Аллен, прикусив губы и обложив себя еще одним ласковым словцом, методично промолчал, не имея абсолютно никакой власти, чтобы оправдывать или защищать чертового небесного властителя, с решениями да стершимися прописными принципами которого зачастую бывал не согласен и сам.

      Вместо неудачных разговоров и бессмысленных рассуждений о стремлениях высшей силы, стараясь свести тему в безобидное русло, в котором у него все-таки получилось бы сдружиться с шебутным норовистым мальчишкой, поглазел по сторонам, почуял, что пить и есть хочется еще больше прежнего. Встрепенувшись, отыскав в этом хоть какой-то клочок ржавого старого ключика, осторожно проговорил, из-под опущенных для вида ресниц наблюдая за реакцией отвернувшегося от него разбереженного звереныша:

      - Вот бы сейчас парочку печеных цыплят и большое блюдо сэндвичей с болонской колбасой… А сверху бы аппетитный пирог с румяной корочкой, корицей и грушей, чайничек ягодного морса, добрый кусочек мяса с аппетитным листиком горчичного базилика... Я знаю, что ты не привык питаться нормальной едой, Юу, но когда мы выберемся - придется привыкать. Быть может, ты знаешь какие-нибудь блюда, которые все-таки хотел бы попробовать?

      Юу из своего угла качнул головой, как отрезал, давая понять, что ответ его единственный и отрицательный на все случаи жизни, но стойкий в своей упертости Аллен не желал униматься все равно.

      - Может, кто-нибудь хотя бы косвенно рассказывал и тебя что-нибудь заинтересовало?

      - Нет.

      - Или ты видел сам? В столовой, где-нибудь еще?

      - Нет.

      - Я мог бы попробовать приготовить тебе что-нибудь сам, на мое усмотрение, или отвести в какое-нибудь местечко, славящееся хорошим разнообразием кухонь, чтобы...

      - Я же сказал, что нет! – доведенный, уставший, не знающий, куда ему деться из чертового загнавшего угла, вспылил мальчишка. Повернулся вполоборота, скосил налитые перечной чернотой глаза, поджал бледные бумажные губы в синих трещинках-росчерках, выплевывая каждое последующее слово, как слетающий рикошетом снаряд. - Чего ты ко мне привязался, проклятый идиотский экзорцист?! Отстань! Отвали от меня! Убирайся в свой хренов Орден и умничай там! Ничего я от тебя не хочу! Ни жратвы, ни кухонь, ничего! Хочу только, чтобы ты оставил меня в покое! Так что хватит! Заткни свой рот! Даже не заговаривай со мной!

      Аллен, осаженный, похолодевший изнутри, недовольно прикусил коренными зубами кусочек языка, находя возможность усмирить взыгравшуюся кровь только посредством легкой ненавязчивой боли. Мысленно, закрыв глаза, чтобы не наговорить откровенного непоправимого дерьма и все еще сохранить шанс на возможную желанную дружбу, досчитал до медленных растянутых двадцати, после чего окончательно уперся рогами в давно терзающий неизбежностью вывод: и ему, и Юу срочно нужна чертова вода, пока они оба не рехнулись от проклятой пробуждающейся депривации, стекающей с потолка во всей своей обширной полноте.

      Воды, чтобы пригодной для питья, разумеется, нигде поблизости не водилось, но рядом, хоть на то и оставалось слишком мало надежды, тянулись хоралами трубы, выкрашенные в купоросную леопардову медь, под трубами что-то периодически гремело, шумело - наверное, нагой пойманный папуас отбивал одной ногой на подземном песке буги-вуги, и в чертовых недрах бесполезных жестянок еще могло скрываться то, что подарило бы им немного сил и способности не разругаться в конечный чертов пух.

      В итоге Аллен, уставший ничуть не меньше раздраженного вспыльчивого ребенка, вернул на левую руку когти, приподнялся на ноги. Под внимательным перчащим взглядом, всячески старающимся самого себя скрыть, подошел к трубам, постучал по тем костяшками кулака, прильнул ухом да мятой щекой к бьющимся внутри наэлектризованным цапельным жилам, но за жужжанием бесконечных вмонтированных вентиляторов, хватающих горечь воздуха металлическими жабрами, не услышал, как ни старался, ровным счетом ничего.

      Аллен подергал на пробу заевшие вентили, попытался повернуть загудевшие страшным грохотом краны, один из которых, разумеется, практически не сдвинулся с нагретого за долгие годы бездействия места, намертво въевшись в сплошной слиток тюремного материала, а второй, подумав да пободавшись, поддался и разломился пополам прямо под напором ведущих его пальцев, отскочив от пола куском прыгучего шумного железа.

      В итоге способ остался только один: однозначно опрометчивый, нехороший и дурной, и хоть Уолкер заранее вкушал чреватую расплату потенциального потопа, переливающей через края воды и прочего влекущегося следом чертополоха, накрывающего пресной солью выше макушки, он, вздохнув да бегло помолившись о двояком ренессансе, прицелившись, всадил на пробу в проклятую трубу указательный жесткий коготь.

      Достаточно легко вспорол тем скребущуюся визгом спаянную материю, вонзился глубже, дальше, входя практически на середину. Услышал, как внутри забурлило и засквозило воем семи уснувших ветров, как поежился в своем углу наполовину напуганный Юу, тоже, кажется, частично понимающий, с каким огнем идиотский экзорцист удумал играть, но ничего иного, страшного или радостного, больше не произошло.

      Недовольный Уолкер, подогнанный в спину рвущей позвонки жаждой, всадил в идиотскую трубину и веер из всех остальных когтей. Обнаглев, даже вскрыл ее пузо и отодрал кусок металла, раскрошившегося к ногам трухой, но выудил на свободу только жгучую кашляющую пыль, космы встрепенувшейся паутины, паучьих каменных трупов, засушенного скорпиона, отвратного вида сколопендру, еще пытающуюся шевелить в анабиозе помноженными на десятки ногами, и сгусток застывшей зеленоватой слизи, пришлепавший сверху, а вот водой даже не пахло, от воды, если она когда-нибудь и была, не осталось попросту ничего, не считая обманчивой умирающей надежды и горчащего в глотке разочарования, порядком испортившего и без того шаткое озимое настроение.

      Еще более безответно раздраженный, Аллен вернулся обратно на свое место. Уселся на задницу, поерзал на той. Покосился на продолжающего траурно отмалчиваться Юу и на оставшиеся валяться без дела коробки, запоздало вспоминая об увиденных в их нутрах книгах.

      В целом на книги было откровенно наплевать, ничем особенным помочь они сейчас им не могли, но Уолкер, сам до конца не понимая, зачем задавать настолько дурной вопрос, ответ на который был как будто бы всем заранее ясен, все-таки спросил, вместе с этим потянувшись к ближайшему из ящиков, чтобы вынуть на свет пару-тройку картонных обложек да забранных в те пожелтевших страниц в размазавшихся станочных литографиях:

      - А скажи-ка, хороший мой... Ты когда-нибудь прежде читал книги?

      Мальчишка, кажется, за минувшее с их последней перепалки время решил разбираться с навязчивой проблемой под кодовым названием «Уолкер-опять-придолбался» сугубо своим особенным собственным методом - игнорированием, надутыми щеками и пленящей красотой продемонстрированного скверного характера.

      То есть, на заданный вопрос, он, конечно же, не потрудился ответить ни взглядом, ни словом, если только не счесть за ответ резкое дерганье острым плечом, вполне пригодное сойти и за нечаянную судорогу.