— Дача.

— На даче я был. Пусто.

— Площадка для паркура.

— Не зимой же.

— Заброшенный дом рядом с дачей.

— Не был.

— Вперед.

Туда мы добрались только к девяти вечера. Свет в двухэтажном наполовину разрушенном доме отсутствовал. Признаться, заходить внутрь было страшно. Пробираясь по темному коридору в зал, я всем телом ощущал, как что-то, называемое неизвестностью, приближается ко мне ближе и ближе.

Скорее включил фонарик. В зале никого. Вздох облегчения.

Влад пробрался на кухню, фонариком освещая путь. Замер. И через несколько секунд бросился на пол. Вот она, эта пугающая неизвестность. Там, где тебе кажется, что ты ее миновал.

На какую-то долю секунды замер и я. Но все же ринулся на кухню, поскользнулся на чем-то скользком, но не упал, удержавшись за дверь.

Кровь растеклась по всему линолеуму, затекла за неработающий холодильник. Нож в животе распластанного парня вселял ужас, а опущенные веки на распухшем лице кричали о неизвестности. Жив? Не жив?

Влад приблизился ухом к его носу.

Жив. Не жив.

Измерил пульс на шее.

Жив. Не…

— Жив.

Противник мнет босыми ногами маты. Я стою в стойке, прикрывая руками туловище. Хорошо, что хирурги позволили драться кулаками. Хотя кто знает, может, они нарочно. Порву сухожилия — им же деньги в карман.

Влад где-то позади моего соперника уже в схватке с мужиком лет пятидесяти.

Мой противник молод, ему примерно двадцать пять — тридцать лет. Его зовут Иваном.

Я делаю удар ногой, но он отбивает коленкой.

В бойцовский клуб приходят, чтобы излечиться от разрушающих тебя негативных эмоций. Гнев, страх, обида.

Иван уходит в сторону, нагибаясь, ставит подножку, но я легко ее избегаю.

Чтобы излечиться, нужно спроецировать весь негатив на противнике. Представлять, что ты бьешь не человека, а боль, обиду или что там тебя гложит.

Он поднимается, направляет кулак в лицо, но Макс Остин его перехватывает, заходит за спину и валит противника.

В прошлом году Юре не повезло с соперником. Их драка зашла слишком далеко. Соперник нанес ему два удара ножом, а затем, опомнившись, испугался, что убил человека, и сбежал.

Иван резко вскакивает и начинает молотить меня по корпусу, я держу защиту, слежу за каждым полетом его кулаков.

Мы с Владом успели вовремя. Парень был жив, но потерял много крови. Ему сделали операцию. На две недели больница приняла Юру как родного. Этот случай изменил его, он стал другим. Стал ценить жизнь еще больше. Тем не менее, еще через две недели, в ночь с двадцатого на двадцать первое марта, его оптимизм не сыграл никакой роли.

Час ночи. Дверь почему-то открыта. Я прошел в прибранный коридор, разделся. Этой ночью Аня решила заночевать у своего парня, поэтому мне не стоило удивляться громко играющей музыке в зале.

В зале никого, но люстра ослепительно освещала комнату. Я прислушался. Skillet, «Monster». Решив не выключать, вяло пробрался до спальной. Со скрипом открыл дверь и оказался во мраке.

Грохнулся на свой матрас, даже не снимая джинсы и толстовку. Музыка играла так громко, что уши отчетливо слышали каждый звук.

— Юр, ты здесь?

Никого здесь нет.

Я заночевал бы у Насти, но три часа назад позвонил Юра и сказал, что хочет меня видеть. Голос у него был возбужденный, и я подумал, что он сочинил музыку и хочет услышать мое мнение. Или наконец купил новую гитару, чем должен похвастаться. Или еще что-то в этом роде.

Nickelback, Hiata, Blindpott, Skillet, еще раз Skillet. Проиграло пять песен, прежде чем я решил пройти на кухню.

Теплый свет ламп был и там. Но Юры — нет. Зазвучала «My Sweet Prince» Placebo.

