Бледное личико, поравнявшись по красноте с сигналом на железнодорожном переезде, отпрянуло, исказилось не просто недоумением, а самым настоящим шоком, за которым Уолкер даже успел побояться - не перегнул ли он палку, не схватит ли это невозможное существо какого-нибудь чертового удара?
Мальчишка, мелко подрагивая охватившими его подзарядками, продолжая таращиться небесной голубизной, отшатнулся еще дальше, отполз на тощей плоской заднице, снова остановился, заглотил до хруста косточек ни разу не согревающего, но зато немного остужающего воздуха...
И, к вящему удивлению Аллена, в глубине души уверенного, что уламывать да уговаривать придется несоразмеримо дольше, поспешно отвернувшись, проговорил с самым своим независимым, пусть и все еще сигналящим проезжим поездам видом:
- Ну и класть я тогда хотел, раз ты такой непрошибаемый идиот. Нравится здесь торчать – торчи себе на радость. Мне-то какое дело? Тебе же хуже. Засуну тебя в мою гребаную комнату и будешь там... сидеть.
Сдуваясь обратно, договорив все до последнего слова, он еще разочек покосился на спятившего высеребренного клоуна, не то надеясь, не то опасаясь, что тот все-таки пошутил, тот вот-вот передумает, но, напоровшись на непробиваемо базальтовую улыбку уже все на свете решившего для себя барана, лишь по новой торопливо отвернулся, в прострации уставившись на поверхность объятых полупрозрачным кислородом подрагивающих ладоней: ни черта.
Ни черта этот психопат - вот уж где воистину психопат - не передумает.
Глава 3. Lumos Solem
- И где это мы...? - непонимающе пробормотал Аллен, украдкой, на корточках и носках ботинок, пропетлявший по еще двум заполошным коридорам, трем затаенным лабораторным рукавам, заученным Юу наизусть дверям-переходам, местам скопления не замечающих их - спасибо, Господи - белохалатников, тихо сплетающих на уху друг другу страшную теорию терапевтической общины. - Ты же говорил, что проводишь меня в свою комнату?
Место, куда мальчик-Юу в конце всех концов привел Уолкера, могло быть чем угодно, действительно чем угодно - еще одним химическим моргом в миниатюре, очень страшным пыточным полигоном, универсальным больничным корпусом, - но только не детской комнатой, и Аллен недоуменно оглядывался по сторонам, отхватывая от пустующего нагромождения то один, то другой, то третий отталкивающий предмет.
Ровно в центре, будто призывной круг при чтении черной молитвы, стоял стол - длинный, массивный, с тяжелыми угловатыми ножками, острой заточкой, черной мрачностью дерева и патологическим душком; самым мерзостным являлось как раз-таки то, что со стола этого свисала белая простыня, с одной стороны покоилась тощая подушка, и ощущение складывалось такое, будто еще только вот-вот кто-то лежал на нем, встречая последние минуты отбираемой стальным пинцетом жизни.
В изголовье громоздилось нечто, что по форме напоминало фонарь, только увеличенный до гиперизма, с ровными окулярами семи прожекторных стекол под выключенной сейчас подсветкой и присосками десяти длинных трубчатых проводов, прикрепленных к продолговатой боковине заднего корпуса. Пол - витая кружевная салфетка грубого голого камня, стены - почти выровненный на квадраты белый материал, точно именно здесь заканчивались все прежние предположения и начиналась зона пугающей душевной клиники. Вдоль стен разбросались антресоли и пирамиды дряхлых шкафов, буфетов, секций, тумбочек, застекленных и нет, сплошь заставленных баночками, колбочками, емкостями, пузырьками, коробочками с таблетками, шприцами, разноцветными жидкостями, подписанными летным шрифтом игольчатыми транквилизаторами.
Но забирающей главный приз короной, пожалуй, было окно - огромный проем на всю торцовую стену, черный пласт дышащего озимого стекла, пропасть в вены самой смерти, и Аллену даже померещилось, будто с той его стороны плавают на грани видимости не принадлежащие этому миру тени, похожие на улиток в белых фраках или безобразных голых мидий в стеклянных саркофагах...
