— И без того жарко, а ты прижимаешься! — сказала Цинвэнь, пропустив его слова мимо ушей. — Что подумают люди, если увидят? Ведь я даже недостойна сидеть рядом с тобой!

— Сидеть недостойна, а лежать? — с улыбкой спросил Баоюй.

Цинвэнь хихикнула.

— Ты прав! Надо вставать. Пусти, я пойду искупаюсь. Сижэнь и Шэюэ уже искупались. Если они нужны, я позову.

— Я только что выпил вина и охотно бы искупался, — заявил Баоюй. — Давай вместе!

— Что ты, что ты! — замахала руками Цинвэнь. — Я боюсь! Помню, Бихэнь как-то прислуживала тебе при купании, так вы просидели часа два-три запершись! А потом, когда я вошла, воды на полу было налито по самые ножки кровати, даже циновка залита! И как вы с ней там купались?! Вот смеху было потом! Но у меня нет времени подтирать воду, и незачем тебе со мной купаться. Да и вообще сегодня не так уж жарко, так что не обязательно мыться! Лучше я принесу таз с водой, умоешь лицо и причешешься. Недавно сестра Юаньян дала мне немного фруктов, они лежат охлажденные в хрустальном кувшине. Хочешь, велю подать?

— Ладно, не хочешь — не купайся, вымой руки и принеси фрукты, — велел Баоюй.

— А кто обозвал меня растяпой? — усмехнулась Цинвэнь. — Ведь я веер сломала! Разве я заслуживаю такой чести, принести тебе фрукты? Чего доброго, разобью блюдо, что тогда будет?

— Если хочешь — разбей! — сказал Баоюй. — Вещи служат человеку, и он вправе делать с ними что хочет! Например, веер! Он создан для того, чтобы им обмахивались. Но если тебе хочется, можешь его сломать! Только не надо на нем срывать свой гнев! Так же кубки и блюда! В них наливают напитки и кладут яства. Их можно и разбить, но не со злости. В этом и заключается любовь к вещам.

— В таком случае я охотно сломала бы веер, — сказала Цинвэнь. — Очень люблю треск.

Баоюй засмеялся и протянул Цинвэнь веер. Она, тоже смеясь, разломала его пополам.

— Великолепно! — воскликнул Баоюй. — Ломай еще, только чтобы треск был погромче!

— Перестань безобразничать! — раздался в этот момент голос проходившей мимо Шэюэ.

Баоюй вскочил, выхватил у Шэюэ веер и, протягивая Цинвэнь, сказал:

— Вот, ломай…

Цинвэнь взяла веер, разломала на кусочки, и они с Баоюем стали смеяться.

— Что это значит? — удивилась Шэюэ. — Зачем вы сломали мой веер? Нашли забаву!

— Открой ящик и выбери другой! — с улыбкой предложил Баоюй. — Подумаешь, какая ценность!

— Достал бы уж сразу все веера, пусть ломает! — посоветовала Шэюэ.

— Прекрасно, вот и принеси их! — воскликнул Баоюй.

— Я такой глупости не сделаю! — заявила Шэюэ. — Пусть сама принесет, руки не отсохли!

Цинвэнь опустилась на тахту и сказала:

— Сейчас я устала, а завтра снова буду ломать.

Баоюй засмеялся.

— Древние говорили: «Одну улыбку не купишь и за тысячу золотых»! — сказал он. — Ну, а эти веера сколько стоят?

Затем Баоюй позвал Сижэнь. Она как раз только что переоделась и вышла. В это время девочка-служанка Цзяхуэй пришла собирать сломанные веера. Наступил вечер, все наслаждались прохладой. Но об этом мы рассказывать не будем.

На следующий день, когда госпожа Ван, Баочай, Дайюй и другие сестры собрались в комнате матушки Цзя, вошла служанка и доложила:

— Приехала старшая барышня Ши Сянъюнь!..

В это же самое время вошла Сянъюнь, сопровождаемая толпой служанок. Баочай, Дайюй и сестры бросились ей навстречу. Они не виделись больше месяца, и встреча была желанной и радостной.

Первым делом Сянъюнь справилась о здоровье матушки Цзя, затем поздоровалась с остальными.

— Такая жара, ты сняла бы верхнее платье, — посоветовала матушка Цзя.

Сянъюнь стала раздеваться.

— Зачем так тепло одеваться? — спросила госпожа Ван.

— Тетя велела. Разве я оделась бы так? — ответила, картавя, Сянъюнь.

