Англійскій текстъ послѣдовательно передавался по-русски и, по окончаніи обращенія кап. Смитиса, вся дума привѣтствовала его шумными апплодисментами. На предложеніе высказаться, всталъ гласный думы М. П. Пошиваловъ и въ нелишенной дозы сарказма рѣчи высказался по существу возникновенія правительства. Привѣтствуя образовавшееся правительство, находя его принципы насущными и своевременными, М. П. Пошиваловъ, между прочимъ, выразилъ огорченіе, что оно образовалось «волею англійскаго капрала», а не по прямому почину и избранію народа. Въ отвѣтъ на эти слова я всталъ и разсказалъ вкратцѣ дѣйствительныя обстоятельства, предшествовавшія образованію правительства, и, видимо, неизвѣстныя М. П., жившему все время въ Ревелѣ. Ф. Г. Эйшинскій поставилъ вопросъ объ одобреніи его дѣйствій. Вслѣдъ за нимъ я отъ себя и отъ имени отсутствующаго Ф. А. Эрна также заявилъ, что приму участіе въ правительствѣ лишь по одобреніи нашихъ дѣйствій. Выступленіе М. П. Пошивалова прозвучало одиноко и не встрѣтило отзвука среди гласныхъ. Дума единодушно оказала намъ теплый и сердечный пріемъ, а когда стали голосовать наше предложеніе, то столь же дружно выразила поднятіемъ рукъ и довѣріе и поощреніе, покрывъ ихъ апплодисментами. Вечеромъ въ той же залѣ состоялась наша частная бесѣда, въ которой мы знакомили гласныхъ съ настроеніемъ верховъ арміи и намѣреніями союзниковъ.
Въ тотъ же день въ другомъ мѣстѣ — на учительскомъ съѣздѣ — будущій министръ народнаго просвѣщенія Ф. А. Эрнъ дѣлалъ докладъ объ образованіи правительства своимъ коллегамъ учителямъ и также получилъ отъ нихъ благословенія и всяческія пожеланія успѣха. А кооператоры и псковскіе эсеры дали свое одобреніе на участіе въ правительствѣ П. А. Богданова.
Живо реагировало на образованіе правительства мѣстное эстонское командованіе. По полученіи свѣдѣній объ образованіи новаго правительства, оно выпустило прокламацію, ярко отражающую требованія того момента.
КРАСНОАРМЕЕЦЪ СТОЙ, ПРОЧТИ И ПОДУМАЙ!
Въ дружественной намъ Псковской области произошла реорганизація власти.
Вступило въ дѣятельность Демократическое Правительство — такое, какъ у насъ въ Эстонской Республикѣ.
Нѣтъ больше золотыхъ погонъ, царскихъ генераловъ и арміи, гдѣ царило насиліе.
Все идетъ на демократическихъ началахъ, но не какъ у Васъ диктатура кучки злодѣевъ авантюристовъ-коммунистовъ и комиссаровъ съ Ленинымъ и Троцкимъ во главѣ, а Правительство волею народа всей Псковской области. Всѣ организовываются, вездѣ налаживается порядокъ, водворяются законы. А Васъ гонятъ, комиссары, какъ стадо барановъ на убой. Развѣ Вамъ Ваша жизнь не дорога? Развѣ Вы хуже того-же Ленина и Троцкаго? Гдѣ-же равенство и братство?
Неужели Вы не способны хоть капельку сдѣлать для реорганиціи своей власти, для водворенія порядка, какъ лишь только воевать.
ДОВОЛЬНО, ИДИТЕ ДОМОЙ и принимайтесь за работу, за долгъ каждаго честнаго, трудолюбиваго и вѣрящаго въ Бога гражданина.
Солдаты Эстонской Демократической Арміи.»
Послѣ думы идемъ въ эстонскій штабъ. Бесѣда, которую Ф. Г. Эйшинскій и я имѣли при посѣщеніи этого штаба во Псковѣ, была въ высшей степени характерна во многихъ отношеніяхъ. Со стороны эстонцевъ въ разговорѣ участвовали начальникъ 2-й дивизіи полк. Пускаръ и начальникъ бронепоѣздовъ кап. Партцъ.
Положеніе фронта, по словамъ полк. Пускара, было очень напряженное, но не безнадежное. Въ раіонѣ гор. Острова задумана нѣкоторая операція, и, если она удастся, большевики опредѣленно будутъ отброшены назадъ. Но для успѣха общаго дѣла нужно скорѣе реорганизовать русское командованіе.
«Генералъ Юденичъ, — сказалъ полк. Пускаръ, — никуда негодится. Командующимъ русской арміей нужно сдѣлать генерала Балаховича, а въ главный штабъ къ нему посадить полковниковъ Стоякина и Озоля. Эта тройка — люди энергичные, современные и такіе, которымъ мы можемъ довѣрять».
«А если этого не будетъ, — перебиваетъ съ горящими глазами капитанъ Партцъ, — мы не станемъ работать и все дѣло рухнетъ».
