— Подождите, я вам ее туфли покажу. Загляденье — не туфли.

Анюта открыла шкаф, достала коробку с французской надписью на крышке и лакированным изображением длинных женских ног в туфлях.

Коробка оказалась пустой.

— Странно…— удивилась Анюта.— И свитера ее нет. Она его на работу никогда не надевает, ни свитер, ни туфли. Куда же это она собралась?…

С первого же автомата я позвонила в «Бюро находок» — Ковалева не было. Я не знала, когда буду дома, но просила передать ему, чтобы он позвонил, но предупредила, что могу сама позвонить еще раз.

Поймала на улице такси и поехала в Управление.

Был конец рабочего дня, а завтра — выходной. Люди, которые оставались на своих местах, не очень понимали, как мне помочь. «Эмилия Щуркина, говорите? Студентка на практике… Да, может быть, и работает где, вы знаете, сколько их у нас, практикантов. Очень нужна? Ах, от матери приехали, из Новосибирска… понимаем, понимаем! Только где ее сейчас искать. Может быть, подождете до понедельника, все будут на своих местах, и Щуркина тоже. Через отдел кадров сразу и найдем. А сейчас, понимаете, трудно. Отходят ли какие суда из порта и когда?… А вас, гражданочка, почему это интересует?…»

Я не стала доставать свое служебное удостоверение. Конечно, ко мне отнеслись бы с большим доверием, но тогда мне пришлось бы искать начальника, который мог бы ответить на интересующие меня вопросы, объяснить, почему я интересуюсь Эмилией Щуркиной… этот медлительный путь я отвергла.

Звонить отсюда при незнакомых людях в «Бюро находок» я не хотела. Нужно было срочно попасть домой.

Я помахала на улице водителю-любителю, который был не прочь заработать тройку на бензин для своих голубых «Жигулей».

В общежитии и в Управлении я потеряла почти два часа. И не знала, что потеряй еще полчаса, то вернулась бы из своей командировки ни с чем. Но мое беспокойство, превратившееся после разговора с Анютой в уверенность, что меня собираются провести,— если еще не провели, как школьницу,— заставило торопиться.

Ирины Васильевны дома не было. Я открыла дверь своим ключом, который она мне доверила. Позвонила Ковалеву.

На мое счастье, он ответил сразу.

— Очень нужно! — сказала я.— И очень срочно. Узнайте в Управлении Морфлота, где и в какой должности проходит практику студентка Эмилия Щуркина.

Ковалев сразу догадался о причинах моей тревоги, которую я, кстати, и не пыталась скрыть.

— Узнаем, конечно! — успокаивал он меня.— Вы не тревожьтесь, сейчас все выясним. Еще что?

— И какая вероятность, что она может попасть на судно, направляющееся в заграничный рейс? Весьма опасаюсь, что, пока отец отвлекал наше внимание на себя, дочь могла отправиться с деньгами за границу.

— Даже так?

— Да, очень подозреваю, что именно так.

Я сидела на тахте и смотрела на телефон. На часы и на телефон. Ждала. Вышла из комнаты, налила холодного чаю и, когда Ковалев, наконец, позвонил, кинулась к своему столику, едва не уронив стакан.

— Вы оказались правы, Евгения Сергеевна!

— Неужели опоздали?

— Еще не знаю. Но Эмилия Щуркина проходит практику на сухогрузе «Нахимов». Сегодня днем, в одиннадцать ноль-ноль, «Нахимов» отправился в Новороссийск. Там примет груз и пойдет в Стамбул.

— А имеет право практикантка Эмилия Щуркина во время стоянки «Нахимова» в Стамбуле покинуть судно и территорию порта и выйти в город?

— Имеет право,— ответил Ковалев.— Может покинуть порт, предъявив при выходе соответствующие документы. Они у нее есть.

Мне показалось, что я молчала очень долго.

Я пыталась сообразить: что еще можно предпринять… Не может быть, что уже ничего нельзя сделать, уже нельзя вмешаться в ход событий и они будут раскручиваться, подчиняясь чьей-то программе. Чьей-то чужой программе, а не моей…

Ковалев, озадаченный моим молчанием, спросил, слушаю ли я его.

А когда я высказала ему свои соображения, замолчал уже он. И хотя сейчас каждая минута у меня была на счету, я терпеливо ждала. Я знала, о чем он сейчас думает, и поэтому не торопила его.

