Дэвид Бартельс взялся за шляпу, но на минутку приостановился и, помолчав, не без ехидства добавил:

— Я полагаю, господа, что вы уже в достаточной степени успели ознакомиться с Москвой и, возвратившись, я застану вас дома?

Мы переглянулись с учителем, вспомнили Бутырский переулок, тяжко вздохнули и промолчали. Дэвид Бартельс вышел.

Едва захлопнулась за ним дверь, я с тревогой бросился к Оноре.

— Учитель! Вы слышали? Он настаивает на этом дурацком водолазе, он не намерен отказаться от своих нелепых условий, от этой идиотской разведывательной экспедиции. Даже в концессионном комитете, вы подумайте, учитель, даже там он просит разрешения только на разведывательную экспедицию!

— Да что же вы молчите, учитель? Вы слышите, — только на разведывательную.

Я в отчаянии заломил руки и, не в состоянии сидеть, забегал из угла в угол, как пойманный таракан в коробке. Оноре загадочно молчал.

— Разведывательную, — ха! Да что же можно там разведать? Что может обнаружить там этот несчастный водолаз? Века! Почвенные наслоения! Ил!.. Но почему вы молчите и смотрите на меня с усмешкой? Ведь это катастрофа, ведь это гибель нашего предприятия! Бартельс после лопат и кирок упрям как осел и, хотя он говорит «я сомневаюсь», но, учитель, он не верит, — вы слышите, не верит! И вот мы поедем туда, мы начнем разыгрывать этот нелепый фарс с водолазом. Он опустится на дно и, конечно, ничего там не найдет, не может найти!

В изнеможении, я повалился в кресло.

— Вы кончили, дитя?

— Кончил ли я? Что кончать-то, когда все рушится и гибнет! Я только одному удивляюсь, — вашему необъяснимому спокойствию.

— Оно продиктовано мудростью. Но, дитя мое, нам не следует терять времени. Немедленно поезжайте за водолазом и возвращайтесь с ним сюда.

— Учитель, ведь водолаз — это наша гибель. Ведь в тот момент, когда он поднимется со дна озера — наша концессия полетит вверх тормашками, но…

— Остановитесь, остановитесь, мой юный друг! Я две ночи подряд не спал. Вы видели, что я не отходил от своего рабочего стола и вот…

Профессор порылся в столе.

— И вот вам этот чертеж.

— Чертеж? Что за чертеж?

— Слушайте внимательно!..

— Алло! Алло! Это вы, господин Туапрео? Да, да, — это я, Бартельс. Господин профессор, я говорю из концессионного комитета. Немедленно выезжайте сюда. Да, сюда, в комитет. На повестке ваш доклад. Что? Ну да, конечно, о торфе. Жду вас через 15 минут.

— Выезжаю! — ответил Туапрео и повесил трубку.

На минуту он задумался. Но это была только коротенькая минутка, — так коршун медлит перед тем, как камнем упасть на жертву.

Собственно, доклада у профессора никакого не было. Все дни после примирения с Бартельсом были заняты разрешением мучительной проблемы — поставленного условия. Гениальная мысль поборола все преграды, — проблема была разрешена блистательно. Теперь вот этот доклад.

Но может ли французский ученый, мировой ученый Оноре Туапрео остановиться перед каким-то докладом, хотя бы и о залежах торфа в Рязанской губернии, хотя бы и в концессионном комитете? Конечно — нет! Вперед — без страха и сомненья!

Профессор собрал со стола кипу своих чертежей и выкладок, никакого отношения к торфу не имеющих, и сунул их в портфель.

Через четверть часа Оноре Туапрео входил в зал заседания концессионного комитета.

— Оноре Туапрео, французский ученый, знаменитый геолог! — рекомендовал профессора Дэвид Бартельс.

— Очень, очень приятно!

— Как же, как же — слышал, неоднократно слышал!

Расплываясь в улыбках, трясли руку Оноре приглашенные в качестве экспертов профессора, щеголяя знанием французского языка.

Все они впервые слышали имя Оноре Туапрео, но каждый боялся показать себя невеждой перед французским ученым и своими коллегами.

