Теперь, испытав облегчение, родители рассердились на Жозефину словно на ребенка, который мешкает, переходя через улицу прямо перед несущейся повозкой.

– Чего я не могу понять: зачем ты знакомишься с подобными людьми? С чего у тебя возникло желание узнать поближе чикагские окраины?

– Этому молодому человеку нечего здесь было делать! – беспощадно прогремел отец. – И он об этом прекрасно знал!

– Да кто он вообще такой? – громко потребовала ответа миссис Перри.

– Он сказал мне, что он – потомок Карла Великого! – ответила Жозефина.

Мистер Перри хмыкнул:

– Что ж, тогда нам здесь больше не нужно никаких потомков Карлов Великих! Молодежи лучше оставаться в своем кругу до тех пор, пока они не научатся различать своих и чужих. А ты оставь в покое женатых мужчин!

Но Жозефина теперь вновь стала самой собой. Она встала и прищурилась.

– Ах, у меня от вас голова разболелась! – воскликнула она. – Ну, надо же, женатые мужчины! Как будто в мире мало женатых мужчин, встречающихся с женщинами за спиной у своих жен!

Не в силах вынести еще одну сцену, миссис Перри удалилась. Как только она ушла, Жозефина, наконец, высказалась со всей откровенностью:

– Тебе ли говорить мне все это?

– А теперь слушай меня внимательно! Ты уже говорила что-то подобное вчера, и слушать это еще и сегодня мне нисколько не нравится. Что ты хочешь этим сказать?

– Видимо, тебе никогда ни с кем не приходилось обедать в отеле «Ля-Гранж»?

– В «Ля-Гранж»? – Мало-помалу он стал догадываться, о чем идет речь. – Но… – И он рассмеялся.

Затем вдруг выругался и, быстро подойдя к подножию лестницы на второй этаж, позвал жену.

– Садись, – сказал он Жозефине. – Я сейчас расскажу тебе одну историю.

Через полчаса мисс Жозефина Перри покинула дом и отправилась на теннисный турнир. На ней было одно из новеньких осенних платьев: прямой крой, но с пышной юбкой и с пушистыми белыми манжетами. Встреченные ею прямо у трибун знакомые рассказали, что племянник миссис Макри проигрывает чемпиону прошлого года, и это заставило ее с некоторым сожалением вспомнить о миссис Макри и своем решении по поводу концерта. Все сочтут странным, если она не будет выступать.

Когда она вошла на трибуну, вдруг раздался взрыв аплодисментов; турнир закончился. Вокруг победителя и побежденного на центральном корте образовалась толпа, и она пошла туда, и в вихре толпы ее унесло вперед, и она оказалась лицом к лицу с племянником миссис Макри. Но она оказалась на должной высоте. С самой печальной и обезоруживающей улыбкой, словно она день за днем следила за всеми его успехами и желала ему победы, она протянула ему руку и произнесла своим чистым и чувственным голосом:

– Мы все ужасно сожалеем!

На мгновение в возбужденной толпе воцарилась тишина. Скромно, полностью сознавая магию своего обаяния, Жозефина отошла, заметив, что племянник миссис Макри глядит на нее круглыми глазами, разинув рот; и вдруг раздался взрыв смеха. Рядом с ней появился Тревис Де-Коппет.

– Ну, ты даешь! – воскликнул он.

– А что такое? Что?

– «Сожалеем»?! Да ведь он выиграл! Я еще никогда не видел столь блестящей победы!

Так что в итоге на концерте Жозефина сидела в зале с семьей. Осматривая публику во время действия, она увидела, что на галерке стоит Джон Бейли. Он выглядел очень печальным, и ей стало его жаль – она понимала, что сюда он пришел лишь в надежде увидеть ее. По крайней мере, он видит, что она не позорит себя всякими глупостями на сцене.

А затем приглушили свет, и у нее захватило дыхание; оркестр заиграл быструю мелодию, и на вершине построенной на сцене лестницы Тревис Де-Коппет, в белом сатиновом костюме, вывел под свет софитов блестящую блондинку в платье цвета осенних листьев. Это была Мадлен Денби, и это была та самая роль, которую должна была играть Жозефина. Когда начался теплый дождик дружеских аплодисментов, Жозефина подумала: лишь сиюминутное и блестящее настоящее обладает значением, и поэтому она, отныне и навеки, будет связывать свою судьбу лишь с богатыми и сильными мира сего.