— Понимаете…— наконец сказал он,— фактического материала у подполковника Григорьева маловато, чтобы так решительно действовать. Но наши предположения — это ведь тоже материал, если их серьезно рассмотреть и, главное,— в них поверить. До новороссийского прокурора мы уже не дозвонимся, поздно.

— Тогда постарайтесь добраться до здешнего прокурора. Доставайте все документы и поедем в Новороссийск. Сколько до него?

— Часа за три доедем.

— А сколько потребуется времени здесь, на оформление и все?…

— Трудно сказать. Да и прокурора на месте может не быть.

— Ковалев, голубчик, сделайте все, что можно. Деньги либо у отца, либо у дочери. Вернее всего — у дочери. Кроме того, отца мы еще можем придержать, проверить. А дочь — уже нельзя, если только мы с вами не поспешим. Обидно будет, если мы, догадываясь обо всем, ее за границу выпустим.

— Это я понимаю. Думаю, подполковник нас поддержит… Словом, ждите у телефона.

— Долго?

— Ну, час-полтора, может быть.

— Ковалев!…

— Быстрее, ей-богу, нельзя. Бумажки, печати, подписи — вы что, не знаете? Минуты лишней не задержусь!

Я опять прошла к Ирине Васильевне. Выпила холодный чай, который налила. Налила второй стакан, уже не знаю зачем — пить мне вроде не хотелось. Вернулась в комнату: присела на тахту. Легла. Уже старалась не смотреть на часы, а, закрыв глаза, лежала и ждала телефонного звонка… Я не знала, сколько может простоять под погрузкой «Нахимов». Ковалев тоже не знал, да и поздно уже было что-то узнавать. И задерживать судно в порту у нас тоже не было никакого права. Нужно ехать вот сейчас и надеяться застать «Нахимова» еще у причала.

Мне показалось, что телефон еще только собирался зазвонить, как я схватила трубку.

— Все в порядке, Евгения Сергеевна! Подполковник Григорьев поддержал наши предложения. Прокурора прямо из машины вытащили, в Хосту собрался ехать, отдыхать. Недовольный — страсть! Но обещал, главное. Ждите у столовой…

Время стало моим противником, оно работало на Милочку Щуркину, а не на меня.

Уже возле столовой вспомнила, что еще не обедала и вообще не ела с самого утра, если не считать сухарик за чаем у Анюты. Народа в столовой было много, с трудом нашла место возле окна, из которого просматривалась площадка перед подъездом. Официантка приняла заказ и довольно быстро принесла солянку, которая на какое-то время даже отвлекла меня от циферблата часов.

Но вот второе пришлось ждать.

Затрепанная поговорка на тему «ждать и догонять…» как нельзя лучше могла передать мое состояние. А мне сегодня предстояло и то и другое. Я вертелась на стуле и смотрела уже в окно, а не в сторону кухни. И когда знакомая «Волга» развернулась на площадке, я положила на стол деньги, метнулась к дверям, кого-то задела, извинилась и выскочила из столовой, как чертик из коробочки. Ковалев даже улыбнулся сочувственно мне навстречу.

Я забралась в машину, и тут какой-то гражданин с чемоданчиком выскочил на дорогу. Ковалев вынужденно притормозил.

— До Адлера! — завопил гражданин.— Опаздываю…

— Не могу, не по пути. Отойдите, пожалуйста, тороплюсь!

— Заплачу!…

Гражданин потащил из кармана две пятерки.

— Еще раз повторяю,— посуровел Ковалев.— Вон за нами «Жигули» стоят. Помашите водителю своими пятерками, довезет.

Ковалев юзом выскочил на магистраль. Я только молча взглянула на него. Он успокаивающе похлопал по боковому карману пиджака.

— Все здесь!

— Неужели?… И санкция прокурора?… Вы просто золото, Ковалев. Что бы я тут делала без вас.

— Подполковнику скажите спасибо, это он все так быстро прокрутил. Прокурор было засомневался, на самом деле — документов-то пока никаких. Тогда подполковник говорит прокурору: пока мы из Новосибирска документов дождемся, они нам уже не нужны будут. И валюта за границу уплывет. Может уплыть… Убедил-таки. Просил передать вам: «ни пуха, ни пера!»