— Вы просто не знаете, тетушка, — промолвила Баочай, обращаясь к госпоже Ван, — она больше всего любит надевать чужие платья. Помните, в третьем или четвертом месяце прошлого года, когда Сянъюнь жила здесь, она надела халат брата Баоюя, его туфли и подпоясалась его поясом? Сразу ее и не отличить было от Баоюя, только серьги выдавали. Когда она встала за стулом, бабушка позвала: «Баоюй, подойди ко мне, только осторожнее, не зацепись за лампу, а то пыль с бахромы попадет тебе в глаза». Но Сянъюнь только улыбалась и продолжала неподвижно стоять, чем вызвала дружный взрыв смеха. Матушка тоже рассмеялась и заметила: «Переодетая мальчиком, она еще красивее!»

— Это что! — вмешалась в разговор Дайюй. — Вот когда она к нам приезжала на два дня, в первом месяце позапрошлого года, получилось еще интереснее! Выпал снег, а бабушка с тетей только что возвратились из кумирни, куда ездили поклониться табличкам предков[256]. Бабушка сняла свой красный шерстяной плащ и повесила здесь, в комнате. Сянъюнь нарядилась в него, отчего стала казаться выше и больше, подпоясалась и вместе со служанками побежала на внутренний дворик лепить снежную бабу. Но там ненароком упала и вся выпачкалась в грязи!

Все сразу вспомнили этот случай и стали смеяться. Баочай спросила у кормилицы Чжоу:

— Ваша барышня все такая же шалунья, как прежде?

Кормилица улыбнулась.

— Пусть шалит; — сказала Инчунь, — только болтала бы меньше. Даже во сне разговаривает. Вечно что-то бормочет. Или смеется. И откуда только у нее берутся слова!

— Сейчас, я думаю, она стала другой, — заметила госпожа Ван. — Недавно у нее были смотрины, а ведь в доме у мужа не очень-то побалуешься.

— Погостишь у нас или скоро уедешь? — спросила матушка Цзя у Сянъюнь.

— Разве вы не видите, почтенная госпожа, что она привезла все свои платья? — заметила кормилица Чжоу. — Значит, собирается погостить.

— Баоюй дома? — спросила Сянъюнь.

— Только Баоюй ей нужен, больше никто! — воскликнула Баочай. — Если они снова затеют свои игры, значит, Сянъюнь осталась такой, как была.

— Вы уже взрослые, не нужно называть друг друга детскими именами, — сказала матушка Цзя.

В этот момент появился Баоюй.

— Сестрица Сянъюнь у нас? А почему третьего дня не приехала, когда за тобой посылали? — прямо с порога спросил он.

— Бабушка не велит вам называть друг друга детскими именами, а он опять за свое! — рассердилась госпожа Ван.

— Твой брат хочет подарить тебе одну интересную вещицу, — как бы невзначай заметила Дайюй, обращаясь к Сянъюнь.

— Какую? — заинтересовалась та.

— Ты ей не верь! — с улыбкой сказал Баоюй и добавил: — А ты подросла, хотя мы не виделись всего несколько дней!

— Как поживает Сижэнь? — спросила Сянъюнь.

— Хорошо, — ответил Баоюй, — спасибо, что о ней вспомнила.

— Я ей кое-что привезла, — продолжала Сянъюнь, вытаскивая из кармана завязанный узелком платочек.

— Что это? — спросил Баоюй. — Надо было ей привезти пару резных колец из камня с красными прожилками, таких, как ты недавно прислала.

— А это что? — улыбнулась Сянъюнь.

Она развязала узелок, и все увидели четыре колечка, точно такие, как говорил Баоюй.

— Вы только подумайте! — воскликнула Дайюй. — Ведь ты же третьего дня нам присылала подарки! Так не проще ли было с тем же самым слугой прислать и эти кольца для Сижэнь, а не возить их самой? Я думала, у тебя там что-то необыкновенное, а оказывается, кольца! Ну и глупая ты!

— Сама ты глупая! — улыбнулась Сянъюнь. — Послушайте, как было дело, и судите, кто из нас глуп. Подарки я посылала сестрицам, это ясно было с первого взгляда. А если бы захотела послать служанкам, пришлось бы объяснять, что кому вручить. Будь слуга попонятливей, тогда бы ладно, но он бестолковый и мог все перепутать. Да и вообще, зачем знать мальчишке имена девочек? Послать служанку я не могла, потому и привезла сама. Разве непонятно?

Она разложила кольца и сказала:

— Это для Сижэнь, это для Юаньян, это для Цзиньчуань, а это — для Пинъэр. Мальчик-слуга ни за что не запомнил бы все имена, хотя их всего четыре.