– Хочу поработать таксистом. Вот оно, мое такси! Жаль только, что оно все время так и норовит развалиться напополам.
– Вы собираетесь ездить по Нью-Йорку на этом?
Джим неуверенно на нее посмотрел. Нехорошо, когда такую красавицу бросает безо всякого повода в дрожь!
– Да, мэм! – с достоинством ответил он.
Амантис встала в сторонке. Они подняли верхнюю половинку, установили ее на нижнюю и изо всех сил приколотили ее гвоздями. Затем мистер Пауэлл сел за руль, а его верный слуга уселся рядом с ним.
– Я, разумеется, крайне обязан вам за ваше гостеприимство! Прошу засвидетельствовать мое почтение вашему отцу!
– Обязательно! – уверила она его. – Когда поедете обратно, заезжайте в гости, если вас не слишком смутит присутствие в доме всяких цирюльников!
Он махнул рукой, отогнав неприятное видение.
– Мне будет крайне приятно вновь оказаться в вашем очаровательном обществе! – Он включил передачу, словно пытаясь заглушить опрометчивость своих прощальных слов. – Вы самая прекрасная девушка на севере. Я не встречал здесь никого лучше вас!
Затем мистер Пауэлл из южного штата Джорджия, на собственном стонущем и грохочущем автомобиле, в сопровождении своего верного слуги, повинуясь собственным устремлениям и окутанный собственным облаком пыли, продолжил свой путь на север, намереваясь провести там все лето.
II
Он решила, что больше никогда его не увидит. Она, стройная и прекрасная, улеглась в гамак, чуть прищурила левый глаз, чтобы увидеть, как наступит июнь, затем закрыла глаза и с удовольствием вернулась в мир своих грез.
Но когда выросший к середине лета плющ уже вскарабкался на шаткие боковинки красных качелей на лужайке, в ее жизнь вновь нерешительно ворвался мистер Джим Пауэлл из Тарлтона, штат Джорджия. И вот они опять сидят рядышком на широкой веранде.
– У меня есть отличный план! – поведал он ей.
– А как же такси? Вы же хотели стать таксистом?
– О, да, мэм! Но дело не пошло. Я стоял и ждал у всех тамошних отелей и театров, но никто ко мне так и не сел.
– Как? Совсем никто?
– Ну, как-то вечером ко мне села одна пьяная компания, но едва я тронулся, как моя машина развалилась. А еще в один дождливый вечер все другие такси разобрали, и ко мне села дама, сказав, что ей надо в другой конец города. Но на полпути она заставила меня остановиться и вышла из машины. Похоже, с ней что-то было не так – она взяла и пошла дальше пешком под дождем. Они там в Нью-Йорке все гордые такие…
– И тогда вы решили отправиться домой? – сочувственно спросила Амантис.
– Нет, мэм! Я кое-что придумал. – Его голубые глаза прищурились. – Как там ваш цирюльник? Заходит? Пиджак от волос почистил?
– Нет. Он… Он уехал!
– Ладно. Тогда, если можно, я бы, во-первых, оставил у вас свою машину… Цвет у нее для такси неподходящий! В качестве оплаты за хранение можете на ней ездить, сколько хотите. Пока у вас с собой молоток и гвозди, можно ничего не бояться…
– Хорошо, я о ней позабочусь, – перебила его Амантис. – А куда направитесь вы?
– В Саутгемптон. Практически все аристократы лечатся там водами, ведь там морской курорт, туда-то мне и надо!
Она выпрямилась и удивленно на него посмотрела:
– И что вы собираетесь там делать?
– Сейчас расскажу. – Он с таинственным видом наклонился к ней. – Вы серьезно хотели бы попасть в нью-йоркское общество?
– Серьезней некуда!
– Это все, что мне нужно знать! – с загадочным видом произнес он. – Вам придется всего лишь подождать тут, на крыльце, пару недель – поспите здесь, только и всего! А если к вам заявятся какие-нибудь цирюльники в усыпанных волосами пиджаках, вы им скажите, что вам так хочется спать, что вы никого не можете видеть.
– А что потом?
– А потом я отправлю вам весточку! Скажите вашему старику, что он может судить, сколько ему вздумается, ну а вы будете танцевать! О, да, мэм! – с решимостью продолжал он. – Общество, говорите? Да месяца не пройдет, как я сделаю так, что этого общества у вас будет хоть отбавляй!
