Я пожала плечами. Но Петр Иваныч не унимался:

— Вот только тогда мы за леченье и беремся всерьез. Год, два, десять лет изоляции. Трудовая колония. Мера социальной защиты… Вы считаете это надежным лекарством?

— Других у нас пока нет.

Петр Иваныч сложил газету, похлопал ею по коленке:

— Десять лет тому назад у нас в городе произошло несколько дерзких нападений на сберкассы. Преступники были квалифицированные, действовали днем, в масках, с пистолетами. Инкассатора убили.

— Даже так?

— Да, вполне серьезные были грабители. И умелые — следы за собой не оставляли, милиция долго за них зацепиться не могла. Но даже самый осторожный, самый предусмотрительный преступник рано или поздно промашку даст. Нашли вначале одного, другого, а там и на главаря вышли, на организатора и убийцу. Заинтересовался я. В прокуратуре мне его старые дела разыскали. Оказывается, он уже два раза был под судом. Первый раз — за воровство. А вот второй раз — уже за вооруженный грабеж, милиционера подстрелил, женщину ножом ударил. От расстрела его спас указ об отмене смертной казни, но по тем временам дали ему двадцать пять лет, из них десять лет тюрьмы, как особо опасному преступнику. Он среднюю школу в тюрьме окончил, десять классов. Шестнадцать лет отсидел, день в день. Учился, работал хорошо, рационализатор-общественник, был председателем совета колонии, замполит им нахвалиться не мог. Вроде другим человеком стал. Выпустили его по указу, досрочно. Паспорт выдали, у жены прописали — дождалась она его, подумайте. А через год он банду организовал, сына в нее втянул. И человека убил.

— Расстреляли? — спросила я.

— Нет.

— А сколько дали?

— Ничего не дали.

— Как так?

— Он сумел повеситься до начала следствия. Но высказать свою позицию все же пожелал. Письмо оставил. Оно-то меня и заинтересовало, как сейчас его помню, я его в очерке своем привел: «…настал мой черед поставить точку в этом затянувшемся деле. Я сам подписал свой приговор, а процесс пусть идет без меня…» и далее, в таком же духе. Но закончил так: «Только жаль жизнь, прожитую ни для чего». Шестнадцать лет мы его лечили, воспитывали изо дня в день…

— Что-ж — Ломброзо? Теория о врожденной преступности?

— Нет, согласиться с Ломброзо я тоже не могу. Больше верю тем, кто утверждает: в каждом преступнике живет порядочный человек. Вот только обстоятельства…

Петр Иваныч замолчал.

— Да… обстоятельства…

Я невольно вспомнила своего бухгалтера. Поставила на полку последний стакан, он скользнул по краю и упал на пол.

— К счастью,— сказал Петр Иваныч.

Я взяла веник, замела в угол осколки. А Петр Иваныч закончил задумчиво:

— Мы примерно знаем, как из человека получается зверь. Но вот как из зверя сделать человека, похоже, этого пока не знает никто.

Последствия моих осенних подвигов опять тревожили меня всю ночь. Я возилась в постели, кряхтела, как столетняя старуха. Так и промаялась почти до утра.

Утром пожаловалась Петру Иванычу.

Он посоветовал мне баню.

— Еще чего,— возмутилась я.— Бабушкино средство. Атомные реакторы изобрели, пенициллин — а вы мне баню.

— Так радикулит, милая девочка, и есть самая бабушкина болезнь. Вот только веника березового нет. Нынче атомный реактор, пожалуй, легче достать, нежели веник. А без веника — не баня.

Днем, едва я задремала после бессонной ночи, забрякал телефон. Очень не хотелось вставать, и я стала думать, что это не ко мне.

Трубку снял Петр Иваныч.

Он быстро сказал, что «она спит!», но тут же постучал мне в дверь. Я не ответила, притворившись, что на самом деле сплю. Тогда он осторожно приоткрыл дверь, вошел и остановился возле кровати.

Я открыла один глаз.

— «Вставайте, ваша светлость! Вас ждут великие дела…»

— Это еще откуда? — проворчала я.

— Читать нужно биографии знаменитых людей. А у телефона полковник Приходько.

Шутки закончились. Уж коли звонил сам полковник, значит, где-то на самом деле начались «великие дела». Петр Иваныч важно удалился из комнаты, как лорд-камергер из опочивальни королевы… Я набросила халат и выскочила в прихожую.

