— Преступных, — поправил Чайковский. — Преступных лиц! Партию большевиков, Советы мы объявим вне закона как преступные сообщества, мистер Томсон.
День угасал. Было ветрено. Над куполами собора кружили галки. Обрывки бумаг струились по деревянным мосткам. Рябило гнилые лужи стоячей воды, рядом с деревянными расхлябанными тротуарами кивала на ветру осока.
Двое патрульных с красными повязками на рукавах пиджаков шагали по мосткам. Остановились у афишной тумбы, где был наклеен свежий лист:
«ПРИКАЗЫВАЮ:
1. Ввести в районе всего Архангельска, порта и города военное положение.
2. Командующим сухопутными и морскими силами в этом районе временно назначаю начальника генерального штаба Беломорского военного округа Самойло, при нем политического комиссара от местного исполкома т. Куликова…
3. Командующим флотилией Северного Ледовитого океана назначаю временно начальника военно-морского отдела Целедфлота Виккорста…
4. Теперь же принять все меры к приведению сухопутных и морских сил в боевую готовность, командующему морскими силами привести в такую же готовность флот и батареи.
Подписал народный комиссар КЕДРОВ.»
Поддернув винтовки, красногвардейцы не спеша направились дальше. У перекрестка они задержали господина, показавшегося подозрительным. По виду иностранец — в котелке, в заграничном пальто, — чего он здесь ошивается? Иностранец, стуча тростью, выпячивал бороду и кричал возмущенно, коверкая слова:
— Я подданный Великобритания! Требовай консул!
Скопились зеваки. Старуха-салопница, протолкавшись вперед, причитала:
— За что они его, архаровцы? Кто прилично одет, хватают прямо на улице.
— Овсом кормят, — выкрикнул из задних рядов извозчик в кожаном фартуке. — Дожили! Вот так власть!
Красногвардеец сорвал с плеча винтовку, угрожающе щелкнул затвором:
— Тихо! Чего разоряетесь?
Зацокали копыта. Трое всадников — бурки, мохнатые папахи, о стремена бьют кривые сабли — осадили коней. Передний козырнул патрульным:
— Командир отряда Берс.
— Подозрительная личность, — отрапортовал патрульный. — Гулял бы по Троицкому, никто его не остановил.
— Документы, — коротко приказал Берс — для толпы по-русски, а для задержанного повторил это требование по-французски и по-английски.
Иностранец, подав паспорт, отдувался, вытирая лысину клетчатым платком.
Берс козырнул патрульным:
— Спасибо за службу, молодцы. С вашим фруктом разберемся. — Он, привстав на стременах, зычно скомандовал: — Граждане-е… Р-разойдись! Не скопляться!
И погнал задержанного по деревянным мосткам.
У проулка Берс дал знак всадникам — те отстали. Наезжая конями на тротуар, они сдерживали кучу зевак, устремившихся следом за ними. Копыта коней брызгали грязью, с удил летели хлопья пены. Толпа поневоле рассеялась.
Берс свесился с седла и, оглядевшись по сторонам, подал иностранцу его паспорт.
— Вы свободны, мистер Томсон. Предлагаю все же, сэр, для прогулок… — он усмехнулся, — поближе к центру выбрать закоулок.
Господин в котелке, опершись на трость, переждал, пока всадники — бурки развеваются, точно черные крылья, — проскачут мимо…
По зеленому лужку паслась корова на привязи.
Во дворике кудахтали куры.
Окраина. Совсем деревня — кабы не трансформаторная, осевшая набок будка, не столбы с проводами.
Постукивая тростью, иностранец долго петлял по улочкам и, наконец, будто вспомнив о неотложном деле, привернул в керосиновую лавку.
Приказчик скучал один в полутемном помещении — покупателей не было.
— Спички есть? — спросил господин в котелке по-русски.
— Что вы, — удивился приказчик. — У нас другой товар. Вы обратились не по адресу.
— Нет, мне нужно именно к вам. Попросите хозяина.
— Пройдите сюда, пожалуйста, — поклонился приказчик, пропуская посетителя за прилавок, где была узенькая дверь в смежное помещение.
