На столе перед Редом стояла чашка с кофе, но в горле застрял ком — со вчерашнего дня. Ред не мог ни пить, ни есть, он с трудом впихнул в себя половинку тоста перед тем, как поехать на почту, а сейчас, хотя его уже мутило от голода, он не мог заставить себя сделать второй глоток. Первый обжёг горечью. Как то, что Ред видел вчера.
Вчера ему казалось, что он получил какие-то объяснения, что ему наконец-то стало всё ясно, но эта ясность, стоило дать себе время подумать, обрастала новыми вопросами.
Ред словно ухватился за нить и следовал за ней день за днём; она вела его по поворотам лабиринта, но только теперь он понимал, что не знает, куда идёт и правильно ли выбрал направление. Он поднял нить на середине пути и мог с равной вероятностью как идти к выходу, так и приближаться к центру убийственного дворца, к логову Минотавра. Пока впереди не было никакого просвета.
Ред не знал, кто протянул эту нить. Может быть, сам Арден — и теперь намеренно водил его по самым тёмным и извилистым коридорам, уводя прочь от правды, подбрасывая ложные ключи, отводя глаза намёками на книги и заманивания обещаниями… Чего? Реда устроили бы две вещи: правда и Филип Арден.
Он — глупо было отрицать это — оказался увлечён Арденом не только в интеллектуальном смысле, он испытывал к нему желание, изводящее и смутное, и ещё безвыходное… Он не знал, что с этим делать. Он ведь тогда, неделю назад, только и сумел, что выбежать из комнаты. Он мог бы коснуться губ Ардена, тот бы не воспрепятствовал ничем, но он просто цепенел, терялся, задыхался от переполнявших его чувств и не решался выпустить их наружу. Не то что не решался — не знал как. Оставалось надеяться на то, что Арден знает.
Ред так не опасался и не смущался даже самого первого своего раза с девушкой. В районе, где он рос, это считалось делом нехитрым и само собой разумеющимся. Все говорили, что там сам разберёшься, природа не подведёт, и были правы. Но в случае с Арденом природа молчала. Конечно, Ред теоретически знал, как это между мужчинами происходит, но не мог представить себя втянутым в это действо…
Ему было стыдно, что такие вещи вообще приходили ему в голову. А от того, что Арден-то на самом деле наверняка и не думает о близости с ним, становилось стыдно вдвойне. И тем горче, больнее было увидеть то, что он увидел вчера.
Найджел Торрингтон, как и обещал, приехал вечером пятнадцатого сентября. Грязь покрывала автомобиль так, что никто не смог бы разобрать, какого цвета он был.
— Проклятый дождь! — выругался Торрингтон, выходя из машины и ныряя под раскрытый Бойлом зонт.
Ред думал точно так же: проклятый дождь. И дело было не в том, что дни стали беспросветно-серыми, а по коридорам потекла промозглая сырость, а в том, что Арден перестал выходить из дома. В первый день он, накинув дождевик, ещё попытался пройтись, но вернулся через двадцать минут. Пока он сидел дома, Ред не мог попасть в его комнату. Проклятая погода! У него был ключ от всех дверей в этом чёртовом доме, а он не мог им воспользоваться.
После ужина Арден и сэр Найджел допоздна сидели в библиотеке, разговаривая очень мало. Сэр Найджел вышел оттуда уже заполночь изрядно пьяным: это Ред узнал от Бойла, сам он в это время трудился за пишущей машинкой в своей комнате. Он попробовал продолжить статью, но слова просто не приходили в голову, а когда приходили, не желали ложиться на бумагу. Но стоило взяться за роман с ключом, всё менялось: одержимая историей Питера Пэна Урсула Андервуд рассказывала Филипу страшноватые сказки, её сын яростно ревновал, а Филип бегом проносился по неосвещённому коридору от детской к лестнице, до полусмерти напуганный рассказами о привидениях, обитавших в доме. Ред подумывал превратить в привидение несчастную Изабеллу Торрингтон, но отказался от этой идеи — женщина на чердаке слишком напоминала «Джейн Эйр». Но, опять же, что в этом плохого? Если Арден и сэр Найджел всё же подадут на него в суд за клевету, это станет хорошим оправданием: он скажет, что ориентировался на литературные источники, а не семейную историю Торрингтонов.
Арден был с ними в родстве, пусть и дальнем. Может, и в его жилах текла эта безумная кровь. Безумие бы многое объясняло, но Арден вовсе не казался сумасшедшим. После того, как прочёл письмо Эшворта, Ред даже предположил, что Колину приходилось запирать Ардена в бывшей комнате Изабеллы из-за приступов — и отсюда родились слухи о покалеченных слугах, разбитой посуде и прочем. Но Арден ещё и учился, сначала в Роттсли, потом в Оксфорде, приезжая в Каверли только на каникулы. Как можно было бы скрывать психическое расстройство в школе? Ред склонялся всё больше к тому, что болен был сам Колин. Он приходился куда более близким родственником Изабелле, которая потеряла рассудок всего лишь от несчастной любви, а его мать, как и вообще многие де Веры, отличалась эксцентричностью и сочиняла истории, имевшие лёгкий оттенок безумия. Это могло быть нечто наследственное, усугублённое болезнью, которая, для начала лишив Колина ног, кралась всё выше и выше. Реда, когда он думал об этом, передёргивало: каково это было? Он постоянно задавался одним и тем же вопросом: каково было знать, что скоро начнут деградировать нервные окончания в дыхательных мышцах и наступит смерть от удушья?
Утро Арден провёл в телефонных разговорах, а после обеда отпустил Реда, сказав, что ему нужно уделить время гостю. Гость тем временем, словно издеваясь, изводил прислугу, требуя то одно, то другое: то везти его в Госкинс-Энд, то вместо этого принести перекусить и проветрить бильярдную, то приготовить ему кофе покрепче, то отыскать его очки для чтения, которые он сам не помнил, где оставил, возможно, что вообще приехал в Каверли без них. Видимо, плохая погода угнетала и сэра Найджела.
После обеда, когда ненадолго выглянуло солнце, Арден попросил Билли приготовить Свенгали и Дафну — они с сэром Найджелом задумали проехаться верхом.
Ред вполне мог рассчитывать на как минимум час отсутствия в доме обоих и поэтому сразу же отправился к гостевой спальне, которую отвели сэру Найджелу. Наверное, в один из первых дней в Каверли он бы ликовал при виде такой возможности, но сейчас что-то поменялось.
Он всё же взялся за ручку — дверь не была заперта. Он приоткрыл её и встал на пороге. На кровати в беспорядке была набросана одежда, дверцы шкафа распахнуты, на письменном столе возле окна стоял дорожный несессер, его блестящие замочки тоже были отщёлкнуты...
Ред зашёл в спальню, чуть не наступив на лежавшую прямо посреди комнаты газету. Потом он заглянул в чемоданчик: там лежали дорожный бритвенный набор и — к изумлению Реда — маленький пистолет. Значит, Бойл не обманывал, когда говорил, что сэр Найджел везде возит с собой оружие.
Возле кресла лежала раскрытая на середине книга — тоже на полу. Через подлокотник была переброшена рубашка. Ред пошёл назад к дверям.
Ему было физически неприятно рыться в чемоданах и карманах сэра Найджела. Если вещи Ардена вызывали у него что-то вроде уважительного любопытства, то вещи Торрингтона — скорее брезгливость. Он по-настоящему стыдился того, что делал… И ещё он понимал, что, будь здесь хоть что-то ценное, сэр Найджел не оставил бы дверь открытой.