— Разбудил! — сказал в трубку полковник.— Предлагаю прогулку на машине по свежему воздуху.

— Куда?— спросонья я еще плохо соображала.

— Будем у вас через пять-восемь минут. Дело срочное. Желателен какой-либо камуфляж.

Тут я уже все поняла.

Плеснула на лицо холодной водой. Быстренько оделась. Петр Иваныч появился из кухни с чашкой горячего чая.

— Некогда. Спешу.

— Ничего. Впереди у вас не Ватерлоо. Успеете.

Я наскоро выпила чай.

— Можно мне надеть ваш берет?

— Мой берет?… Ах, берет… Конечно, какой разговор. И куртку мою возьмите, она с шалевым воротником, поднимете в случае чего. Черные очки не предлагаю — нету.

Петр Иваныч тоже все понял.

Я натянула поролоновую куртку, сунула в карман берет и выскочила на площадку. Когда выбежала из подъезда, черная «Волга» уже заворачивала за угол нашего дома. Я забралась на заднее сиденье. Полковник был в пальто и шляпе. За рулем сидел Борис Борисович.

Я сказала: «Добрый день!», опустив официальное обращение «товарищ полковник», считая, что кое-когда можно и нарушать надоевшую субординацию.

— Торопись, Борис Борисович,— сказал полковник.— Сорок пять минут осталось. Чего было Яковенко пораньше позвонить.

— Поздно заметил, говорит.

«Волга», визжа покрышками, выскочила на асфальт проспекта. Полковник спросил меня:

— Что же не интересуетесь, куда едем?

— Догадалась уже. Аэропорт.

— А может — вокзал?

— На вокзал бы не торопились. Он рядом.

— Когда вы с вашим бухгалтером любезничали, он случайно не намекнул, что уезжать собирается?… Нет, значит. А может, там и не он… Оперативник у нас в Толмачёвском аэропорту — Яковенко. Позвонил: вроде бы, говорит, похож по фотографии. Но не уверен. Раньше его не видел. Так что, кроме вас, удостоверить некому.

Я подивилась, как профессионально, мастерски вел машину Борис Борисович. В перегруппировках у светофоров он уверенно вступал в соревнование с шоферами такси, которые, как известно, сами любят брать «на испуг»; смело вклинивался в вереницу автомашин, памятуя правило «береги радиатор и правый бок!». Проскочил впереди автобуса, которому пришлось резко притормозить. Водитель высунул голову и прокричал что-то вслед.

— Ругается!— улыбнулся Борис Борисович.

— А ты бы не ругался на его месте? — сказал полковник.— Ему пассажиры сейчас «спасибо» говорят за такую езду… Не мог Яковенко хотя бы на полчасика пораньше позвонить.

— Он же его у кассы увидел, тот свободный билет брал. Всего за час до посадки. Пока дежурному сообщил… Успеем!

Мы миновали мост, проскочили, не снижая скорости, контрольный пункт ГАИ, где стояла дежурная машина. Инспектор засвистел нам вслед.

— Некогда!—сказал полковник.

Борис Борисович глянул в зеркальце:

— В машину садится.

Борис Борисович попытался обогнать колонну грузовиков, но шоссе было узкое, шли встречные машины. Оранжевые «Жигули» с синей полосой поравнялись с нами, инспектор показал на обочину.

Борис Борисович вопросительно глянул на полковника.

— Остановись!

Молоденький лейтенант не спеша выбрался из машины, направился к нам. Полковник Приходько вынул служебное удостоверение, нетерпеливо помахал им. Инспектор что-то сообразил, двинулся быстрее. Козырнул лихо.

— Вот что, лейтенант,— сказал полковник,— уж коли ты тут подоспел, включай свою «мигалку» и обеспечь нам «зеленую улицу» до аэропорта. Да торопись, милый, опаздываем!

Лейтенант уже бегом вернулся к машине. «Жигули» юзом выскочили на дорогу. Отчаянно завыла сирена. Все машины, как встречные, так и попутные, послушно прижались к обочинам, пропуская нас. Возле площадки аэропорта Борис Борисович свернул в сторонку за стоящий у обочины грузовик. Машина инспектора притормозила впереди.