Я только покачала головой:

— Ох, и тошно мне будет, если мы «Нахимов» застанем, а денег у Милочки Щуркиной не найдем. Тогда мне к вашему подполковнику на глаза показаться будет стыдно.

— Не переживайте вы, Евгения Сергеевна! Мы что, сами не понимаем — всякое бывает, конечно. И мы не в шахматы играем. А если наворованные деньги за границу уплывут — это хорошо будет? Там их не мало, надо полагать.

— Надо полагать. Если это Аллаховой добыча, то денег там много. С малыми деньгами за границу не побегут. Что там делать без денег… Только бы «Нахимов» в порту захватить.

— Захватим. Наши товарищи сказали, он обычно там задерживается. Пока догрузится, документы оформит, то да се… А вы пообедать успели?

— Наполовину. Второго не дождалась.

— Так я и думал. Час пик — курортники. Вон, на заднем сиденье, пакет.

— А что там?

— Пироги. С мясом. Жена напекла и на дорогу в карман сунула.

Я достала пакет, развернула. Попробовала.

— Ковалев, у вас чудо, а не жена. Какие пироги! Можно, я еще один съем?

— Да ради бога, хоть все!

Наконец мы выбрались из города, оставив светофоры позади. Холодный ветер рванулся в окна кабины. Я подняла стекло.

Ковалев включил радио, предложил мне самой поискать что-нибудь занимательное. Я повертела ручку, переключила диапазон — «Маяк» передавал песни и музыку из кинофильмов: «…свистят они, как пули у виска,— мгновения, мгновения, мгновения…»

Сейчас эти мгновения проносились с пулевым свистом мимо закрылков нашей «Волги». Ковалев вел машину так быстро, как позволяла дорога, которую он, видимо, хорошо знал, не снижал скорость даже там, где, казалось, снизить ее не мешало бы.

Разумеется, я сидела и помалкивала, а если чуть ежилась, особенно на виражах, когда задние колеса юзом входили в поворот, то старалась делать это незаметно, и мы обгоняли всех, кто шел впереди нас.

Почти без задержек проскочили Туапсе.

На одном из поворотов встречный грузовик загнал нас на обочину, задние колеса занесло по гравию. Ковалев помянул черта, выровнял машину, не сбавляя хода.

Солнце уже садилось, длинные черные тени перечеркивали дорогу. Вот показались дома… светофор…

— Новороссийск! — сказал Ковалев.— Приехали.

Он вырулил к порту. Затормозил у ворот. Показал удостоверение дежурному.

— «Нахимов» где?

— Погрузился уже, ушел.

— Как ушел, куда?

— В Турцию, в Стамбул.

— Давно?

— Да, пожалуй, с часок тому назад. Вон он, еще виден.

Я посмотрела на море и возле самого горизонта увидела четкое белое пятнышко.

В учебниках географии — в доказательство того, что земля круглая, а поверхность моря, следовательно, выпуклая,— частенько помещают рисунок, где наблюдатель, стоящий на берегу, видит, как за чертою горизонта постепенно исчезают вначале корпус, палубные надстройки, а затем и мачты уходящего корабля.

Вот и я, как тот наблюдатель из школьного учебника, сейчас наглядно убеждалась: да, земля круглая!— за выпуклой синей чертой исчезал белый корпус «Нахимова». Скоро он скроется совсем, затем исчезнут надстройки, трубы, а с ними и мои надежды, что новосибирский ОБХСС, посылая меня сюда, не потратил деньги даром и операция «Сочинский вариант» будет успешно завершена, а не останется только на бумаге.

Я смотрела на горизонт и молчала.

Ковалев быстро глянул на меня:

— Ладно! Не расстраивайтесь, что-нибудь придумаем.

Я только махнула рукой. Я уже не знала, что можно было тут придумать…

— По радио связаться можно. Но — бесполезно. Айда к таможенникам.

— Чем нам помогут таможенники?

— Какой у «Нахимова» ход?—спросил Ковалев у дежурного.

— Да какой у него ход — калоша старая. Узлов десять-двенадцать, не более.

— У таможенников катер запросто дает тридцать пять, а то и сорок. Мы за час нагоним в море эту посудину. Только бы катер был на месте. Поехали!

