Екатерина Николаевна, оставив за спиной Палашовский рынок и Сытинский тупик, поднялась к огромной, в пять этажей, высотной арке, выходящей на улицу Горького. Только тут она обнаружила, что сумка ее полна продуктами: сырками, расфасованными кусками сыра и колбасы, пакетами с кефиром и сливками. Значит, после того, как она обошла выкатившихся ей под ноги меховых саночников, ее действия были автоматическим повторением ритуала утренней вылазки в выходные дни. Она набрала продуктов к завтраку и ужину, как будто было с кем завтракать и можно быть уверенной, что будет с кем ужинать.

Ну что ж, ритуал исполнен, продукты куплены. И если уж и дальше действовать по той же логике, то следовало бы кому-нибудь их и отнести. Куда-то, на чей-то стол или в чей-то холодильник и доставить. А не гулять с ними, пребывая в раздумье. Продукты покупаются именно для этого. Они не люди и не терпят отклонения от предназначенной им роли.

Отсюда, с Пушкинской, ближе всего-было зайти, пожалуй, к отцу в Каретный ряд, куда они с матерью перебрались во время великого перемещения родственников, когда выгадывали чертановское «гнездышко» для молодой четы Гончаровых. Отец сейчас один — ни работы, ни жены. Он пенсионер, и пенсионер, никуда не рвущийся, принципиальный, что называется, сидячий. А мать уехала на месяц в Железноводек, на воды, в урологический санаторий, куда достала путевку после очередной атаки пиелонефрита. Впрочем, она ездила и в прошлом году, когда атаки не было. И кажется, и в позапрошлом. Путевки появлялись по росчерку пера врача, «ведущего» ее почки. А врач этот, заведующий урологическим отделением их районной больницы, несколько лет назад имел удовольствие (вернее, необходимость) близко познакомиться с Николаем Кузьмичом Яковлевым, когда его отпрыск поступал на экономический факультет. И то, что матери сейчас нет, это, пожалуй, к лучшему. Конечно, эмоциональная поддержка и все такое… Но с эмоциями у Кати и так все более или менее ясно: она права, она честно держится первоначальной своей линии, нет, общей их линии, и от мужа требует всего лишь того же. Она права, но самое время дознаться, раскопать до дна, начистоту, почему же она сейчас одна. А первой о перемещениях ее мужа узнаёт некий инженер по химической технологии, инженер высокомолекулярных человеческих душ, Людочка, читавшая, видите ли, в десятом классе Гегеля. Юра, кажется, классической немецкой философией никогда не увлекался.

Отставной госплановец Николай Кузьмич Яковлев только что закончил сложное мероприятие: развешивание над письменным столом нефтяной карты мира, которую он сам склеил из складных карт, выдернутых из недавно подаренного ему роскошного гедеэровского издания альбома по экономической географии. Районы разведанных запасов нефти и ее добычи были отмечены на карте штриховкой различной жирности в зависимости от абсолютных показателей. От этих заштрихованных пятен тянулись нити к местам переработки нефти, ее хранения и распределения, нити, над которыми стояли указатели их длины в километрах, числа, оканчивающиеся двумя, тремя, а то и четырьмя нулями. Николай Кузьмич отошел к противоположной стене и полюбовался на составленную из восьми больших полос, безупречную по полиграфическому исполнению схему кровеносных сосудов современной цивилизации. Здесь было над чем поразмышлять: перед ним висел поистине магический рисунок, шифрограмма его подшивок еженедельника «За рубежом» и газетных полос, посвященных международной информации. Болевые точки организма мировой экономики, прикосновение к которым вызывало судороги дипломатических нот, военных маневров, чрезвычайных заседаний Совета Безопасности. И чувствительность точек к грубым прикосновениям была прямо пропорциональна густоте их штриховки, то есть показателям запасов и добычи нефти.