Только затем заметил, что свет включен и в ванной. Я постучал в дверь.

— Юр?

Молчание. Я потянул ручку двери на себя и, странно, она поддалась.

Кровь. Возле ванной и в ней. Юра полулежал голым, свернув в мою сторону голову, в смешанной с венозной кровью воде.

Первое, что мне захотелось сделать, — сбежать отсюда. Не видеть это, посчитать какой-то шуткой, сном, вернуться к Насте.

Вот она, нежданная неизвестность

Страх проиграл мне в схватке. Я подошел к Юре, нащупал сонную артерию.

Жив? Не жив?

Мне страшно. Я беру маленькое зеркальце, подношу к его носу. Сам боюсь дышать.

Жив. Не жив.

Без положительного результата. Поднимаю веки. Я хочу к Насте. Мне одиноко. Заберите меня отсюда. Эндрю, окажись здесь!

03*. Я вызвал скорую. На вопрос, принимал ли он что-нибудь, я посмотрел в корзину для белья на стиральной машине.

В ней кровь. Нож. Пустые флаконы из-под обезболивающих, снотворных, противосудорожных и противорвотных таблеток. Пустая литровая бутылка водки.

Да. Да, черт, это суицид, а не его симуляция. Юрий Духов действительно решил уйти из жизни.

За что? Зачем? Почему он?

Я вытащил тело в зал. Найденными на кухне полотенцами перевязал порезанные руки. Он потерял не слишком много крови, чтобы умереть. Он еще недостаточно побледнел.

Вдох. Мои губы сомкнулись с его.

Жив…

Выдох. Не жив…

Его грудная клетка продавливалась под моим весом. Я имитировал работу сердца.

Жив… Не жив…

Прошло минут пять, прежде чем я, мокрый и испачканный кровью, прекратил попытки реанимировать.

Моя спина прислонилась к стене, голова опустилась на колени.

Я закрыл глаза. Я не хочу видеть, чувствовать, слышать. Юра труп. Мне одиноко, Настя, обними меня. Аня, будь рядом, прошу. Зачем люди убивают себя?

Черт, тебе же только двадцать лет. Шесть часов назад ты смеялся и рассказывал о гитаре, которую продает Рубен Казарьян. Ты собирался подарить ее себе на день рождения.

Что не так с этим миром? Почему хорошие люди сами решают уйти из жизни, а плохие изо всех сил стараются протянуть дольше?

Руки обхватили колени, голова откинулась и ударилась о стену. Долгое время в комнате больше никто не двигался. И только «Шрамы» Tracktor Bowling раздавались по всей квартире.

Страшнее всего не тот факт, что рано или поздно тебя настигает неизвестность. А факт, что это происходит в самый неожиданный момент.

Интересно, какой будет реакция Ивана, если я встану в стойку пигуацюань? Эта стойка подобна поперечному шпагату, а атаки из нее преимущественно совершаются рубящими движениями ладоней. Очень жаль, что времени на выполнение приемов техники пигуацюань у меня не хватит.

Он все еще наносит яростные удары по корпусу, мои руки болят, кажется, скоро не смогут держать защиту. Решаюсь на резкое приседание с подсечкой. Соперник реагирует быстро, его нога отправляется мне в лицо, но оказывается зажатой предплечьями.

Я борюсь не с человеком. С раком.

Подсечку выполнить уже не могу — давно не мастер держать равновесие. Если сделаю ее, то свалюсь сам.

Поднимаюсь, не даю сопернику вытащить ногу из захвата. Иван подпрыгивает на единственно стоящей ноге, тянет на меня и падает вместе со мной.

Вроде не ударился, но помещение плывет перед глазами. Чувствую слабость. Вновь на ногах, говорю:

— Стоп.

Но Иван, кажется, не слышит или игнорирует. Он вскакивает и вновь начинает наносить удары по корпусу. Один кулак все-таки проходит защиту и бьет по печени.

Боль. Я кричу и падаю с одного удара.

Иван, он же рак, прыгает на меня, бьет по груди. Только бы не по лицу, только бы не по лицу.