Этого убийце показалось мало — он замахнулся и что есть силы обрушил на раненого свой тяжелый армейский ботинок. Противно хрустнули ребра. Сказал напарнику:

— Посвети. — Присел на корточки, вглядываясь в жертву и снова вытягивая откуда-то из рукава темный от крови нож.

Девушка, не помня себя от ужаса, наконец вскочила, побежала на подламывающихся ногах в сторону шоссе. То есть это ей казалось, что она побежала…

— Оставь его! Уходить надо! — сипло прошептал младший, обеспокоенно глядя девушке вслед.

— Посвети, — снова приказал старший. Еще один привычный взмах — и аккуратная полоса перечеркнула горло парня от уха до уха. Голова, словно кукольная, сломилась, завалилась набок, из раны хлынула темная кровь. Убийца брезгливо отстранился, скомандовал: — Девка! Тормозни ее, а то начнет опять орать…

Она успела отбежать довольно далеко, хотя ноги на высоких каблуках подкашивались, вязли в мокрой земле. Ей казалось, что возникшие из темноты страшные люди забыли про нее; только что сковывавший ее паралич отступал, отпускал ее онемевшие руки и ноги, и это породило в ней безумную надежду на спасение.

Младший кавказец, криво усмехнувшись, легко догнал ее, снова коротко взмахнул рукой с зажатым в ней ножом. Она как бежала, так и рухнула наземь и больше не шевелилась. Убийца брезгливо тронул ее ногой и сплюнул.

— Все нормально? — спросил второй.

— Порядок, — с деланным безразличием протянул младший, хотя убийство человека было для него пока еще в новинку.

Наконец-то дождь полил по-настоящему.

Вдалеке послышался звук автомобильного двигателя, потом зашелестели шины. Мигнули фары — и автомобиль исчез за ближайшим поворотом.

…Когда голосов черных людей не стало слышно совсем, девушка с трудом оторвала голову от земли, посмотрела в ту сторону, куда они ушли.

Чувствуя, как на лицо, смешиваясь со слезами, падают мелкие капли дождя, она, собрав все силы, встала с холодной земли. Острая боль с новой силой пронзила грудь. Она приложила руку к тому месту, где болело, — пальцы сразу попали в теплую, липкую жидкость, пропитавшую платье.

Медленно, экономя силы, кое-как зажимая сочащуюся кровью рану, она поковыляла в сторону шоссе.

Москва

30 июня 200… года

Сергей в тяжком раздумье стоял под гулкими сводами храма с пучком желтых восковых свеч. Горькое дело эти поминальные свечи. Мог бы заплакать — заплакал бы, честное слово, и не постыдился бы слез. Снова в его команде потеря, и какая! На этот раз Коля Трубач. Один раз они его уже хоронили, а он возьми да воскресни. И вот теперь, похоже, будут хоронить окончательно…

Ко всему привык бывший командир армейского спецназа Сергей Пастухов за годы своей штатной и нештатной военной службы. Но такого, чтобы проверенный боец, его давний приятель и друг, уходил из жизни вот так нелепо — в мирной обстановке, без всяких боевых действий, неизвестно где, неизвестно как, скорее всего, от несчастного случая… Такого в их славной команде не было еще никогда. Отчего, конечно, боль от этой потери меньше не становилась. Тем более что речь шла о золотом парне, который после того своего чудесного воскресения казался навсегда заговоренным от любой беды…

Сергей по давней привычке поискал глазами лик Георгия Победоносца, покровителя воинов, и, только не найдя сразу, вспомнил, что он не в своей маленькой намоленной церквушке в Спас-Заулке, что под Зарайском. Теперь, когда он перебрался в столицу, его приходской церковью стал вот этот храм на одной из новых окраин Москвы, где Пастуховы после долгих семейных споров купили двухкомнатную квартиру (дочке, Настене, пришла пора ходить в хорошую музыкальную школу, девочке прочили большое будущее, да и Ольга истосковалась по работе по специальности). Церковь Николая Угодника, построенная еще при Алексее Михайловиче Тишайшем, в окружении геометрически правильно расползшихся вокруг кварталов новостроек выглядела безусловно древним памятником старины. Тяжеловато-нарядная, округлая, толстостенная (Сергей звал ее про себя «купчихой»), внутри она, несмотря на потемневшие от времени лики и местами осыпавшиеся фрески, была на удивление уютна, располагала к тихому раздумью, к несуетным помыслам о смысле и вечном круговороте жизни. Заполнялась церковь разве что по большим праздникам, а так народу здесь бывало немного. Да к тому же, что дополнительно расположило Сергея и к церкви, и к здешнему жительству, местного священника, так же как у них в Спас-Заулке, звали отцом Андреем. И так же как тот, в Спас-Заулке, был это молодой еще, крепкий батюшка, который, по его же собственным словам, пришел к вере после Афгана. Как бы то ни было, они с отцом Андреем хорошо понимали друг друга… Так что, можно сказать, Сергей неплохо прописался на новом месте.

