Точка наступила днем. Причины, вызвавшие столь гнусный поступок нашего сообщника, мне и до сих пор неизвестны и непонятны. Днем явился к Бартельсу наш водолаз и рассказал ему историю изготовления в Москве древнего китежского ларца и слитка золота, а также историю находки их на дне озера Гнилого.

Вспенилось и мыльным пузырем лопнуло Бартельсово доверие. Мужчина в истерике — гнусен до неприличия, и мы отвернулись от Бартельса.

Даже самая темная, тяжелая, грозовая туча — изливается на землю дождем и тухнут в ней последние громы.

Бартельс изошел проклятьями и ругательствами, Бартельс — утих и смирился. У ног его лежали растоптанные в прах в порыве гнева обломки древнего китежского ларца. Но он отряхнул прах от ног своих, осторожненько разгреб его и, пошарив рукой, бережно поднял знаменитый золотой слиток. И я, и дорогой учитель получили при том парочку неоценимых, золотых взглядов. Бартельс спрятал древнюю китежскую монету в бумажник. Бартельс помолчал минутку, пытаясь убить нас презрительным взглядом, но мы не согласны были умирать.

Пауза.

— Укладывайте чемоданы! — безнадежно молвил Бартельс и мы разошлись по своим комнатам. Был полдень и на дворе сияло солнце, поглощая последние остатки вод озера Гнилого.

А впрочем: кто может вспомнить, как прошел этот день? Вероятно, никто из нас не сможет, да и не захочет вспоминать этого. Мучительный, бесконечный, он, слава богу, — прошел. Когда погасли в лагере последние огни, когда отзвучала последняя, запоздалая песня…

А теперь, ежели вам не лень читать второй раз то, что вы уже читали — возвратитесь на несколько страниц и прочтите все, что было дальше.

Ну, вот и все. Вся нехитрая и добросовестно записанная мною история концессии по изысканию сокровищ града Китежа.

Я снова в милой мне Франции. Я дома.

Увы мне, незадачливому, — я не нашел сокровищ града Китежа и я навеки утерял мое сокровище! Хотя, в сущности, — все сокровища града Китежа не смогли бы сохранить для меня моего сокровища!

(Ужасно, ужасно, — я совершенно с вами согласен: это по меньшей мере безграмотно для писателя — на протяжении двух строк запутаться в четырех сокровищах! Но помилуйте, — ведь я не писатель!)

Итак, — я мог обыскать всю Францию, но мне не удалось бы найти обожаемой и любящей меня мадемуазель Клэр де Снер. За три месяца до моего возвращения на родину — она переменила квартиру, город, фамилию и любовь!

Гусарская полковница де Сантьерри, проживающая в Бордо, безумно любит своего гусара, но не отказывает в благосклонности другим гусарам в генеральских чинах. Ах, гусарские генералы так падки на любовь, а обольстительнейшая полковница, мадам Клэр де Сантьерри — так покладиста и темпераментна! И, вероятно, в новогодних производственных списках мы сможем прочесть, что доблестная французская армия обогатилась новым героем, новым генералом, генералом де Сантьерри!

О, судьба, судьба — как ты жестока! Какая, вероятно, блестящая карьера утеряна для меня безвозвратно. Впрочем, — я не жалею об этом. Я даже доволен, что все произошло так, как оно произошло. Я любил и люблю Клэр де Снер и она меня любит по прежнему. А полковница Клэр де Сантьерри меня ни в какой степени не интересует.

Клэр де Снер! Ведь у каждого человека есть какая-то одна, заветная мечта. Люди могут изменяться и изменять, — но мечта неизменна.

Итак, — мадемуазель Клэр де Снер исчезла. Она переменила квартиру, город, фамилию и любовь. Но это не так! Я не хочу — и это не так! Господа, да здравствует Клэр де Снер!

Нет, видно, мне суждено остаться холостяком. Ибо, как видите, — я оказался прав. Жена? О нет, всего — любимая, — это ужасное, деспотическое создание. Оно входит в вашу жизнь неожиданно и незванно. Оно с удобствами устраивается в вашем сердце и производит там какие угодно перестановки.

