— Уходите! Уходите! Что вам надобно?

Я подал сумочку.

— Мадемуазель! Несмотря на все происшедшее — ваша сумочка у вас, и я счастлив!

Действительно, я испытывал небывалое, неописуемое состояние счастья. Мне хотелось смеяться, прыгать на одной ноге, выделывать какие-нибудь необыкновенные антраша. Еще мне хотелось схватить эту ручку, прижавшую к груди возвращенную сумочку, и покрыть поцелуями. Конечно, не сумочку. Мне хотелось…

В эту минуту сокрушительный удар опустился на мою голову, и я растянулся во всю длину у ног моей очаровательной незнакомки. Меня настиг шофер. На какую-то долю секунды я растерялся. Быть может, я потерял сознание. Но это была доля секунды. К концу ее я уже был на ногах, и мой обидчик кряхтел от моих тумаков. От неожиданности он растерялся но, быстро оправившись, стал отвечать на удары. Вероятно, мне не поздоровилось бы от увесистых авто-тумаков, но голос, более сладкий, чем у райских гурий, прекратил побоище.

— Остановитесь! Шофер! Как вы смеете! Сейчас же ступайте на место!

— Да! Как вы смеете и ступайте на место! — храбро подтвердил я.

Мой противник прорычал что-то протестующее, но все же покорно полез за руль. Я стоял перед большими смеющимися глазами и являл собою печальное зрелище. Костюм мой был растерзан. Из расцарапанной щеки сочилась кровь.

— Благодарю вас, господин… господин…

— Жюлль Мэнн, мадемуазель, Жюлль Мэнн! Банк Кремо, правление в Париже.

— Благодарю вас, господин Жюлль Мэнн, за оказанную услугу. Я надеюсь, вы не очень пострадали?

— О нет, сударыня, что вы, наоборот… Столько удовольствия… Я готов…

— Во всяком случае, господин Жюлль Мэнн, я вам очень признательна и мой отец, Марсель де Снер, будет рад засвидетельствовать вам мою признательность в нашем доме.

В моей протянутой руке очутилась крохотная визитная карточка. Мысли мелькали в разгоряченном мозгу, как молнии. Я колебался, смею ли я поцеловать протянутую ручку. О, я слишком долго колебался! Протяжно взвыла сирена и автомобиль тронулся. Все ж я успел поймать ласковый, благодарный и немного насмешливый взгляд и улыбку.

Все описанное произошло быстро, — минуты. Но это были роковые минуты моей жизни.

Уже давно скрылся автомобиль за поворотом, а я стоял растерзанный, окровавленный и избитый, стоял посреди мостовой и смотрел на карточку.

Мадемуазель Клэр де Снер

Улица Тополей, 16.

Ну, вот, — так это произошло. Как видите, совершенно неожиданно. Мадемуазель Клэр де Снер вошла в мою жизнь.

Жена? О нет, — всего любимая — это ужасное, деспотическое создание. Она входит в вашу жизнь неожиданно и незванно. Она с удобствами устраивается в вашем сердце и производит там какие угодно перестановки:

— Вот эти обычаи мы поставим направо, а эти привычки мы вынесем вон, — они устарели.

Совсем как жена распоряжается перестановкой кушетки и кресла! И вы подчиняетесь, и вы счастливы подчиняться, — вот что значит любимая!

Пять недель, пять счастливейших недель моей жизни промелькнули быстро, как сон.

Я познакомился с мадемуазель де Снер, с ее отцом, семейством. Я стал у них бывать ежедневно, затем — дважды в день. Я не слеп и не глуп — я влюбился, я полюбил. И для меня было очевидно, что моя любовь не отвергнута. Только теперь я понял, как дорого стоят всякие безделушки, всякие ненужные, на мой взгляд, вещицы: кольцо, брошь, даже корзина цветов. Моего жалованья мне не хватало. Мои сбережения испарились к концу третьей недели. Но все это ничуть меня не беспокоило. Клэр, очаровательная Клэр рада была видеть меня. Не считая, расточала мне свои улыбки. Позволяла целовать свои ручки и говорить всякий нежный вздор.

И однажды — я прекрасно помню этот день, — это была пятница, 28 июня, однажды… Но нет, лучше по порядку. В этот день я раздобыл под незначительный процент сумму, необходимую для того, чтобы купить понравившуюся Клэр камею. Я купил ее и переполненный счастьем доставить радость любимой — помчался на улицу Тополей. Клэр была одна. Она встретила меня грустными глазами.

— Что с вами, дорогая, вы так печальны?

