Метелев молчал, обминал папиросу. Прикурил и спичку резко отбросил.

— Ярославль? — посуровел Павлин.

— Мятежники не выбиты из города, — кивнул Метелев. — Месяц как дорога на Москву по сути дела парализована. Попытки взрыва мостов, диверсии… Так-то нынче путешествовать! Попали, однако в столицу. Там, знаешь, тяжело. Заводы стоят. Паек впроголодь. Мобилизации на фронты. Тут еще эсеры — левые, правые… Черт их разберет! Случайно ли ярославская заваруха по времени совпала с боями в Москве? Был арестован Дзержинский, мятежники обстреливали Кремль из орудий. Добавь, Павлин, для полноты картины высадку десанта англичан на Кольском полуострове…

— Ладно, я это знаю, — Виноградов требовательно заглянул в лицо Метелева. — Ты о встрече с Лениным расскажи.

Метелев помолчал, успокаиваясь.

— Ленин принял посланцев Архангельска немедленно, — заговорил он. — Прежде всего предложил очертить военное положение: «Как можно подробнее». По окончании доклада товарищ Ленин при нас написал распоряжение в военное ведомство, требуя принять меры для усиления обороны города и губернии.

— Ты тоже давай подробнее! — сжимал ему локоть Виноградов. — Ленин все же…

— У меня в докладной подробности.

— Ты мне на словах, на словах!

— Особо Владимиром Ильичем, учитывая положение губернии, было подчеркнуто значение транспортных артерий.

Павлин Виноградов пощипал усы.

— Значит, Двина, железная дорога… Принято! А об английских пароходах вы не забыли?

— Имеешь в виду «Экбу» и «Александрию»? — переспросил Метелев. — Конечно, доложили. Ленин советует пароходы занять.

— Прекрасно! — воскликнул Виноградов. — Там одной муки тысяч тридцать пудов. — Он отпустил локоть собеседника и улыбнулся. — Ободрил, спасибо. Извини, спешу. Прощай!

В некогда роскошном кабинете с лепными карнизами — сдвинутые в беспорядке разнокалиберные стулья, слоистый махорочный дым под потолок.

Военный в гимнастерке, перетянутой портунеей, разговаривал с предгубисполкома Поповым, и Павлин Виноградов кивнул ему: «Привет, Зинькович!» — прошел к вешалке, скинул плащ.

— Приступлено к формированию дивизии Потапова. На сегодняшний день укомплектован первый полк в составе тысячи штыков, — вполголоса докладывал военный. — В боевую готовность приведены латышская рота и маймаксанский вооруженный коммунистический отряд, общим числом — шестьсот человек.

— Опасно обольщаться, что отпор врагу организуется, как того требует обстановка, — вмешался Виноградов. — Мобилизация, прямо говоря, если не провалена, то затягивается.

— Павлин Федорович, — обернулся на его возглас военный, — тем более необходимо учитывать наличные силы.

Забрав бумаги со стола, Зинькович вышел.

Остались они втроем: Попов, Линдеман — заместитель председателя Архангельской ЧК — и Виноградов.

Попов вызвал секретаря, распорядился, чтобы к нему никого не допускали.

Линдеман поднялся:

— Разреши, Степан Кузьмич, для надежности своих ребят у дверей поставлю.

Павлин не скрывал удивления: что сие значит?

Они оба питерцы. Попов и Виноградов: первый с Обуховского, второй — с Семянниковского оружейного завода.

— Принято решение, Павлин, о частичной эвакуации Архангельска.

Виноградов возмущенно вскинулся. Попов остановил его жестом.

— Без эмоций! Армия только-только формируется. Опасно обольщаться, как ты сам выразился, что враги дадут нам время для подготовки отражения нашествия. Нужно быть готовым к любым неожиданностям.

Возвратился Линдеман, и Попов, дожидаясь, пока он устроится у стола, заключил подчеркнуто сухо:

— Нас трое, товарищи, кто с настоящей минуты посвящен в сугубую тайну. Речь о валюте, о золоте.

Бился о стекло, нудно зудел комар, залетевший через форточку. Доносились звонки трамвая с проспекта, дребезг ломовых дрог по булыжнику.