Одно только было не очень: попытался Сергей, как и у себя в Затопине, организовать частное предприятие, все тот же столярный цех. Ну в самом деле, не сидеть же молодому, здоровому мужику пенсионером. Он и организовал. Заказов на оконные рамы, двери, лестницы было немало, москвичи словно помешались на евроремонтах, давая безудержную волю фантазии. И все бы ничего, да никак Сергей не мог приноровиться к столичному бизнес-климату. Там-то, у себя, он всех давно уже приучил понимать, что к чему, а здесь… То бандюки какие-то безбашенные наезжали, то менты, то санэпидстанция вкупе с налоговиками… Ну с бандюками-то разбираться он научился без особых проблем еще в родной деревне, а вот чиновники… Мало-помалу в результате их «плодотворной» деятельности бизнес неуклонно превращался в некое бездоходное хобби. Прямо хоть прикрывай лавочку и уходи к ребятам в их детективно-розыскное агентство «X».

Вспомнив об агентстве, Сергей невольно передернул плечами и посмотрел на купленные только что желтые восковые свечи. Это ведь только так говорится — агентство, а на самом деле агентство — это всего лишь Муха да Коля Трубач…

Неделю назад Коля собрался как бы в отпуск: взял десять дней отдыха. Со всеми договорился, все оформил чин-чином — главное, захотелось мужику в кои-то веки проведать сестру. «Вот, ребята, спать не могу: только засну — вижу, как просит меня Светка приехать, попроведать ее. И снится мне эта хренота последнее время чуть ли не каждую ночь. Позвонил узнать, не случилось ли чего — телефон не отвечает. Ну просто душа не на месте. Съезжу посмотрю, как там и что, ладно? Не обидитесь? Там, в Глазове, у меня и старики похоронены, тоже вот и на могилке давно не был…»

Ну родня — это святое, кому ж придет в голову возражать, да еще и Николе, всеми любимому Трубачу. А он еще добавляет: «Схожу на могилку, у сестры поживу, то-се… По-рыбалю немножко, ну, может, пару раз за грибами-ягодами сподоблюсь — и назад. А? Отпускаете, ребята? Я на всякий случай и телефончик сестрин оставлю… А то прям разбирает меня что-то — съезди да съезди. А что — не пойму и сам…»

Ребята отпустили — как ни странно, к предчувствиям они относились с уважением. Ну а к просьбе друга — само собой. Артист по этому случаю даже пустился в рассуждения — известное дело, он человек творческий, а у них, у творческих, язык без костей. «Ну конечно, мол. Сколько уж лет мы то спецзаданиями занимаемся, то от спецзаданий в себя приходим… Это вроде как в Чечне, помните? Посидишь где-нибудь на блокпосту или погоняешь по горам какого-нибудь бригадного генерала, а потом в тыл, на отдых… Все на передке да на передке — так этого передка наешься, что уж даже Ханкала раем кажется… Помыться, горячего пожрать да на настоящей чистой койке растянуться…»

— При чем тут Ханкала? — не выдержал Муха. — Человек сестру проведать едет, и только…

И все было бы ничего, если бы не пообещал Николай сделать контрольный звоночек: добрался, мол, нормально, отдыхаю, в Москве буду примерно тогда-то. Другой конечно, скажет: ну не позвонил и не позвонил, мало ли как жизнь поворачивается. Ну не получилось сразу, делов-то. Разве ж это повод для настоящей тревоги? Но когда Трубач не позвонил и на третий, и на четвертый день, Пастух заволновался. Вот такого уже не могло быть по определению при нормальном-то развитии событий. Чтобы кто-то из них забыл про уговор или не сделал все как положено по сложившейся в команде Пастухова традиции — да быть такого не может! Хоть и прошло уже столько лет, как их отлучили от армии, а навыки и порядки армейского спецназа в ребятах енделн крепко, свой неписаный vc^ тав соблюдали не по обязанности — по душе, 11 это было отлично, потому что в их деле даже верность годами отработанным мелочам в определенных обстоятельствах стала решающим условием выживания…