Подойдя на звонок к двери и посмотрев в глазок, блестевший, как плевок, на черном матовом фоне, он обнаружил, что удостоен редкостного визита дочери Екатерины Николаевны. Его умницы, красавицы, его Кати. Она была человеком занятым, он свободным. А когда занятой человек приходит к свободному, да еще в рядовой понедельник (а двадцать третьего февраля, несколько дней назад, поздравила только по телефону — «пап, никак, ну вот никак нельзя вырваться»), то это означает… То это будет видно, что оно означает, а пока что: мы пришли к любимому папке, и продукты ему принесли, и вообще мужчина может одичать без женской руки и присмотра. Идейный и убежденный пенсионер Николай Кузьмич дичать, пока супруга промывает кавказскими водами свои почки, вовсе не собирался. С утра и до вечера он активно напитывался теле-, радио- и газетной информацией и прекрасно себя при этом чувствовал, питание это шло ему впрок, усваивалось его организмом. Кроме того, он пересматривал и перечитывал, приводил в порядок многочисленные свои архивы, разносил по им же придуманным рубрикам вырезки из периодики (подписка делалась каждый год основательно, почти на полторы сотни) и, как он сам выражался, держал руку на пульсе (а если без метафор, то ухо у телефонной трубки) относительно сложной, хотя и протекавшей внешне без бурных событий, жизни его бывших коллег и сослуживцев. Освободившись теперь от конкретной текущей работы, он мог наконец вплотную отдаться тому роду занятий, которые раньше мог позволить себе только в виде разрядки, в виде приправы к главному и хорошо изученному им, но съедавшему основную массу времени и энергии механизму документооборота. Тому роду занятий, о котором давно сказано: «Каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны». Николай Кузьмич, освобожденный от бремени не слишком-то тяжелой, но все-таки реальной ответственности, сбросив путы реальных (а потому ведущихся не всегда так, как он считал правильным, не совсем так, как вел бы их он, если бы… если бы принципиальные решения принимал он сам) госплановских дел, откровенно воспарил мыслью к куда более крупным проблемам. Николай Кузьмич превратился в этакого типичного полководца без армии, домашнего стратега, хотя в его внутренних монологах эти определения наверняка отсутствовали, а самоопределение сводилось к терминам «референт» или «эксперт». Эксперт по вопросам экономичности строительства крупных гидроэлектростанций, по мировому энергетическому кризису, по проблемам «третьего мира». Нет, он и не думал дичать. Но и ничего не имел против шутейной Катиной логики и вводных ее замечаний о гибельных последствиях отсутствия женских рук. Ее ладное, мощное тело, насквозь прошедшееся и дышавшее сейчас легким, почти весенним морозцем, с которого она пришла, спокойная величавость и обдуманность ее движений, как всегда, наполнили отца гордостью и удовлетворением перед этим прекрасным, полностью удавшимся его творением.

Он поухаживал за ней в прихожей, помог снять шубу, достал тапки из подставки для обуви, взял продуктовую сумку и вопросительно посмотрел на нее. «Это неси сразу в кухню, кое-что сразу в холодильник», — сказала Катя и сама пошла за отцом, чтобы разобрать продукты.

Когда через пятнадцать минут сели завтракать, отец, добавляя молока в кофе (он употреблял пропорцию две трети к одной в пользу молока), осторожно спросил: «Ну, как у тебя с Юрой? Что у него на работе?» Катя ответила быстро, бесцветным тоном: «Да все по-прежнему». И Николай Кузьмич понял, что да, пришла именно из-за этого, но говорить об этом еще не время. Тогда он перевел разговор уже на ее институтские дела и, в частности, на ее почетное, но пока еще неустойчивое положение врио завсектором. Неустойчивость эта Катю не очень-то и беспокоила. «Даже если по конкурсу официально не утвердят, — спокойно сказала она, — а, наверное, не утвердят, степени нет, и диплом даже не тот, — все равно подходящую кандидатуру им будет найти не так-то просто. Требования больно противоречивые. Им подавай, чтобы и мужчина, и кандидат экономических наук, да еще чтобы молодой да энергичный. А чего это вдруг молодой, да энергичный, да экономист шарахнется вдруг от своей науки информацией заведовать? Это уж тем, кто до пенсиона дотягивает, ну, тем, что в науке, что около нее. Около даже и надежнее, кажется. Это, кстати, отец, по неопытности только, со стороны глядя, вроде бы разлюли-малина. Чуть ли не синекура. А изнутри… все-таки, как ни крути, а печатный орган. Сам же говорил, что сборнички наши по рукам в Госплане ходят, даже на коллегии упоминаются. Так оно, когда готовый продукт в руках держишь, то и кажется, что выпекаем их как булочки. А тут цитату какую-нибудь недоглядишь… Да еще с такими работничками, как Софико наша. Да и Ольшанская с Соколовым — тепы-растрепы хорошие. Ростовцев сачковал, докторскую свою писал, какой тут контроль. Ну и привыкли».