Конечно — я всего лишь мелкий банковский служащий. Мои заявления никем не будут приняты во внимание. Но все же я предлагаю в энциклопедические словари, в томах на букву «К», внести примерно такие строки:

— Критик — существо, ведущее паразитарный образ жизни, питающееся за счет автора. См. том I — «Автор».

Итак, по причинам вам уже известным, я никогда не собирался быть писателем. Но судьбе было угодно, чтобы и я превратился в некое блюдо для неуважаемых господ критиков. Так было угодно судьбе и я покоряюсь.

Хоть я и не чистокровный француз, мать моя урожденная англичанка, — но чувство национальной гордости страны-победительницы, воинственной Франции — не чуждо мне. И именно оно, это чувство, толкает меня на обнародование событий, имевших место год тому назад. Я делаю это для того, чтобы весь мир знал, что французы умеют не только гордиться своими победами. Они также могут всенародно признать свои ошибки и заблуждения, — отнюдь не из гордости, конечно, а для того, чтобы впредь их избежать.

Если публикуемые мною строки доставят неприятные минуты участникам описываемой экспедиции — я приношу им заранее свои глубокие извинения. Подлинные имена и фамилии заменять вымышленными не могу, так как считаю это недостойным, чисто писательским трюком.

Лицам, которые усомнятся в правдивости всего мною описанного — рекомендую обратиться к нотариусу города Парижа, господину Мерье, у которого хранятся подлинные документы.

Труд свой, как и всю свою жизнь, как свою любовь, — почтительнейше посвящаю мадемуазель Клэр де Снер.

Жюлль Мэнн

Красивый многоэтажный дом венчала мансарда. Длинный и узкий, пролегал коридор. В темноте, с которой неудачно боролся единственный газовый рожок, словно солдаты на параде, такие же серые и одинаковые — выстроились двери. Разница между ними ограничивалась номерами: 121, 122, 123 и дальше. Выделялась только дверь с № 128.

Захватанная пальцами, испещренная надписями легкомысленного содержания, на ней упорствовала визитная карточка:

Оноре Туапрео

Ученый

— Здравствуйте, профессор! — приветствовали его соседи по коридору. Только ехидная Мариэтта Блиньоль, сведя крутые брови в насмешливую линию, при встречах с Туапрео иронически шелестела:

— Здравствуйте, дедушка!

Глупости! Конечно, Туапрео не был дедушкой ни «де факто», ни «де юре». Смешно, когда называют дедушкой молодого человека 57-ми лет! Но все же Туапрео был сердит на Мариэтту и тщательно избегал встреч с нею. Вернее, встречаясь — он не замечал ее. Сделать это было нетрудно, ибо Оноре Туапрео, как и подобает всякому ученому — был одержим различными идеями.

Два года тому назад он закончил многолистный свой труд «Блуждающие деньги». Это был обширный трактат о деньгах, которые блуждают по миру в виде почтовых марок.

Оноре Туапрео высчитал, что человечество ежегодно выбрасывает на ветер, т. е. на марки, на клей, на штемпельную краску и так далее — 5.283.044.217 франков и 94 сантима. Опираясь на сугубо научные данные и делая ряд ценнейших ученых предпосылок, Оноре Туапрео в конце своего труда призывал человечество отказаться от столь безумной расточительности.

Голосу его никто не внял.

Две недели Оноре Туапрео пребывал в черной меланхолии и строптиво проклинал косное человечество. Но однажды, на бульваре Сен-Лазар, его осенила новая идея и он пошел за нею, как юноша за любовью, как ночь за днем.

Он забывал о еде. Месяцами не менял белья. Не подстригал бороды. Он упорно и настойчиво работал.

Нельзя сказать, чтобы Туапрео, даже не будучи одержим идеями, смог позволить себе какие-нибудь излишества. В захудалом колледже, три раза в неделю, он читал лекции по истории античной Греции, и гонорара едва хватало на оплату скромных потребностей ученого. Но, захваченный великой идеей, г-н Туапрео не замечал скудного, почти нищенского своего существования.