Переглядываемся между собой и въ тысячный разъ указываемъ на непопулярность ген. Балаховича среди гражданскаго неселенія, какъ на причину абсолютной непріемлемости этого генерала. Эстонскіе офицеры, какъ загипнотизированные чьей-то идеей, долбятъ, словно дятлы, одно и то-же, пропуская всѣ наши аргументы мимо ушей.
«Какъ же такъ?» — мелькаетъ въ головѣ во время этой утомительной и безплодной бесѣды — «генералъ Лайдонеръ и эстонское правительство смотрятъ на Балаховича и Иванова, какъ на авантюристовъ, а ихъ подчиненные открыто ведутъ агитацію за возведеніе Балаховича въ санъ русскаго главнокомандующаго? Съ вѣдома ли Балаховича? Конечно — да. Но почему тогда Балаховичъ прислалъ генералу Юденичу поздравленія и завѣренія въ преданности? Ловушка какая-то. Не мѣстная ли это военная политика, отражающая чаянія Балаховича-Иванова, и вновь грозящая намъ новыми осложненіями, а можетъ катастрофой?»..
Чувствуя невозможность столковаться съ возбужденными офицерами, мы покончили разговоръ обѣщаніемъ подумать объ ихъ совѣтахъ и съ тяжелымъ чувствомъ покинули эстонскій штабъ.
Слѣдующій визитъ къ Балаховичу. За отсутствіемъ его изъ города, я одинъ имѣлъ разговоръ съ его начальникомъ штаба ротмистромъ Звягинцевымъ. Штабъ особой сводной дивизіи, которой командовалъ Балаховичъ, находился въ помѣщеніи дворянскаго собранія, и въ моментъ моего появленія представлялъ картину мерзости запустѣнія. Ротмистръ Звягинцевъ не портилъ общаго ансамбля этой оригинальной «ставки атамана». Внѣшне г. ротмистръ производилъ впечатлѣніе беззаботнаго малаго и, видимо, за годы войны и лишеній военной обстановки сильно опустившагося, пересыпавшаго каждое второе слово своей рѣчи самой ядреной и отвратительной матерной бранью.
«Батьку? Его нѣтъ. Ждемъ завтра. Ничего… Работаемъ здѣсь не худо. Съ генераломъ Арсеньевымъ тоже… начинаемъ ладить. Вотъ Родзянко… этотъ оселъ… его нужно… убрать» — и т. д. въ томъ же подзаборномъ штилѣ сыпалъ ротмистръ Звягинцевъ. Однако, насторожился, когда я сталъ задавать вопросы о настроеніи «батьки» и его отношеніяхъ съ эстонцами, рекомендуя мнѣ настойчиво повидаться съ самимъ Балаховичемъ.
Ни Звягинцевъ, ни эстонцы объ Ивановѣ — ни слова. Во Псковъ, вопреки заявленію намъ, Ивановъ не пріѣхалъ, но нѣтъ и Балаховича здѣсь. Связь явная…
За городомъ все время глухо бухала наша артиллерія, а по вечерамъ явственно доносилось зловѣщее стрекотаніе пулеметовъ. Большевики находились, значитъ, гдѣ-то по близости. Чтобы отогнать ихъ, ночью, на второй день нашего пребыванія во Псковѣ, работала тяжелая эстонская артиллерія. Стрѣлявшее чудовище стояло на особой платформѣ на окраинѣ города, и отъ его выстрѣловъ получалось зарево на небѣ, а отъ взрыва снарядовъ дрожали стекла въ окнахъ.
Псковичи жили при такой музыкѣ уже три мѣсяца и понемногу привыкли къ ней. Однако, въ ночь съ 20-го на 21-ое августа обратило вниманіе необыкновенно усиленное прохожденіе черезъ Псковъ эстонской полевой артиллеріи по направленію къ Рижскому шоссе, которое ведетъ къ эстонской границѣ. Утромъ приходитъ ко мнѣ одинъ перепуганный обыватель и увѣряетъ меня, что эстонцы бросятъ насъ врасплохъ. Иду въ эстонскій штабъ. Тамъ отвѣчаютъ, что страхи обывателей неосновательны, артиллерія дѣлала одно изъ своихъ обычныхъ стратегическихъ передвиженій. На лицѣ у полк. Пускара какая-то странная растерянная улыбка, прошелъ мимо и только раскланялся. Въ штабѣ Балаховича никого не застаю. Замѣчаю, что стрѣльбы совсѣмъ не слышно — значитъ эстонцы говорили правду, что тревога напрасная.
Утромъ 22-го августа, прождавъ зря три дня Балаховича, устроивъ наскоро свои дѣла во Псковѣ, спѣшимъ въ Ревель. Уѣзжая изъ Пскова, мы съ Ф. Г. Эйшинскимъ ни минуты не думали, что не увидимъ больше нашего города.
До Юрьева ѣхали водой. На пароходѣ гремѣлъ оркестръ эстонскаго ударнаго батальона. Въ перерывы разспрашиваю музыкантовъ, почему они уѣзжаютъ съ псковскаго фронта и остался ли на позиціяхъ ихъ батальонъ?
«Нѣтъ, ѣдемъ только на отдыхъ» — просто отвѣчаетъ молодой музыкантъ.