— Ах, ничего, Жю, ничего! Просто, мне немного взгрустнулось.

— Но, дорогая, разве можно грустить, когда день так прекрасен, когда солнце ликует, когда я у ваших ног и умоляю разрешить мне подарить вам эту безделку.

— Ах, Жю, милый Жю, — вы очаровательны так же, как эта камея! Да подымитесь же вы, подымитесь.

Я поднялся. Клэр радостно и хитро прищурила глаза.

— Я разрешаю вам приколоть ее.

Руки мои изрядно дрожали, но все же я справился и приколол камею. Вероятно, от зноя, Клэр при этой операции тяжело дышала. Как-то так произошло — я до сих пор не могу понять, как это случилось, — но прямо перед собой я увидел глаза любимой и ее вздрагивающие губы.

О, боже, это было такое счастье, но оно было так кратковременно! Поцелуй окончился. Клэр опустилась в кресло.

— Дорогая, любимая, я прошу вас быть моей женой…

В совершенно невменяемом состоянии, я упал на колени и пылающим лицом прижался к ее ладоням. Тут произошло объяснение.

Клэр меня любит. Ну, кто же может в этом сомневаться, если сама она это подтвердила. И разве можно ее обвинять в том, что она хочет быть богатой? Ведь это вполне резонное желание, — я думаю, вы тоже не отказались бы от богатства? Да, Клэр хочет быть богатой. И я не сомневаюсь в том, что так оно и будет. Даже больше, мне кажется, что Клэр уже на пути к богатству. Словом — мы объяснились.

— Дорогой Жю, я вас люблю, — вы это видите. Дорогой Жю, я согласна быть вашей женой, — вы это слышите. Но…

Клэр замолкла и сердце мое падало, падало куда-то без конца.

— Но… Это будет только тогда, когда вы будете богаты! Вы слышите? Ну, встаньте!

Я встал.

— Жю, для того, чтобы я стала вашей женой — вы должны разбогатеть. Вы должны быть богаты, Жю!

— Да, Клэр, я должен разбогатеть и я разбогатею!

Твердым шагом я вышел из дома № 16 по улице Тополей. Я поднял голову.

Мне улыбнулись веселые, немного насмешливые глаза. Я поклонился. Очаровательнейшая ручка махнула мне на прощанье. Так кончилось наше объяснение, так окончились счастливейшие в моей жизни пять недель.

Два дня и две ночи провел я в раздумье и колебаниях. На третий день я явился к директору нашего банка и заявил о том, что оставляю службу.

Сегодня утром Клэр с отцом провожали меня.

В назначенное время пришел экспресс. Карие, немного насмешливые глаза покрылись влагой. Но Клэр не заплакала. Пока поезд не унес меня в золото колосящихся полей, — мелькала милая рука, посылая прощальные приветы.

И вот — я еду в Париж за богатством, за удачей, за счастьем. Любовь! Деспотичное чувство! Так внезапно оно ломает установившуюся жизнь, налаженную карьеру. Но я счастлив, — я везу с собой в Париж ее любовь, ее обещание быть моей женой. И я уверен, что в недалеком будущем смогу представить вам госпожу Клэр Мэнн.

Когда г-н Туапрео явился на очередную лекцию в колледж — его пригласили в кабинет директора. Директор был чрезвычайно любезен, но краток.

Через 20 минут ученый Оноре Туапрео вышел из колледжа.

В кабинете директора осталось прошение г-на Туапрео об отставке. Начертав на нем красным чернилом «просьбу удовлетворить», — директор созвонился с канцелярией г-на президента и не без почтения доложил, что распоряжение…

— Помилуйте, какое распоряжение! — перебил директора раздраженный голос секретаря г-на президента:

— Это была просто частная беседа!

— Виноват, ваше превосходительство, виноват! — растерялся директор, — виноват, частная беседа — выполнена.

— Благодарю вас, господин директор!

Директор отошел от аппарата, вытер внезапно выступивший на лбу пот и со вздохом облегчения опустился в кресло.

А ученый Оноре Туапрео, так неожиданно и внезапно избавленный от своих обязанностей по отношению к колледжу, — шел людными улицами и упорно размышлял: имеет ли происшедшее какое-либо отношение к его погибшему в недрах канцелярии г-на президента труду. Не придя ни к какому выводу, он зашел в паштетную — перекусить. Господин Туапрео был рассеян и не наблюдателен, иначе он бы заметил, как вслед за ним вошел некий господин, поразительно часто попадавшийся ему на глаза в последние дни. Так же неотступно, как этот господин — преследовали Туапрео неудачи.