Они, как по команде, собрали все имевшееся у американцев оружие. Пастухов подошел к лейтенанту и вытащил из кармана его форменной куртки сложенную вчетверо карту района.

— Посмотрим потом, сейчас нужно спешить.

Отойдя примерно два километра от американского блокпоста, они остановились и развернули карту, напряженно все сразу вглядываясь в нее.

— Ты что-нибудь понимаешь? — с недоумением пробормотал Трубач, обращаясь к Пастухову.

Тот молчал, сосредоточенно глядя на непонятные обозначения.

— По- моему, дребедень какая-то, — подал голос Муха.

— Ребята, напрягите память! — веско произнес Пастухов. — С этими крестиками все ясно.

— Даже так?! А что ясно- то? — Артист был настроен скептически.

— Что ты имеешь в виду? — вступил в разговор Док, тоже не очень хорошо понимавший, о чем идет речь.

— Мы же здесь не в первый раз!

— Ну и?..

— Видите, у них катакомбы отмечены особым знаком. Это значит, что, с тех пор как мы здесь были последний раз, наши афганские друзья так и не поменяли берлогу. Там точно кто-то есть, и, видать, для американцев они просто кость в горле.

— Естественно.

— Значит, там тоже посты. Значит, нам наши паранджи еще пригодятся.

— Я эту гадость больше не надену, — сказал Трубач твердо.

— Да и не помог этот маскарад. Слишком рискованно, — опять вступил в дискуссию Муха,

— Еще как нацепишь, если Пастух прикажет, — вмешался в эти препирательства Док. — Будем спорить друг с другом или дело делать?

— Ладно, действительно, хватит дурью маяться, — примирил спорщиков Артист. — Будем действовать по обстановке.

И снова они двинулись ускоренным маршем дальше, вперед по иссохшей, желтой земле. Они уже были в этих местах несколько лет назад. Помимо воспоминаний у Мухи с тех пор остался небольшой шрам на шее. Тогда ему повезло. Возможно, повезет и сейчас.

Они действительно ничего не знали о нынешнем положении вещей. Там, где несколько лет назад находилось логово талибов, сейчас могло быть что угодно. Вот только бы снова не напороться на патруль. Хватит, неизвестно, чем еще обернется недавний рукопашный бой. А они еще и не начинали дело.

— Рассредоточиться, — коротко скомандовал Пастух.

— Ты помнишь, сколько здесь выходов? — спросил Артист, который, прищурившись, оглядывал местность.

— Три… Третий выход по другую сторону вон того перевала. Слишком далеко обходить.

— Значит, заходим сначала отсюда, — согласился Док.

— Справа ты, я и Трубач. Слева — Артист и Муха.

— Где встречаемся?

— Помнишь, где соединяются два коридора?

— Там еще рядом склад оружия?

— Угу.

— Ясно. В общем, соединяемся в гроте.

…Вокруг гротов никого. И это очень подозрительно. Если катакомбы отмечены крестиком и американцы о них знают, почему же нет ни часовых, ни войск, ни заграждений?

Ответов на эти вопросы не было. Но Пастух и не собирался гадать. Он просто махнул рукой, что означало — вперед.

Когда они вошли в прохладный сумрак подземных коридоров, их охватило ощущение, будто здесь давно никого не было. Впрочем, ощущение могло быть обманчивым.

И Пастух безошибочно почувствовал — здесь западня. Но именно для того им и поручили эту тяжелую работу, чтоб влезать в капканы и западни и выходить оттуда живыми.

Предельно осторожные жесты, кошачьи шаги, плечи, вздрагивающие при каждом шорохе. В коридорах пусто.

От прикосновения к стенам становится холодно. Здесь странный запах — разозленной смерти. Смерти, которой по неизвестной причине не удалось настичь свою жертву…

По узким коридорам прошли без приключений. И от этого Пастуху стало совсем не по себе.

Его группа первой оказалась в гроте. Так они еще в прошлый раз окрестили огромную комнату почти правильной овальной формы. Но где же остальные? Чего они там копаются?!

Вторая группа, Артист и Муха, пришла минут через пять. Тоже без приключений.

— Никого нет?

— Кроме нас.

У одной из низких дверей на стене что-то белело. Что именно, разобрать было сложно.

