт о половых правонарушениях», который упразднял уголовную ответственность за «непристойность», т.е. гомосексуальные связи, если секс происходил со взаимного согласия между двумя людьми не младше двадцати одного года. Этот акт несколько раз отклонялся, но всё же был утверждён в 1967 году.
Незапертая дверь
17 сентября 196… года
Ред сидел в пустом кафе. Окна выходили на реку, однако открыто было лишь одно из них, чтобы впустить немного воздуха, но не выстудить зал. Последние несколько дней шли холодные, затяжные дожди.
Кафе только-только открылось, и, когда Ред зашёл туда, там завтракала лишь одна супружеская пара: мужчина в слишком узком для его грузной фигуры, но очень по-лондонски сидящем костюме и женщина в ярком пухлом свитере. Когда они допили кофе, мужчина подал своей спутнице военного образца жакет с погончиками, очень не подходивший к свитеру и пёстрым браслетам на руках, но женщина, приехав сюда, видимо, не рассчитывала на такие резкие изменения погоды и теперь куталась во что только могла. Мужчина, выходя, застегнул пиджак на все пуговицы и даже подтянул галстук, словно тот мог согреть его короткую шею.
От этих людей, как и от доносившейся из приёмника песенки Клиффа Ричарда, веяло совсем другой, живой, настоящей, пульсирующей жизнью, шумом и ритмом больших городов, а этот край встречал чужаков негостеприимно, стремился выжать обратно, в шум и ритм.
Уже в который раз Ред испытывал искушение — уехать отсюда, из Каверли, из Лоули. Он сам толком не понимал, как очутился в Госкинс-Энде. Вместо того чтобы, забрав письма, вернуться в поместье, он проехал от почты дальше, до конца улицы, где свернул на дорогу и ехал сначала вдоль грязно-серых полей, потом вдоль леса, только-только начавшего желтеть. «Лендровер», словно подыгрывая Реду и его желанию сбежать из Каверли, ехал бодро и сыто рычал внезапно выздоровевшим мотором.
Ещё в тот самый первый раз, когда Ред прокрался краем глаза взглянуть на Каверли, как на неприступный замок, где обитало чудовище, он почувствовал это. И потом, когда приехал повторно, уже под личиной ищущего кров начинающего писателя, ощущение ничуть не изменилось: Каверли словно застыл в другом времени, и его холодная тень нависала и над Лоули. Там не было бесшабашных юнцов, отрицающих старое — и столь же яростно новое, не играло «Радио Кэролайн», не закатывались шумные вечеринки, не сновали по улицам «мини», не наполняли пабы громко хохочущие люди в странной и яркой одежде. Здесь всё было так, словно ещё не закончились полуголодные послевоенные годы, словно страхи до сих пор не прошли и никто не смел радоваться. Иногда Ред думал, что ему в этой атмосфере было как-то по-особенному комфортно, это напоминало суровую простоту родительского дома и его же спокойствие, а приезды сэра Найджела на его хищном «ягуаре» казались вторжением грубости и тщеславия в стройную и совершенную в своём постоянстве жизнь.