— Вдвойне приятно, ибо всегда с наслаждением читал ваши труды! — отрекомендовался последний профессор и взглядом победителя окинул собрание.

«Ох уж этот Сусветов, — он всегда норовит вперед, всегда!» — с завистью подумали коллеги.

Ответственные работники комитета поклонились, назвав свои фамилии, и восторги профессуры утихли.

Оноре Туапрео начал свой доклад.

— Прежде всего, о серьезности и солидности наших намерений свидетельствует то, что я попрошу у вас, господа, разрешения говорить по-русски!

— Мы не только детально изучили интересующую нас местность, но и сочли нужным, для пользы дела, в совершенстве изучить русский язык. Итак — о наших предложеньях. По имеющимся у нас, строго проверенным данным, в Рязанской губернии, в 70 километрах на северо-восток от Рязани, в районе озера Гнилого имеются богатейшие залежи торфа высокого качества…

Оноре Туапрео, не останавливаясь и не отдыхая, говорил в течение двух часов. Он приводил цифры, тут же умножал их, делил и снова умножал и, окончательно запутав слушателей бесконечным количеством канканирующих цифр, — блестяще закончил свой доклад:

— Из этого совершенно очевидно следует, что наше предложение базируется на строго проработанных научных данных, а концессия, которую, я не сомневаюсь, вы нам предоставите, послужит к обогащению, в первую очередь, прилегающего края, то есть Рязанской губернии, а нам, концессионерам, даст богатый научный материал, который, собственно, в основном нас и интересует!

Дэвид Бартельс экспансивно захлопал в ладоши. Из вежливости его поддержали обалдевшие профессора и собрание объявлено было закрытым.

Концессионеры удалились с тем, чтобы назавтра узнать о результатах.

— Это производит странное впечатление! Чего могут искать и что могут разрабатывать или добывать эти французы в районе Гнилого озера?

— Да, это странно! Что можете сказать по этому поводу вы, уважаемые товарищи?

— Собственно, сказать что-либо определенное — трудно…

— Торф? Может, конечно, быть торф, но может и не быть…

— Во всяком случае, я полагаю, если там и есть торф, то не в таком количестве, чтобы концессия на его разработку могла оказаться выгодной!

— Да ведь дело и не в торфе. Ведь вот основной пункт их предложения:

«Заранее соглашаясь на все могущие быть выставленными Концесскомом условия, со своей стороны ставим единственное, безоговорочное. Все содержимое недр, ныне покрытых водами озера Гнилого, в чем бы оно ни выразилось…»

— Обратите внимание, — в чем бы оно ни выразилось, —

— «…поступает без каких-либо ограничений и изъятий в полную нашу собственность и распоряжение. Концесском гарантирует точное соблюдение этого пункта договора, а также гарантирует беспрепятственную возможность вывоза всего имущества, которое будет принадлежать нам по смыслу этого пункта, — опять-таки, в чем бы оно ни выразилось…»

— Мм-да!

— Тут возможны два варианта, — либо это авантюристы, либо… дураки…

— Ну что вы! Что вы! — закудахтали консультанты.

— Как можно!

— Профессор Оноре Туапрео — ученый с мировым именем!

— Да, профессор Оноре Туапрео…

— Простите, товарищи, но я вас перебью вопросом. Скажите пожалуйста, кто из вас и где читал или слыхал, лучше читал, что-нибудь о профессоре Оноре Туапрео до сегодняшнего дня?

— Собственно говоря…

— Конечно, если…

— Видите ли…

— Достаточно, достаточно! Этого совершенно достаточно!

— Итак, оставим в стороне мировую известность профессора Оноре Туапрео и займемся делом. Так как, к сожалению, никто из вас не может ничего определенного сказать ни о торфяных возможностях предполагаемой концессии, ни о недрах озера Гнилого, — я полагаю, необходима, прежде чем подписать договор, — разведка в Рязанский округ. Имеются возражения? Нет? Итак, на этом мы закончим наше сегодняшнее совещание, а господа концессионеры подождут.

Дни убегали от города, и город лихорадочно гнался за днями. Улицы переполнялись людьми и пустели к ночи, с тем чтобы наутро вновь переполниться. Многомиллионный город жил, дышал, торопился.