Цзя Шэ неотлучно находился на западном конце улицы, а матушка Цзя дожидалась у ворот. В начале и в конце улицы стояли стражники и посторонних не пропускали.

Вдруг приехал верхом дворцовый евнух. Цзя Шэ принял его и осведомился, какую весть он привез.

Евнух ответил:

— Вы рано забеспокоились! Гуйфэй приедет только к вечеру. После полуденной трапезы она в два часа съездит в храм Драгоценного духа, поклониться Будде, в пять часов побывает во дворце Великой светлости на угощении, вместе с государем полюбуется праздничными фонариками и лишь после этого отправится к вам.

— В таком случае, — обратилась Фэнцзе к матушке Цзя, — вы можете пока уйти к себе.

Матушка Цзя оставила все дела по саду на попечение Фэнцзе и удалилась.

Распорядители приказали расставить восковые свечи, зажечь фонари, а сами повели евнуха к столу. Но неожиданно с улицы донесся конский топот и, запыхавшись и размахивая руками, прибежали человек десять евнухов. Все поняли, что едет гуйфэй, и поспешили занять свои места.

Цзя Шэ в сопровождении братьев и сыновей отправился на западный конец улицы, а матушка Цзя с женщинами — за главные ворота. Все стихло.

Вскоре медленно подъехали верхом два дворцовых евнуха и у западных ворот спешились. Лошадей тотчас же увели за шатры — там их ждала охрана, а евнухи встали возле ворот, обратившись лицом к западу. Спустя немного точно таким же образом прибыли еще два евнуха. Вскоре их собралось около двух десятков. Издалека донеслись музыка и удары барабанов. Парами проплыли флаги с изображением фениксов, за ними проследовали знамена с изображением драконов, дворцовые опахала из фазаньих крыльев, золотые курильницы с императорскими благовониями. Пронесли зонт на кривой рукоятке с узором из семи фениксов, головной убор, халат, пояс и туфли гуйфэй, надушенный платок, вышитую головную повязку, полоскательницу, метелку, чтобы смахивать пыль, и множество других вещей. И вот наконец появились восемь евнухов, которые, чинно и важно шествуя, несли на плечах расшитый фениксами светло-желтый императорский паланкин с позолоченным верхом.

Женщины во главе с матушкой Цзя, как только опустили паланкин, приблизились к нему и преклонили колена. Тотчас подбежал евнух и помог матушке Цзя встать. Паланкин вновь подняли, внесли в главные ворота и направились к воротам внутреннего двора, где снова остановились, и один из евнухов, упав на колени перед паланкином, попросил гуйфэй выйти и переодеться. Затем евнухи разошлись.

Придворные дамы и наложницы государя помогли Юаньчунь выйти из паланкина. Еще издали она увидела в саду сияющие разноцветные фонарики из тонкого узорчатого шелка и освещенную изнутри надпись: «Проникаясь гуманностью, изливай добродетель».

Юаньчунь вошла в дом, переоделась, снова села в паланкин, и ее понесли в сад, окутанный легкой дымкой ароматных курений, где пестрели чудесные цветы, разносились нежные звуки музыки. Невозможно описать словами эту картину великого благоденствия и ослепительной роскоши!

Между тем Юаньчунь, осматривая сад, укоризненно качала головой и, вздыхая, говорила:

— Как много потрачено на все это великолепие!

Снова появился евнух, он опустился на колени и пригласил Юаньчунь войти в лодку. Юаньчунь вышла из паланкина и увидела речку, извилистую, словно дракон. По берегам тянулись каменные перила, украшенные хрустальными фонариками, их серебристый свет падал на воду, и создавалось впечатление, будто река вся в снежных сугробах. Ветви ив и абрикосовых деревьев склонялись почти до самой воды. Они были еще без листвы, но обильно украшены разноцветными цветами из шелка и бумаги и увешаны множеством фонариков. На пруду тоже горели фонари в форме лотосов, лилий, цапель и диких уток, сделанные из перьев и ракушек. Трудно было сказать, где сияние ярче — внизу или наверху, вода и небо сверкали и искрились — поистине два царства — хрусталя и жемчуга! В лодке тоже стояли вазы с цветами, были развешаны шитые жемчугом занавески, высился парчовый шатер, вода пенилась под тонкими резными веслами. Вот лодка приблизилась к каменному гроту, где над входом висела надпись на шелку: «Отмель осоки и заводь цветов», освещенная изнутри фонарем.