Комнатка оказалась неожиданно светлой, прибранной. У окна стоял человек, нетерпеливо похрустывающий пальцами.
— Что случилось? — спросил у него вошедший. — Я рисковал, подвергся аресту…
— Все мы рискуем, — оборвал его человек у окна. — Должен предупредить о провале явок, этим объясняется ваш экстраординарный вызов. Затем в губисполкоме состоялось секретное совещание. Копия решения должна быть у меня.
— Письменного решения не было принято, — господин в котелке заметил небрежно брошенный на пол кожаный извозчичий фартук и добавил: — О провале в Соломбале и на Хабарке нам известно. Чекисты землю роют!
— Что? Роют землю? Как это понять?
— Простите, образное выражение. Значит, они усердствуют.
— Нам тоже не мешает быть усерднее. Срочно выделите добровольцев для засылки на Двину и железную дорогу. Оплата вперед. Проинструктирую их лично.
— Где я вас найду?
— Найду я вас… — человек у окна улыбнулся. — Не позднее, чем завтра! Заметьте, вас берегут, мистер Чаплин. Русский, вы обладаете паспортом британского подданного Томсона. Я — англичанин — имею русские документы. Улавливаете разницу?
Нежданный гость
Я проснулся от ощущения тревоги.
Выло рано. В доме ни звука. У кровати на коврике книга с закладкой из утиного пера: вчера читал. Читал, перечитывал, пытаясь отвлечься, — ведь карбаса нет! Ложусь и встаю с одной мыслью: у меня нет карбаса!
Плескалась во дворе ива, и стучал топор.
Вот оно что — отец, у дровяника тюкает…
Сердце защемило. Я потянулся к книжке. Зажмурясь, ткнул наугад пальцем в строчки. Выручи, оракул, подскажи, что мне будет?
«Я-то знал, в чем тут дело, потому что Билли Бонс поделился со мной тревогой. Однажды он отвел меня в сторону и пообещал платить мне первого числа каждого месяца четыре пенса серебром, если я буду в оба смотреть, не появится ли где моряк на одной ноге»…
Опять не подвел мой оракул. Там — одноногий моряк, здесь — хромой речник. Велика ли разница? Я горько вздохнул.
Если что не по нему, расстроен, недоволен, — отец не повысит голос. Уходит, и все. Зимой отгребает лопатой снег, чистит деревянные мостки. Летом возится в огороде. Совсем дело плохо, когда папа берется колоть дрова.
Шумит во дворе ива, ровесница моя.
Собственно, родился я в Шанхае — загородном скопище лачуг. Дно, ниже некуда — Шанхай, и если семья с него начинала, так, пожалуй, по милости нашего папы.
В молодости отец служил у Зосимы Савватьевича Зотова: надо — грузчик, надо — в лавке отпускает товар.
Пожар случился, когда хозяева с домочадцами, кроме няньки с ребенком, были у всенощной в церкви. Подоспели пожарные, но огонь выбивался уже на чердак, с грохотом лопались в подвале бутылки керосина. Рыдал, по земле катался прибежавший Зосима Савватьевич: «Шкатулка… дочь… Спасите, озолочу!»
Как отцу удалось вынести из горящего дома няньку с ребенком, заветную шкатулку, не принято в нашей семье вспоминать.
— Сын будет у тебя, Леха, — клялся Зотов. — Сделаю своим наследником, в дело введу, выучу хоть на капитана!
Отец вряд ли разобрал эти клятвы. Обгорелый, изуродованный, — балкой его придавило, — вообще он чудом уцелел. Полумертвого увезли в больницу. Выжил, но страшные отметины на лице, хромота остались у него навсегда.
Выйдя из больницы, отец на глаза Зотову не показался.
Странное решение!
Работал отец водоливом на баржах, затем шкипером.
Откуда-то с Пинеги им был приплавлен сруб, купленный по дешевке. Сам папа его поставил здесь, отплотничал и посадил иву.
Между прочим, баржи, которые водил отец, — зотовские. В войну Зосима Савватьевич сильно поднялся в гору, его паи были и в речном, и морском пароходствах, в акционерных обществах и компаниях. Чего там, воротила!