— Помнишь, Артист? — прошептал Муха.

— Как не помнить?

В неопределенности белого пятна угадывались какие-то буквы.

— Наша метка.

— Вот уж не думал, что придется еще раз ее увидеть.

— Здесь давно никого не было. Мертвая зона.

— Надо до конца прочесать эту кишку.

— Сомневаюсь я, чтобы кто-нибудь здесь оказался.

— Тогда кому же звонил Мансур?

— Смылся тот, кому он звонил. Он же не дурак. Он тоже догадывается, что мы можем его засечь.

— Все равно, раз уж пришли, нужно осмотреть все досконально.

Все пятеро молча направились в глубь широкого коридора, в который слились два узких. Споры закончились сами собой. Все прекрасно понимали, что начатое нужно довести до конца.

Вот оно, то самое логово талибов. Как здесь в прошлый раз все кишмя кишело! Тогда они еле отсюда ноги унесли. Теперь тишина и мрак.

— Да, видать, америкосы талибов здорово прижали, — сказал Трубач.

Коридор переходил в прямоугольный холл, из которого вела только одна дверь.

— Это конец. Последняя комната этого лабиринта, — заключил Пастухов. — И тут никого.

Зацепка, на которую они так надеялись, оборвалась. Ниточка продлилась недолго. И что теперь? Куда бежать, кого спрашивать?

— Подожди, а третий ход куда ведет? — спросил Трубач.

— Вот сюда и ведет.

Пастух дернул за облезлую ручку последней двери. Закрыто. Это была первая хорошая весть за сегодняшний день. Артист быстро проверил дверь на наличие сюрпризов — нет, чисто. Просто заперта. Значит, никого не ждут. Или ждут именно их? А, подумаешь, к чертовой матери предчувствия!

— Ломаем?

— Нас не убудет.

— Навалились!

Дверь с треском распахнулась. Комната была почти пуста. Только стол и колченогий табурет рядом.

Там, на этом табурете, сидел человек. И этого человека Трубач знал.

Стокгольм

24 августа 1982 года, 07.03

Как тяжело дышать. Просто невозможно! Что же это такое!

Соня попыталась освободиться от этого груза — как будто на животе у нее лежит чугунная плита. Попытка не удалась — силы куда-то испарились. Мышцы упорно отказывались работать. Как будто накануне всю ночь она разгружала вагоны. Еще усилие, еще, еще — и плита начала медленно, но верно сползать вправо. И наконец — свободный вдох. Она с усилием подняла голову. Что же это все- таки было?

О боже!

То, что она увидела, ее испугало. Это была рука. Мужская рука. Незнакомая. Большая. Волосатая. И черная! Не-ет, просто очень смуглая. Ну это немного успокаивает.

Хотя…

Докатилась! Уже с орангутангами в одной кровати просыпаться начала, Она снова уронила голову на подушку и закрыла глаза. Надо поднапрячь мозги и вспомнить, как она докатилась до такой жизни…

Вчера, как обычно, она устроила променад по вечерним шведским улочкам, зашла в кафе согреться и выпить какой-нибудь крепкий коктейль. Сидела, никого не трогала. Медленно потягивала из бокала красновато-коричневую смесь с непроизносимым названием. Знакомиться, разумеется, ни с кем не собиралась. Солидная, приличная дама. А дальше — пустота. Несколько звеньев из цепи выпало.

Она снова открыла глаза и попыталась рассмотреть своего соседа. Тот лишь слегка был прикрыт простыней. Большой, сильный, весь волосатый. Просто медведь. Лица не видно из-за длинных черных волос. Национальность? Вроде араб. Оч-чень интересно! Так, а возраст? Трудно определить. Двадцать пять? Тридцать? Пожалуй, не больше… Оч-чень интересно!

«Орангутанг» зашевелился, открыл глаза. Карие, огромные…

«А он ничего. Гораздо красивей обезьяны…»

— Хай!

— Привет.

— Как дела? — на ломаном русском спросил араб.

— Ты меня спрашиваешь?

— О'кей.

— Что-о'кей?

Ее сосед по кровати озадаченно замолчал. «Придется переходить на английский. А то так, конечно, смешно, но непродуктивно. Нужно хотя бы узнать, как я здесь оказалась».