— Вот эти обычаи мы сдвинем влево, а эти привычки мы вынесем вон — они устарели!

Совсем как жена, распоряжается перестановкой кушетки и кресла! Нет, нет, — я остаюсь холостяком!

А Клэр де Снер живет в моем сердце. И не все ли равно, как она называется? Мне, например, теперь все чаще и чаще кажется, что ее зовут — Катюша Ветрова…

Давайте закурим хорошую сигару, поудобнее устроимся в кресле и помечтаем. Вы готовы?

Ну, вот так!

Катюша Ветрова… То есть, я хотел сказать, Россия… Далекая, далекая…

Кстати, я на днях получил письмо из России. Да, вы очень проницательны, — я получил письмо от Катюши Ветровой.

Адрес? Ну, да ведь это совершенно несущественно. Вероятно, в конторе, в кабинете с надписью:

Ведающий технической частью концессии

ЖЮЛЬ МЭНН

остались мои визитные карточки с адресом. Словом, письмо меня нашло.

Любопытно? Да, вы правы, — очень любопытно. Помните облигации выигрышного займа? Ну, конечно, помните, — ведь я знаю, вы хитрый читатель и сразу подумали:

— Облигации подсовываются для выигрыша!

Да, не буду вас разочаровывать, — Катюша пишет мне, что одна из моих облигаций выиграла десять тысяч. Общее собрание постановило внести их, как бесхозяйственные, в неликвидный фонд нового социального (?) хозяйства[7], организованного из наших рабочих на землях бывшего Гнилого озера и окружающих болот. Осенью там приступают к пахоте, будут подымать целину. Ждут громадных урожаев. Катюша тоже осталась там. Еще Катюша пишет мне…

Впрочем, нельзя же выбалтывать того, что дорого.

Представьте себе только то, что на протяжении всего письма — а оно длинное, — она ни разу не назвала меня классовым врагом. Я начинаю думать, что она права. Ну, в самом-то деле, — какой нее я классовый враг — ежели я «потомственный и почетный» клерк! Нет, я не буржуа, нет, — я не классовый враг Катюши Ветровой и ее приятелей. И вообще мне кажется, что за время моего отсутствия во Франции переменился климат и мне было бы много полезней переселиться в Россию. Кстати, не знаете ли вы, где помещается советское посольство?

Простите, одну минуточку, — я запишу адрес!

Вы говорите, Бартельс? Право, не знаю, — я расстался с ним немедленно по переезде русской границы.

О, не беспокойтесь, к сожалению, Бартельс будет существовать еще долго, вероятно, до первого французского социального хозяйства[8].

Оноре Туапрео? О, он совсем, совсем постарел. Он пишет мне изредка о своих новых проектах. Они так же интересны, как и «Сокровища града Китежа», но у меня сейчас другое на уме. Я положительно чувствую призвание к земледельческому труду.

Я вижу, вы устали, к тому же ваша сигара догорела, — давайте простимся. До свиданья!

Товарищи! Ради всего святого не волнуйтесь и не толпитесь! Мы немедленно разъясним вам все.

Шум, который был поднят во Франции книгой Жюлля Мэнна, — вполне оправдан, но автор по условиям французской цензуры не смог вскрыть причин возникновения этого шума. Дело в том, что Бартельс — правительственный агент, а вся концессия по изысканию сокровищ града Китежа субсидировалась французским правительством. Для каких целей — мы думаем, вы догадаетесь сами. Нам неудобно говорить об этом подробнее из соображений международной этики. Итак, — более подробно мы говорить об этом не будем. Нам остается только утешить вас, сообщив, что в последний момент, когда уже версталась эта книга, — мы получили телеграмму от автора. Приводим ее дословно:

«Выезжаю Рязань встречайте вокзале.

Жюлль Мэнн».

Будем надеяться, что автор, отдохнув после путешествия, расскажет нам подробно все то, чего мы не позволяем себе рассказывать. Соображения международной этики для него, как для француза — необязательны!

Редакция

Книга публикуется по первоизданию (Киев: Коммуна писателей, 6. г. (1930 или 1931?)) с исправлением ряда опечаток, а также некоторых устаревших особенностей орфографии и пунктуации.