– Опять этот чокнутый с подзорной трубой! – сказала Жозефина. Лилиан Хэммел оторвала спину от кружевной диванной подушки и подошла к окну. – Стоит в глубине комнаты, и нам его не разглядеть! Подсматривает за окнами над нами!

Подглядывающий находился в доме на другой стороне узкой 68-й улицы и не подозревал, что с недавних пор ученицы подготовительной школы мисс Траби знали о его увлечении, но относились к нему равнодушно. Они даже вычислили его – это был ничем не примечательный, вполне благопристойного вида молодой человек с портфельчиком, каждое утро в восемь выходивший из дома, вовсе, казалось, и не подозревавший, что через дорогу от него находится женская школа.

– Что за отвратительный тип! – сказала Лилиан.

– Да все они одинаковые, – ответила Жозефина. – Бьюсь об заклад, что едва ли не каждый мужчина из наших знакомых занялся бы тем же самым, будь у него телескоп и свободный вечер. Могу поспорить, что уж Луи Рэнделл бы – точно!

– Жозефина, а он и правда собирается ехать за тобой в Принстон? – спросила Лилиан.

– Да, милая!

– А ему не кажется, что это уж чересчур?

– Ничего, он справится! – уверила ее Жозефина.

– А Пол не разозлится?

– Мне еще об этом думать? Я в Принстоне знаю всего с полдюжины парней, так что если там будет Луи, то у меня будет по крайней мере один хороший партнер на танцах – в нем я уверена! У Пола слишком маленький рост, да и танцор он неважный.

Не то чтобы Жозефина была очень высокой; ее рост точь-в-точь подходил для ее семнадцати лет, а красота чудесным образом расцветала день за днем, становясь все более насыщенной и горячей. Год назад на нее всего лишь пристально смотрели, за год до этого едва удостаивали взглядом – а сегодня у людей при взгляде на нее захватывало дыхание! Было совершенно очевидно, что в следующем году в Чикаго появится эффектная дебютантка – даже несмотря на тот факт, что Жозефина была эгоисткой, гонявшейся не за популярностью, а за конкретными мужчинами. И если Жозефина всегда приходила в себя, то мужчины часто так и не излечивались: количество писем, получаемых ею ежедневно из Чикаго, Нью-Хейвена и с пограничной Йельской батареи, в среднем равнялось дюжине.

Стояла осень 1916 года; в воздухе совершенно отчетливо слышался гром далеких пушек. Когда два дня спустя две девушки отправились на бал в Принстон, с собой в дорогу они взяли «Стихотворения Алана Сигера» и тайком в киоске на вокзале приобрели журналы «Смарт сет» и «Сочные рассказы». По сравнению с нынешними семнадцатилетними девушками Лилиан Хэммел была совершенно невинной, ну а Жозефина Перри была из тех, чей образ прославлен в веках.

В дороге они так ничего и не прочитали, если не считать нескольких любовных эпиграмм с началами вроде: «Женщина, которой тридцать…» В поезде было много народу, остановок было мало, из вагонных коридоров доносились звуки оживленных бесед. В поезде ехали очень юные девушки в состоянии вежливо скрываемого ужаса; сильно скучавшие в душе девицы, уже отпраздновавшие свой двадцать пятый день рождения; некрасивые девчонки, явно не подозревавшие, что их ждет; ехали и небольшие, уверенные в себе компании, направлявшиеся, казалось, прямо-таки в дом родной.

– Говорят, там совсем не так, как в Йеле, – сказала Жозефина. – Все не так тщательно подготовлено. Никто не таскает тебя туда-сюда, из одних гостей в другие, как принято в Йеле…

– Ах, разве можно забыть ту нашу изумительную весеннюю поездку?! – воскликнула Лилиан.

Они обе вздохнули.

– По крайней мере, там будет Луи Рэнделл! – произнесла Жозефина.

И в том, что там будет Луи Рэнделл, не могло быть никаких сомнений. Жозефина сочла возможным пригласить его сама, пренебрегая формальностями и даже не сказав об этом своему кавалеру из Принстона. Кавалер же, который в этот самый миг мерил шагами платформу, как и множество других молодых людей, скорее всего, воображал, что это именно он – радушный хозяин. Но он заблуждался; хозяином в данном случае была Жозефина: даже ехавшая с ней Лилиан была приглашена другим питомцем Принстона, по имени Мартин Манн, которого заботливо подсунула ей Жозефина.