К таможенникам Ковалев направился один. Я сидела в машине; Ковалева не было долго — шесть минут. Корпус «Нахимова» почти полностью скрылся, начали исчезать, как бы укорачиваться надстройки. Скоро, очень скоро на море опустились быстрые ночные сумерки, а за ними и ночь.

Наконец, Ковалев появился в дверях.

Рядом шел, чуть по-морскому покачиваясь, вразвалочку, невысокий, почти квадратный мужчина в синем кителе с нашивками на рукавах — я не разбиралась в морских знаках различия.

— Вот, Евгения Сергеевна, знакомьтесь, капитан Звягинцев — можно сказать, командующий флотом таможенной службы.

Я быстренько выбралась из машины.

— А это,— представил меня Ковалев,— работник новосибирского ОБХСС. Прибыла по особому заданию.

Ладонь у капитана Звягинцева была тоже квадратная, шершавая, как невыстроганная доска, но рукопожатие мягким и вежливым. И улыбался он тоже мягко и деликатно.

— Значит, уплывает ваше особое задание на «Нахимове»?

— Уплывает, товарищ командующий.

— Какой там командующий,— усмехнулся капитан Звягинцев.— Все суда в ремонте. Считай — один катер на ходу.

— Но «Нахимова» ваш катер догнать сможет?

Капитан Звягинцев неторопливо глянул вслед уходящему теплоходу.

— А чего ж не догнать. Засветло еще достанем. Пойдемте к причалу.

Я еще не верила, что все уже решилось так буднично и просто. А Ковалев за спиной капитана Звягинцева сделал мне энергичный ободряющий жест: «Вот видите, я же говорил!»

Мы прошли через порт, спустились к набережной. Уткнувшись носом в причальную стенку, покачивался на волне беленький катерок с застекленной рубкой на носу. Он показался мне совсем крохотным. Дежурный матрос в дырявой тельняшке ширкал шваброй по борту.

— Кончай аврал, Позвонков!— сказал капитан Звягинцев.

— А куда, Степаныч?— начал было Позвонков, но, увидя посторонних, бросил швабру на причал и отчеканил в положении «смирно»:— Есть, кончать аврал. Машину готовить?

— Готовь, готовь… Вон, видишь — «Нахимов» в море?

— Вижу, товарищ капитан.

— Догнать нужно.

— Есть догнать! Через час будем у борта.

— Так уж и через час?

— Товарищ капитан, у нас же мотор — зверь! Сорок пять узлов, запросто…

— Из тридцати пяти бы вылез. Запускай свой самовар, балагур. Пошли в рубку, товарищи!

Но Позвонков, видимо, умел не только говорить, мотор заработал — мы еще не успели расположиться в каюте. Катер лихо развернулся «на пятке». Я качнулась на Ковалева.

— Тихо ты, лихач! Гостей у меня повалял.

Разводя в стороны белопенные усы,— как их рисуют и как любят снимать в кино,— катер выскочил из акватории порта и помчался, всплескивая и подпрыгивая на волнах. Капитан Звягинцев попросил у меня разрешения закурить, предложил и Ковалеву, тот отказался. Волна была пологая и не такая уж большая, но катер шел наискосок волне, входил на нее справа по носу, и его начало валять с боку на бок. И вот тут я почувствовала себя неуютно. Я никогда не плавала по настоящему морю и сейчас догадалась, что меня укачивает.

«Вот еще будет скандал! На катере — укачало…»

Я крепилась, как могла, хотя по лицу, наверное, было заметно, что мне не по себе. Ковалеву было хоть бы что, он попробовал занять меня каким-то «морским» разговором, но я почувствовала себя совсем плохо. Звягинцев догадался о моем состоянии и сказал Позвонкову:

— Возьми круче на волну.

Тот оглянулся вначале на капитана, потом на меня и тоже понял.

— Есть, круче на волну.

Теперь катер перестало валять с боку на бок, он стал просто прыгать с волны на волну, мне стало полегче. Мужчины дипломатично затеяли беседу между собой, а я, стиснув зубы, напряженно уставилась в окно, стараясь отвлечься зрелищем: из-за горизонта постепенно появлялись белые надстройки «Нахимова», а затем показался и корпус корабля.

Вскоре громада его борта закрыла все окно.

— Сколько времени прошло, товарищ капитан? — спросил Позвонков.