— Вы не позволили написать следующую книгу про Анселя Филдинга.
— Этому Майклу Пэнсону? Естественно, я не позволил. Откуда ему знать, что леди Виктория запланировала для Анселя? Он всего лишь хотел «исправить» финал, написать более счастливый, который бы всем понравился.
— Но ведь вы-то знаете, что было дальше? Могли бы поделиться с ним или с кем-то другим, кого сами выбрали бы для написания продолжения.
— Нет, она никогда не говорила. Мы даже последнюю книгу не обсуждали. Она ей не нравилась. Она хотела завершить всё иначе.
— Как?
Арден ничего не ответил и молчал до того самого момента, как они доехали до спуска к пляжу.
***
Когда Ред начал пересказывать узнанное в этом разговоре в статье, то остановился на третьем же предложении. Не то.
Он заправил новый лист, забыв даже про копирку.
«День был пасмурным. Листья, которые ещё вчера казались золотым ковром, сияющим на солнце, сегодня превратились в грязное тряпьё, в мусор, разбросанный по садовым дорожкам.
Филип и Мэй...»
Нет, не Филип. Хотя пока пусть будет так, потом он придумает ему новое имя. И оно не будет начинаться ни на Ф, ни на А.
Ред печатал дальше.
«...сгребали листья в кучи, а Пол набивал ими корзины, чтобы отнести потом туда, где мистер Харрис жёг костёр. По саду плыл едкий, горьковатый осенний запах, запах сожжённой листвы и пепла.
Филип обернулся, когда услышал крик позади. От дома в своей яркой изумрудно-зелёной куртке бежал Питер.
— Филип! Филип, скорее! К тебе... Приехали! За тобой!
Питер задохнулся от бега и еле сумел объяснить, что за Филипом приехала мать, мистер Вуд привёз её на повозке от станции.
Все смотрели на него, ждали, что он побежит к дому, и он побежал.
Он задыхался не меньше Питера, когда вошёл в комнату в запылённом старом пальто, как был. Рядом с миссис Харрис стояла невысокая темноволосая женщина. У неё было узкое красивое лицо и удивительно большие глаза, красивые, точно с картины. Он никогда раньше не видел этого лица. Он бы не забыл его, если бы видел хотя бы раз в жизни, только не эти волшебные и таинственные глаза.
— Поздоровайся со своей мамой, Филип, — произнесла миссис Харрис».
Ред понятия не имел, забирала ли Ардена мать из того дома, где он жил, или же его вместе с другими детьми привезли в Лондон и уже там он встретился с матерью. Он не представлял, в каком месяце это произошло, как звали людей, которые его воспитывали, и других детей. Он не знал, как выглядела мать и от неё ли Арден унаследовал эти проклятые глаза. И ничего из этого не было важно, ему нужно было придерживаться только общей линии. Для этого жанра чем больше расхождений, тем лучше. Пока Ред пытался написать что-то вроде биографии Ардена, он постоянно упирался в то, что знал о нём слишком мало, а известные подробности оказывались зачастую двусмысленными, но если он писал не статью, не биографию, а роман, ничего из этого не было уже важно. Он сохранит лишь ключевые события, а во всём остальном может дать полный простор фантазии.
Это была настоящая ирония судьбы: он приехал в Каверли собирать материал для статьи, притворившись начинающим автором, а закончилось всё тем, что он был готов писать самый настоящий роман.
Напиши он статью, Арден и Торрингтон могли его засудить за клевету. Roman à clef был художественным жанром и выпускался с лицемерным предупреждением, что любые совпадения являются случайными, а любые претензии, что описываемые события слишком напоминают чью-то биографию, отметались: это всего лишь вымысел.
Статья, которую приходилось вымучивать слово за словом, была забыта. Ред писал роман, и предложения, целые абзацы, едва ли не страницы рождались сами, он знал, чувствовал, ощущал всё то, что должен, наверное, был чувствовать Филип Арден. Голова была точно в огне. Мир вокруг таял, уступая место осеннему парку, комнате с серыми обоями, вагону, везущему Филипа в Лондон... Это было вдохновение. Филип Арден был его музой.
Когда четыре страницы были написаны, Ред опомнился. На часах была уже половина двенадцатого, а завтра нужно было вставать в пять, чтобы добраться вовремя до Дорчестера.
Он боялся перечитывать написанное и втайне надеялся, что до завтра это пройдёт. Он слишком проникся Арденом, его историей, его непрестанной игрой, его проклятыми византийскими очами.
6 сентября 196... года
Ред едва дождался, когда Арден с приехавшим утром Найджелом Торрингтоном уедут кататься по парку. Конную прогулку, по словам Бойла, предложил сэр Найджел, и Ред был ему за это несказанно благодарен, иначе Арден мог весь день проторчать в своей комнате и в кабинете.
Вчера Ред вернулся из Дорчестера с ключами. Он пробродил по улочкам городка и проторчал в кафе несколько часов и потом, когда вернулся в мастерскую, ещё и там прождал полтора часа, прежде чем Ленни показал ему два ключа.
— Это всё, что я могу сделать. Думаю, один из них должен подойти.
Ред не утерпел и в тот же вечер, как вернулся, несмотря на то, что его могли за этим делом поймать, попробовал открыть дверь в буфетную. Ключи от неё Бойл держал при себе из-за хранящегося там фамильного серебра. Первый ключ, совсем простенький, с единственным раздвоенным язычком, вошёл в замочную скважину, но не поворачивался в ней, второй же, хотя и вращался туго, с нажимом, открыл дверь. Ред даже не стал заглядывать в комнату — тут же захлопнул дверь.
Ключ от всех дверей у него теперь был. Пусть и без изящной соловьиной головки, но работу свою он делал.
Взяв в своей комнате фонарик, Ред отправился на третий этаж.
Теперь, при лучшем освещении, он убедился, что ту дверь уже несколько лет как никто не открывал. На покрытом пылью полу не было следов, кроме тех, что он оставил на прошлой неделе.
Ключ легко повернулся в замке, когда Ред его вставил, что-то звонко, пружинисто щёлкнуло, но дверь не открывалась. Ред потянул за ручку, попробовал налечь плечом, а потом, наклонившись, посмотрел, где находится язычок замка — сдвинулся ли в сторону, но дверь была очень плотно подогнана к косяку, да ещё и сделана с небольшим наплывом по краю, так что абсолютно ничего не было видно.
Ред снова закрыл замок, открыл, проверил, что будет, если повернуть ключ лишь на один оборот. Подёргал. Результат был всё тем же.