И вот, неделю тому назад великий труд был закончен. Господин Туапрео поставил последнюю точку. Самодовольно потирая руки, рассмеялся и, разбив имевшиеся в наличии три яйца, — зажарил и съел яичницу-глазунью.

Веселые мысли человека-победителя в трудной работе немного отуманили сознание господина Туапрео, и когда яичница давно уже была съедена, — он еще долго чайной ложечкой брал пустоту со сковородки, клал в рот и смаковал уже отсутствующую яичницу.

Глупости! Конечно, он смаковал свою победу.

Завтра мир будет удивлен! Послезавтра он в восторге будет кричать:

— Да здравствует Оноре Туапрео!

Тысячи телеграмм, поздравления. Звания «почетного» в академиях всего мира. Словом, в этот вечер захмелевшей от восторга голове г-на Туапрео мерещилась слава.

И наутро, впервые за два года вычистив свой сюртук, г-н Оноре Туапрео отправился на прием к господину президенту республики.

Аккуратно завернутый в газету под мышкой у ученого, покоился его новый труд; «Мы слишком бедны, чтобы воевать», или «Миллиарды, которые вопиют».

Президент г-ну Туапрео в аудиенции отказал дважды. После недолгих колебаний, г-н Туапрео оставил свое детище секретарю для рассмотрения и доклада г-ну президенту.

Две недели господин Туапрео удивлял тихие парижские окраины своим победоносным и сияющим видом. Гордо задрав нос, он шествовал из улицы в улицу и смотрел на встречных, как отец на детей, удачной спекуляцией обеспечивший их будущее.

— Старый голландский (?) петух! — укрепилась в эти дни за ним кличка в колледже.

А господин Туапрео был полон своей победой. На улицах, в колледже, у себя дома, — всюду он смаковал свою победу, он предвкушал славу, и воображаемые лавры щекотали высокий лоб ученого. Еще и еще раз проверял он в уме свои выводы, и неизменно приходил к радующему заключению, что в великом труде «Миллиарды, которые вопиют» — нет ни одной ошибки, ни одного необоснованного утверждения.

Ежедневно Франция тратит на изготовление самых разнообразных средств уничтожения в виде броненосцев, винтовок, сабель, револьверов и т. п., тратит на содержание и организацию вооруженных сил…

Тут господин Туапрео хитро и многозначительно улыбался. О, это было проделано блестяще и безошибочно, это было высчитано до последнего сантима: Франция тратит ежедневно 23.971.118 франков и 42 1/2 сантима! Эти 1/2 сантима, детализирующие цифру и как бы придающие ей большую основательность и убедительность — умиляли господина Туапрео.

В этом месте своих размышлений он неизбежно вынимал платок и вытирал набегавшую слезу восторга.

И это тратится в один день! Г-н Туапрео высчитал, сколько тратится в неделю, в месяц, в год. Г-н Туапрео в своем великом труде точно высчитал, какие колоссальные богатства сэкономит Франция в первые же десять лет по принятии его проекта. Его проекта!

Ах, он был прост, как и все подлинно великие мысли. Г-н Туапрео, опираясь на могучий рычаг логики, на объемистый свой труд, испещренный цифрами, диаграммами, сносками и указаниями на авторитетные источники — предлагал господину президенту немедленно распустить армию, прекратить производство оружия и всех средств уничтожения. Последние главы своего труда г-н Туапрео, от избытка чувств, переполнявших его, — писал белыми стихами, но это не умалило сугубой научности этих глав. В последних главах г-н Туапрео доказывал с железной логикой неоспоримой учености, что немедля благородному примеру свободной Франции последуют все великие и малые страны, и что в недельный срок мир навсегда избавится от ненужных, непроизводительных, преступных расходов и деньгами, и живой силой. Он приводил точную цифру мировой экономии в первый же год по принятии его проекта. Нули с правой стороны этой цифры не уместились в одной строке, и г-н Туапрео, торжествуя, допустил вещь еще небывалую дотоле в истории начертания. Господин Туапрео перенес в другую строку не слоги, нет! Господин Туапрео перенес в другую строку неуместившиеся нули! И это были «Миллиарды, которые вопиют».