Юу, кажется, цепко и внимательно перехватив его взгляд, скривился, неодобрительно цыкнул этой своей очаровательной прижившейся особенностью. Не обращая никакого внимания на расцветающее в шутовских глазах непонимание, прошлепал внутрь помещения, ловко перепрыгивая через разбросанные по полу связки толстых красных проводов и труб. Забрался с ногами на стол, укутавшись в белую хлорковую простыню, и, махнув рукой в сторону черного оконного провала, с привычным уже безразличием проговорил:
- Не волнуйся насчет этого - они только запугивают, что, мол, наблюдают через него круглые сутки, поэтому я, видите ли, должен всегда вести себя хорошо. Сраные сказки для сраных детей. На самом деле я уже бывал на той стороне и прекрасно понял, что ничего через него не видно, как ты ни лупи глаза: то ли накрылось, то ли никто еще не придумал, как заставить его заработать, так что можешь торчать тут спокойно – никто тебя не засечет. Вот там висят часы, кстати, - он кивком указал на стену, где над заваленным медицинским барахлом худосочным поджарым шкафчиком и в самом деле болтался небольшой пожелтевший циферблат бесшумно тикающих стрелок. - За мной приходят в девять, в четыре, снова в девять, иногда остаются после, но это бывает редко и только если вдруг что-нибудь случается. В остальное время никто сюда обычно не суется, поэтому ты можешь где-нибудь здесь шататься и что-нибудь пытаться делать, хоть я и не знаю, что. Обычно я не торчу тут, сижу в родильной, а тебе туда идти не советую, поэтому...
- Погоди! Погоди... немножко. Я не успеваю за тобой, малыш, - Аллен неуверенно вскинул руку, с легкой щекочущей неприязнью огляделся по сторонам еще раз, понимая только то, что помещение мурчит синевато-коричневым, похоже на агат-болдер, а в подтоне вьется запах цибетина и амбры.
- Чего ты там не успеваешь? - недовольно отозвались с проклятого анатомического стола, сидя на том так, будто это снова нормально, будто все в этом чертовом ненормальном месте может быть хоть сколько-то нормально.
- Ты... ты хочешь сказать мне, что это и есть... твоя так называемая комната? - с хрустким никелем опущенных рук выговорили в десятый раз за час отяжелевшие губы.
Глаза поймали самый что ни на есть спокойный кивок.
- Ну да. Она самая, - пожал плечами Юу. - Что тебя не устраивает? Я, если что, тебя оставаться не приглашал, так что если не нравится - можешь прямо сейчас валить обратно на свою поверхность.
Кажется, теперь такой расклад радости ему уже не приносил: мальчонка отвернулся, обиженно поболтал в воздухе ногами, сплюнул на пол, туда же, где красовались холодящие зимней комой пятна да лужи намертво въевшейся бесконечной крови.
Заметно дернулся, когда Аллен, отлипнув все-таки от своего места, вялой, но вместе с тем удивительно твердой походкой направился к нему, слишком быстро вырастая перед, опуская на плечи воспаленные руки, заставляя повернуть голову и заглянуть снизу вверх в требовательные глаза.
- Нет, - в невозможном симбиозе скалистого и отделочно-мягкого прошептали упрямые губы, в то время как зрачки гипнотизировали, а пальцы на плечах, огладив остряши выступающих бугорками косточек, переместились чуть ближе к шее, принимаясь ту медленно и методично массировать большими кончиками, отчего тощее юное тельце содрогнулось, вжалось животом и выпрямилось по струнчатой резвой спине. - Кроме того, что это никакая не комната, а сплошное чертово издевательство, меня все устраивает. Раз ты продолжаешь оставаться здесь, значит, останусь и я. Ничего страшного со мной не случится: в конце концов, в Ордене комнаты не то чтобы намного лучше, если уж говорить по сердцам...