Больше он ничего не сказал. Он вел себя так, словно собрался окунуть ее с головой в бездонный бассейн веселья под аккомпанемент возгласов: «Ну как, мэм, веселья достаточно? Может, добавить еще немного волнения, мэм?»
– Что ж, – ответила Амантис, лениво растягивая слова, – на свете не так много вещей, ради которых я могла бы отказаться от роскошной возможности проспать здесь весь июль и август; но если вы напишете мне письмо, то я… Я приеду в Саутгемптон!
Джим с упоением щелкнул пальцами.
– У вас будет столько общества, – с абсолютной уверенностью заверил он ее, – сколько не было еще ни у кого и никогда!
Три дня спустя молодой человек в соломенной шляпе – материал на нее, вполне возможно, взяли прямо с соломенной крыши какого-нибудь английского коттеджа – позвонил в дверь громадного и поражающего воображение саутгемптонского особняка семейства Мэдисона Харлана. Молодой человек осведомился у дворецкого, имеются ли в доме господа в возрасте от шестнадцати и до двадцати лет. В ответ он получил информацию, что данным критериям удовлетворяют мисс Женевьева Харлан и мистер Рональд Харлан, после чего молодой человек вручил дворецкому весьма своеобразную визитку и с очаровательным южным акцентом попросил передать ее господам для рассмотрения.
Почти весь следующий час он провел наедине с мистером Рональдом Харланом (который учился в школе «Хиллкис») и мисс Женевьевой Харлан (которая пользовалась определенной известностью в кругу завсегдатаев саутгемптонских балов). Дом он покинул, унося с собой краткую записку, написанную рукой мисс Харлан; эту записку, вместе со своей весьма своеобразной визиткой, он вручил лакею в другом крупном поместье по соседству. Так получилось, что владельцем следующего особняка являлся Клифтон Гарнеус. И, словно бы по волшебству, и там Джима приняли господа точно такого же возраста.
Он продолжал двигаться дальше; день выдался жаркий, но те, кто не мог себе позволить вольностей, были вынуждены ходить в пиджаках даже на улице. А Джим, родившийся на самом юге Джорджии, и к концу дня был все так же свеж и спокоен, как и в начале пути. В тот день он посетил десять особняков. Любой, кто пожелал бы за ним проследить, подумал бы, что это, видимо, какой-то на редкость талантливый коммивояжер, продающий крайне популярную и дефицитную литературу.
В его неожиданном интересе к самым юным членам семейств было нечто такое, от чего даже самые бесчувственные дворецкие утрачивали присущий им скепсис по отношению к незнакомцам. В каждом доме, который он покидал, до самых дверей его провожали восхищенные взгляды, вслед неслись взволнованные приглушенные голоса, шептавшие что-то о скорой встрече.
На следующий день он посетил еще дюжину особняков. Саутгемптон основательно разросся, и он мог бы еще хоть неделю продолжать обход, встречая на пути все новых и новых дворецких, но его интересовали лишь самые роскошные и шикарные дома.
На третий день он совершил то, о чем говорят многие, но что мало кто делает: он нанял зал. Возможно, это ему подсказали обитатели огромных домов в возрасте от шестнадцати до двадцати. Взятый в аренду зал когда-то был «Частным гимнастическим залом мистера Снорки для джентльменов». Он располагался над каким-то гаражом на южной окраине Саутгемптона и, как я должен с сожалением отметить, в дни своей былой славы являлся местом, где под чутким руководством мистера Снорки джентльмены приводили себя в порядок после не в меру весело проведенной ночи. Теперь же зал был заброшен – мистер Снорки оставил дело, уехал из города и скончался.
А мы сейчас пропустим три недели; можно полагать, что все это время проект, связанный с арендой зала и посещением двух дюжин саутгемптонских особняков, тихо-мирно шел своим чередом.
Перейдем сразу к тому июльскому дню, когда мистер Джеймс Пауэлл отправил мисс Амантис Пауэлл телеграмму. В ней говорилось о том, что если она все еще жаждет веселья, царящего в самом лучшем обществе, то ей надлежит отправиться в Саутгемптон ближайшим же поездом; он лично встретит ее на вокзале.