Попов круглолиц и чернобров. Отечные мешки под глазами, спекшиеся губы выдают насмерть усталого человека.

— Прошу проникнуться серьезностью момента. Север на пороге войны гражданской. Деньги — вообще мускулы войны. Золото, валюта — в особенности.

— Да сколько же золотишка? — нетерпеливо заерзал Павлин Виноградов, усмехаясь пренебрежительно. По его виду легко читалось — после ответа Попова он сорвется с места: во дел, по горло, некогда на мелочи размениваться!

Степан Попов оторвал клочок газеты, вывел цифру, усердно крутя нули, и протянул Павлину. Тот, по-прежнему усмехаясь, взял бумажку, прочитал. Потом снял очки, даже растерянно откинулся на спинку стула:

— Лишнего не сочиняешь? Что будем делать с этакой прорвой? Вот обуза-то, братушки!

Стало видно, что он молод. Очень-очень молод и сейчас ошеломлен, не может скрыть своего замешательства.

Линдеман взял от него бумажный клочок и сжег над пепельницей.

Сухопарый белобородый старец, сидевший во главе стола, скользнул длинными сухими перстами по пуговицам, ощупывая, застегнул ли сюртук. Историческая минута! И все, что им совершается, — слово и дело его, — принадлежит истории. Ибо он, Николай Васильевич Чайковский, патриарх русской демократии, он — живое воплощение народной воли.

— Итак, подведем итоги, к-гм, нашего совета. Отрадно отметить полное единение по существу обсуждавшихся проблем будущего устройства губернии. — Он встал, опираясь на подлокотники кресла. — Я высоко ценю оказанную мне честь принять к руководству ее правительство — Верховное Управление Северной области. Мне, старейшему русскому революционеру-народнику, высшая радость — видеть торжество идей социальной демократии!

Сидевший у двери в небрежной позе человек отвел от губ сигару и словно бы прислушался к чему-то за стенами особняка.

— Мы не одиноки! Европейская и заатлантическая демократия протягивают руку бескорыстной помощи русским социалистам. Как нас заверяет представитель дружественных держав, — наклон седой головы в сторону дверей, и сигара успокоенно задымила, — в ближайшие дни союзная эскадра достигнет Архангельска. Крейсеры, оснащенные дальнобойной артиллерией, авиаматки с десятками аэропланов на борту, транспорты с полками, готовыми начать боевые действия… Дни большевиков сочтены, мы не оставляем им никаких надежд! Савинков в Ярославле, и Ярославль героически сражается. По деревням и селам мужик берется за топор. Бурлит Шенкурск, Вологда, Шексна, Череповец ждут только сигнала, — голос старца зазвучал напряженнее. — Наш долг, господа, возглавить движение всех патриотов за свободу, за хозяина земли русской — Учредительное собрание.

Несмотря на белый день, плотно зашторены окна. Единственная свеча бросала багровые блики на резьбу буфета красного дерева и золоченые багеты картин.

— Верховное Управление Северной области предстанет перед народом в тот же день, когда союзные войска вступят в город, встречаемые по доброму обычаю русских людей хлебом и солью и ликующими толпами трудящихся. Я кончил. Предлагаю расходиться, соблюдая меры предосторожности.

— Николай Васильевич… э-э, ваше превосходительство! — заскрипел отодвигаемый стул. — Мы решили: порядок, законность, никаких эксцессов. Как в таком случае вы мыслите толпы на улицах? Сомневаюсь, что благородные наши союзники останутся довольны сборищем… э-э… ликующих трудящихся. Прискорбно, господа, если нашим попустительством омрачится светлый праздник… э… свободы!

Седая патриаршая борода дернулась, из-под белесых опущенных ресниц вырвались злые нетерпеливые искорки.

— Детали разрешатся впоследствии. Но ликующие толпы, хлеб с солью будут… Будут! Народ ждет своих избавителей!

Деревянный особнячок, прятавшийся за высоким забором и кустами сирени, покидали поодиночке через продолжительные интервалы и прятали лица в поднятые воротники.

Представитель посольства задержался…

— Я предлагаю, разбив город на участки, — сказал он по-английски, — поручить каждый из участков специальной офицерской группе. Заготовлены списки большевиков, активистов и других неблагонадежных лиц с их адресами.