Дорогой читатель, ты уже знаешь из предыдущей главы, что надписи «Отмель осоки и заводь цветов» и «Торжественное явление феникса» были придуманы Баоюем, когда отец решил проверить его способности. Но почему именно они были развешаны в саду как самые совершенные? Ведь семья Цзя принадлежала к числу образованных и в ней всегда нашлись бы люди, способные сочинить подобные надписи, не то что у разбогатевших выскочек, где старшие еще не успели выучиться грамоте. Зачем же взяли надписи еще неопытного юнца?

А дело в том, что Юаньчунь, которую воспитывала матушка Цзя, ко времени рождения Баоюя была взрослой девушкой. Она понимала, как дорог уже немолодой матери единственный сын, и горячо любила младшего брата. Они с Баоюем вместе прислуживали матушке Цзя и ни на минуту не разлучались. В возрасте не то трех, не то четырех лет, когда Баоюй еще не посещал школу, он с помощью Юаньчунь выучил наизусть несколько книг и запомнил несколько тысяч иероглифов. Юаньчунь относилась к брату по-матерински. И после того как была взята ко двору, часто писала отцу:

«Воспитывайте Баоюя в строгости, иначе толку из него не выйдет; но чрезмерная строгость не всегда идет на пользу и может огорчить бабушку».

Юаньчунь постоянно заботилась о семье. И недавно Цзя Чжэн, услышав, как хвалит учитель способности Баоюя, решил взять его с собой в сад и проверить это на деле. Разумеется, надписи, сочиненные Баоюем, далеки были от совершенства, но в них отражался дух, царивший в семье Цзя, и Цзя Чжэн полагал, что успехи брата порадуют Юаньчунь. Не для каждого места успели придумать надписи, и сделано это было уже позднее.

Между тем Юаньчунь, увидев надпись из четырех слов, с улыбкой заметила:

— «Заводь цветов» — хорошо, к чему еще «отмель осоки»?

Сопровождавший ее евнух тотчас сошел на берег и помчался к Цзя Чжэну. Цзя Чжэн распорядился немедленно заменить надпись.

Вскоре лодка пристала к берегу, и Юаньчунь пересела в паланкин. Впереди она увидела очертания великолепного дворца и высоких палат. На каменной арке перед входом было написано: «Обитель бессмертных небожителей». Юаньчунь тут же велела заменить надпись на «Уединенный павильон свидания с родными», а сама направилась к павильону. Взору ее предстал просторный, освещенный факелами и усыпанный благовонными травами двор, увешанные фонариками деревья, золоченые окна и яшмовые пороги. Невозможно описать всю прелесть бамбуковых занавесок с вплетенными в них тонкими, как усы креветок, нитями, красоту разостланных повсюду ковров из меха выдры, ширм из фазаньих хвостов, а также пьянящих ароматов, струившихся из курильниц!

Поистине:

— А почему здесь нет надписи? — спросила Юаньчунь.

Сопровождавший ее евнух опустился на колени и почтительно произнес:

— Это ваши покои, государыня, и никто не посмел дать им название.

Юаньчунь молча кивнула.

Евнух, ведающий церемониями, попросил ее сесть на возвышение и принять поздравления родных. Внизу у ступеней заиграла музыка. Второй евнух подвел к крыльцу Цзя Шэ и Цзя Чжэна, чтобы они поклонились гуйфэй, но та через свою служанку передала, что освобождает их от поклонов.

Цзя Шэ вместе с остальными мужчинами вышел.

Затем евнух подвел к крыльцу матушку Цзя и еще нескольких женщин. Служанка опять объявила:

— Церемония отменяется.

Теперь женщины удалились.

Затем трижды был подан чай, после чего Юаньчунь спустилась с возвышения. Музыка прекратилась.

В боковой комнате Юаньчунь переоделась и в коляске отправилась навещать родных. Войдя в покои матушки Цзя, она хотела совершить церемонии, положенные при встрече с родителями, но матушка Цзя и все, кто находился в ее покоях, сами опустились перед Юаньчунь на колени. На глаза Юаньчунь навернулись слезы. Одной рукой она обняла матушку Цзя, другой — свою мать госпожу Ван. Все трое молчали, лишь всхлипывали, хотя много накопилось такого, что им не терпелось поведать друг другу.