И вновь дружный стон, обозначающий начало мучений. Мы, потянувшись к своим тетрадям, открыли их и списали тему с доски...

Повезло, что минут пятнадцать мы точно потеряли на пересадку, выяснения отношений между мной и Пашей, а также на объявление, поэтому мой мозг, когда прозвенел звонок с урока, еще бодрствовал, хотя его уже уверенно клонило в сон. Паша, к моему большому удивлению, не предпринимал никаких покушений на мою бедную тушку, но вместо того, чтобы вздохнуть с облегчением, я постоянно косился на него, пытаясь понять, о чем же он думает. От моих взглядов, бросаемых на него, парень ерзал на месте и в конце урока вообще отодвинулся к проходу, чем чуть не вызвал новый приступ смеха. Не знаю, что он там мне готовил, но, кажется, влюбленного меня он все же опасался.

После звонка кабинет быстро опустел. Осталось лишь пару медлительных девчонок, я, да Роман Васильевич. Вышли мы с ним из класса одновременно и, взглянув друг на друга, засмеялись.

- Не знал, что в... - мужчина неожиданно запнулся, но сразу продолжил. – Тебе, Леванов, погибает великий актер.

- А в Вас, Роман Васильевич? – изумился я. – Как Вы только можете играть такое хладнокровие?

- Да еле сдерживал себя, чтобы не захохотать! – признался мужчина.

- Я тоже! – закивал я.

Роман Васильевич показал мне свою ладонь, я недоуменно посмотрел на нее, а затем, улыбнувшись, ударил по ней своей ладонью, давая «пять», и мы, не сговариваясь, разошлись с учителем в разные стороны...

Пряник и кнут

Следующий урок, то есть история России, прошел вполне нормально, если не считать моего занимательного диалога с Пашей.

- Милый, одолжи мне, пожалуйста, учебник, а то я свой забыл, - ласково улыбаясь, попросил я. Паша дернулся.

- Я не милый!

- Тигренок? - невинно поинтересовался я. - Тебе идет.

Ответом мне послужил взгляд: «Тебе жить надоело, смертный?».

- Иди на хуй, - все же произнес вслух парень.

- Тигренок, здесь же люди! - громко прошептал я. Все, кто сидел недалеко от нас, тут же обернулись. Пара девчонок тихо захихикали. Паша пошел красными пятнами и, опустив свою ладонь на мою кисть, с силой сжал. Я тихо ойкнул. - Тигренок, нежней!

- Заткнись, - зашипел парень. - Назовешь меня еще раз тигренком, и я тебе выбью зубы.

Я тяжело вздохнул.

- Чучи, тебе не угодишь.

Паша опешил и вытаращился на меня.

- Как ты меня назвал?

- Чучи, - хлопая ресницами, повторил я и смог полюбоваться, как парень изображает всем известный фэйспалм, что у нас зовется рукалицом. Меня начало пробирать на «ха-ха», но я держался.

- Ты что, обкуренный? - неожиданно спросил парень.

- Сдурел? - на секунду выпадая из образа, поинтересовался я, но тут же задумался, что имеет в виду Паша. Может, под обкуренным он подразумевает не только то, что я именно обкурился? Может, он имеет виду, что я под кайфом? А тогда пары краски будут считаться? Ими я надышался на всю жизнь. До сих пор в квартире воняет. Хорошо, что отец так и не вернулся домой. Опять на неделю ушел в запой, чему я несказанно рад. Хотя мама уже позвонила участковому по старой дружбе и попросила разыскать этого алкаша. В такие моменты мне хочется вырвать у нее телефон из рук и крикнуть: «Женщина, что ты делаешь? Пускай шляется, где ему вздумается и не возвращается!», но я прикусываю язык и предлагаю места, где он может быть.

- Офигел? - возмутился Паша. Занимательный у нас выходит диалог...

- Прости, чучи, - вернулся я в роль влюбленного идиота. - Я хотел спросить, с чего ты это взял?

Паша пристально на меня посмотрел, словно хотел просверлить насквозь, и повернул голову к доске.

- Ты ведешь себя не как обычно.

Кто бы говорил. Я думал, что мне в первую минуту же пропишут черепно-мозговую за мою игру, но вместо этого со мной почти нормально общаются. Удивительно. За последние три года это самый длинный наш с Пашей диалог. И что самое удивительное: он, вроде, кажется не таким уж дебилом. Нет, он конечно дебил, раз не понял, что я над ним прикалываюсь, но это из другой оперы.

- Моя любовь к тебе придает мне сил! - прощебетал я, склоняясь головой к плечу парня. Он грохнулся в проход. Я хрюкнул от смеха, но сразу сделал невинное лицо и уставился на доску, словно на ней было нечто столь интересное, что падение одноклассника со стула не смогло меня оторвать от этого занятия.

- Пиздец тебе, долбанный пидор, - зло прошептал Паша на весь кабинет, поднимая стул.

- Ульянов, что за выражения? Вы находитесь в школе, храме науки! Имейте хоть немного совести и подбирайте слова! - завелся наш историк Глеб Анатольевич или просто Хлеб. Почему? Потому что у него была такая фамилия. Помню, когда он только появился в школе, у него часто спрашивали, как он может есть хлеб, это же каннибализм!

- Извините, - процедил сквозь зубы Паша и уселся на место.

- Прости меня, чучи, - попросил я, сделав большие глазки и надув губки.

Меня нагло проигнорировали, и как я ни старался, Паша больше не обращал на меня внимания.

Когда урок закончился, я облегченно вздохнул, но мой вздох тут же трансформировался в стон отчаяния, когда я вспомнил, что следующая у нас зарубежная история. Когда-нибудь я узнаю, кто составлял расписания, и тогда прокляну этого человека. А еще заодно того, кто придумал такой предмет, как зарубежная история. Будто там изучают нашу историю. Так мимоходом могут сказать, что таблицу химических элементов придумал русский ученый и что в Великой Отечественной СССР принимал участие и все. А мы несколько лет должны по годам изучать, что же у них в странах творилось! Несправедливо!

- Иди сюда, мелюзга, - оторвал меня от размышлений злой голос Дениса. И вот как он умудряется так быстро оказаться возле нашего класса? Пропеллер у него что ли? «Ага, в заднице», - ответил я сам себе и, не сдержавшись, хихикнул. Парень, что держал меня за грудки, удивленно моргнул. – Чего ржешь, придурок? Жить надоело?

Денис без предупреждения замахнулся. Конечно, он и раньше не объявлял мне, что собирается ударить, но в этот раз это было все-таки неожиданно, потому что мы находились в коридоре, посреди толпы учеников, что уже кружочком выстраивались возле нас в надежде на интересное зрелище. Им бы еще попкорн или сухарики...