– Полгода небольшой срок, но я больше беспокоюсь за другое. Мне покоя не дает тот факт, что бабка подозревает нас. Причем в правильном направлении подозревает. Она, быть может, и думать не думает, что мы трахаемся с мальчишкой, – поднес вилку ко рту, откусывая кусок блина, – только вот его родители точно захотят его к врачам сводить, если что-то заподозрят.

– Маргарет, может, и не думает о чем-то настолько серьезном, но она явно думает, что мы совращаем Бэтифорда, – глоток кофе и взгляд в довольные глаза брата. – Но ты прав, если она нажалуется его родителям, то тюрьмы нам не избежать.

– Я не хочу о плохом, Билл! – вздыхает, ковыряясь вилкой в тарелке. – Я думаю, что в Лос-Анджелесе будет легче устраивать встречи, нежели тут. Да и это еще так туманно… Ну, признался я в том, что буду не против таких отношений, но ты так и не сказал, что ТЫ сам думаешь по этому поводу.

– А что я могу думать, – задумчиво произнес младший, грея ладони о кружку и глядя в окно, – ты когда-то говорил, что вот такие отношения - это единственный способ быть рядом с тобой… Тогда мне было больно, а в последнее время мне становилось больнее от того, что мы с тобой тоже причиним ему боль своим отъездом. Я волнуюсь за Бэти, он мне дорог, и я больше не воспринимаю его как единственный шанс быть с тобой, нет, я чувствую к нему любовь.

Том кивнул чему-то своему, осторожно улыбаясь и вновь принимаясь пережевывать блин. Брат умилился этой картине. Умел же старший поднимать настроение за несколько секунд.

Оба были не готовы к тому, что их идиллия будет нарушена резким стуком в дверь. Парни переглянулись, Том, пожав плечами, пошел открывать. Не успел он понять, кто стоит на пороге, как это разъяренное существо толкнуло его в грудь и ворвалось в дом. Билл опешил, ведь только он успел выйти с кухни, как в его руки тут же угодил трясущийся человек.

– Бэти, что такое? – почти не заикаясь от неожиданности, проговорил младший, обнимая ребенка в ответ.

– Я устал! Я не хочу больше этого терпеть!

– Чего терпеть? – Том подошел к ребенку, переводя взгляд с обстриженной макушки на лицо брата.

– Всё это! Я устал, сил моих больше нет! Я хочу жить с вами!

– Маргарет снова тебя обидела? – Билл гладил его по голове, чувствуя колкость волос на ладони.

– Родители решают, где мне жить, бабушка – с кем общаться, а вы – под кого ложиться! – с обидой в голосе проворил он. – Я для всех ребенок, все вокруг решают все за меня! Я не хочу так!

– Бэти, если эта старуха ужалила тебя в одно место, не надо на нас все сваливать! – возмутился Том. – Где и что мы за тебя решаем?

– Ты, Том, эгоист! – отошел от младшего, заглядывая в глаза Тома. – Ты командуешь мной в постели, ты решил, что я обойдусь и без твоих чувств и признаний, конечно, я ведь для тебя всего лишь дырка, на все готовая!!! Я ведь… – не успел юноша договорить, как поучил звонкую пощечину.

– Том! – Билл оттолкнул брата, но тот толкнул в ответ, хватая Бэтифорда за плечи.

– Кто ты для меня? – рычит, приближаясь лицом к ничуть не испуганному лицу юноши. – Дырка, на все готовая? Повтори! И я ударю тебя снова!

– Том, не надо!

– Заткнись, Билл! – не прерывая контакта глаз. – Да, я отчасти эгоист, но ты – маленькая дрянь, которая не может понять, что ее в этом доме уже давно не воспринимают, как куклу для утех! Да и вообще никогда не воспринимали! Только и можешь, что ныть да жаловаться, что тебе хреново живется! А ведь весь удар я беру на себя! И если нас застукают, то тебе, максимум, что дадут, так это 50 часов у психолога! А мне до 10 лет! И совсем не у психолога! И ты называешь меня эгоистом? – он оттолкнул от себя ребенка.

– Ну, хватит вам… – Билл устало потер лоб, подходя сначала к брату, а дальше к Бэти. – Нам сложно, но не надо ссориться.

– Тогда сделайте то, чего я хочу… – зло прошипел юноша.

– Придушить твою бабушку?!

– Том!

– Придурок! Нет, не надо бабушку… Я хочу, чтобы… Это сложно объяснить, – и снова на смену недетской уверенности пришла скованность и некоторая невинность. – Я устал быть таким! – и теперь на смену взрослым рассуждениям придут совсем детские страхи, которые мальчишка и пытается сейчас донести. – Я идеальный ребенок, лучший в классе ученик. Меня ботаником обзывают и не хотят со мной общаться. Я всегда в тени и за меня на самом деле нужно все решать. Мне противно от того, что я маленький. Я хочу быть взрослым, я тоже хочу решать… – он замялся еще сильнее, не смея поднимать глаз и нарушать свою исповедь. – Я боюсь признаваться себе… То есть, я боялся признаться себе в том, что мне до чертиков нравится ощущать себя вашей… Эм… Подстилкой. Это ведь… Как бы… Вроде как это унижение. А мне нравится отдаваться сразу двум мужчинам, – щеки его пылали красным. – Я хочу, чтобы вы сделали со мной одну вещь, о которой я мечтаю уже так долго… – зажмурился, стараясь привести в порядок сбившееся дыхание. Парни смотрели на мальчишку и были действительно удивлены. Оба. Как можно о таких серьезных вещах говорить в таком возрасте, когда этих вещей еще и на уровне мыслей возникать не может.

Но Бэтифорд был особенным ребенком. В то время как другие дети играли с родителями или со сверстниками, он внимательно наблюдал за ними, уже в раннем возрасте улавливая всю суть человеческого общения. Когда родителям до тебя нет никакого дела, но вместе с тем они усердно создают вид, что их ребенок – смысл жизни, в самом мальчике зародилось чувство двоякости этого мира. С одной стороны, родители все-таки заботились о нем, но с другой, не вдавались в подробности этой заботы, выполняя все наказания ведущих педагогов и психологов. Их занятость компенсировалась наличием денег, и они были убеждены, что эти самые деньги с легкостью окупят недостаток родительского тепла. Бэтифорд рос, видя каждый день двоякость мира, стараясь быть идеальным для всех, потакать и не приносить проблем. Он рано начал понимать, что на самом-то деле ему не нужны деньги, ему нужны теплые отцовские руки, материнские объятья и забота. Но этого он не получал совсем. А потом недостаток внимания со стороны родителей и других взрослых вылился в любовь к Тому. И мальчик на самом деле не мог себе объяснить этого странного, душераздирающего желания просто отдаться мужчине. Неважно где и при каких обстоятельствах. Ему настолько не хватало человеческого тепла, что эта нехватка вылилась в больное влечение. И теперь, когда он спит сразу с двумя, разум, основываясь на нормах морали, вещает о том, что все происходящее неправильно, что пора остановиться. Но нехватка настоящих, искренних чувств говорит об обратном… И, как бы он не прятался от этих мыслей, как бы не пытался вытеснить настоящее… Не получилось. Именно поэтому он сейчас стоит с пунцовыми щеками и объясняется.