Кажется, на этот счет можно было и не волноваться: мальчишка рядом с ним застыл, замер, вытаращил блеснувшие глаза, удлинился в лице и, кажется, даже позабыл все небогатые словечки, которые когда-либо знал да собирался вытолкнуть с кончика ядовитого язычка. Просто сидел, просто непонимающе глядел, просто шевелил в немом непонимании губами и бегал то расширяющимися, то сужающимися зрачками по снежному клинку, по механической штамповке, по обмотанной белизной рукояти, по пальцам самого Аллена, умело управляющимся с покорным оружием.

      Чуть позже, вдоволь насмотревшись, приняв, что реальность – реальна, а вовсе не пытается его обдурить, Второй приподнял голову и уставился на левую экзорцистскую руку, вернее...

      Вернее, на оставшийся от той знакомый обрубок.

      Вот здесь он как будто бы чуточку побледнел, чуточку скривился, и Уолкеру уже даже стало страшно, что он того все-таки добил, но когда мальчонка открыл рот, вернув себе право на застрявший в переходах голос, то, что Аллен так боялся услышать от него, оказалось вовсе не тем, что Юу собирался сказать:

      - Почему... почему у тебя кровь не идет? - вот то, что он спросил, продолжая пораженно глядеть на абсолютно сухой аккуратный кусок туловища, прикрытый разрезом болтающейся свободной тряпки. Помешкав, не видя сейчас места никакому стеснению, немного переместился на коленках, протянул навстречу дрогнувшую руку. Настороженно притронулся к мясу, должному кровоточить да истекать, и с благоговейным почти удивлением шепнул, обращаясь не то снова к Уолкеру, не то теперь уже только и исключительно к самому себе: - Новая кожа выросла даже быстрее, чем у меня... Ты что, тоже Второй?

      Аллен нахмурился.

      Стараясь не совершать лишних обманчивых движений, чтобы не оттолкнуть мальчонку - тот трогал его, интересовался им в целом недозволительно мало, редко, тогда как самому Уолкеру нравилось, хотелось много чаще, много больше, - отрицательно качнул головой.

      - Я не очень уверен насчет того, кто такие Вторые...

      - Такие, как я, - заученно отозвался Юу, не отрываясь при этом от бьющего щекоткой по голове задумчивого поглаживания, которое сам, конечно же, ни за какое поглаживание ни в жизнь не принимал. - Искусственно созданные апостолы, выращиваемые в лабораториях, насильно объединенные с частицами мозга погибших носителей Невинности и должных рано или поздно с ней синхронизироваться, чтобы служить на благо Ватикана и чертовой человеческой расы. Это не то, что я думаю, и чем хочу заниматься, но то, как они сами это объясняют, если ты вдруг не понял, - торопливо добавил он, поспешно отдергивая руку и уползая обратно в свой угол, откуда, надувая щеки да кроша ногами любопытство, остался коситься на привлекающий внимание соблазнительный меч звериными поблескивающими глазами лунного строптивого тасманийца.

      - Я понял, - сипло и разочарованно отозвался Аллен. - Понял, славный мой. Только никакой ты не «Второй», я не устану этого повторять, а самый простой человек - нет никакой разницы, зародился ты в животе у женщины, или в чане с химическим раствором и искусственно введенным набором хромосом: все равно никто никогда не сумел бы ожить, не вложи Господь в него частицу своего дыхания, впоследствии обернувшегося для тебя и меня душой. Поэтому перед Ним мы все едины, малыш. А те, кто не понимают этого... думаю, их остается только пожалеть, хоть я знаю, что ты, скорее всего, меня сейчас либо не поймешь, либо в упор не пожелаешь слушать.

      Аллен не ошибся, Аллен наглядно видел по сузившимся темным глазам - мальчишка действительно не понимал, не принимал и поддерживать утопической блажи седого недостарика не собирался.

      Непонятно на что обиженный или чем растревоженный, Второй отвернулся обратно, обреченно устроил ноющую руку между коленками и животом, после чего, потоптав подошвами туфель сырой камень, сварливо, с желанием ненароком задеть и взять за живое, пробормотал:

      - И при чем тут оторванная рука? Она не особенно у тебя отрывается, если даже крови нет. Мне кажется, ты вообще ничего при этом не чувствуешь – вон с какой довольной мордой тут сидишь, - так о какой боли тогда треплешься, а, лживый ты придурок?

      Уолкер терпеливо вздохнул. Запрокинул обратно ломающуюся в кости голову, сожалея о прекратившихся настороженных касаниях, и, прекрасно понимая, что продолжения им больше не последует, вернул клинок обратно, лениво натягивая на материализовавшуюся руку подранную выпачканную перчатку.

      - Ты прав, славный. Сейчас я никакой боли уже не чувствую, но когда ее отрывали в первый раз - все было... несколько иначе. Тогда я лишился своей Невинности, был уверен, что больше никогда не верну ее обратно, и вообще, скорее всего, к утру умру. Я твердо знал, что умираю, что уже с несколько раз умер, пока лежал там, среди бамбуковой шелестящей рощи, смотрел на холодную луну и думал только о том, что не хочу, чтобы так все заканчивалось, не хочу никуда уходить из этого мира, даже если в мире следующем и окажется вдруг лучше. Тогда у меня текла кровь, тогда я прекрасно все чувствовал - даже то, как тварь, посаженная внутрь, прожирает мне сердце, оставляя от того одну только кожицу да плевок сгустившейся крови. Я...

      - Она омерзительная, - перебив его, поспешно буркнул сбившимся изменчивым голосом Юу, маленький ссутулившийся комок, беззащитный потерянный сверток, костлявое нечто из отощалых рук и ног да опущенной к коленям головы на тонком стебле из жилистой полупрозрачной шеи.

      - Кто...? - подавившись всеми теми словами, что еще пытались сорваться старым зарубцованным признанием с губ, неуверенно переспросил Аллен.

      - Твоя Невинность. Любая Невинность вообще. Вся эта чертова дрянь с экзорцистами. Я думал, что если даже она когда-нибудь примет меня, эта ваша дура, то тогда все станет легче, проще, не так больно и непонятно для чего вообще. Что тогда, наверное, я уберусь отсюда и стану, наконец, свободен. А если все продолжится и там, в вашем хреновом Ордене - то я еще больше не хочу никогда ее получать. Я вообще не понимаю, зачем это все нужно - чертова Невинность, чертовы Акумы, чертовы высокопарные морали... Зачем, а, проклятый господин экзорцист?!

      - Я... не знаю, славный мой... - убито, тихо, раздавленно проговорил Уолкер, с трижды успевший пожалеть, что изначально открыл свой чертов рот, что затронул запретную тему, что не сообразил раньше, и что Юу, он... Он, в общем-то, если быть честным с самим собой, отчего-то так непозволительно болезненно прав. – Ответ на это ведом одному только Богу, а не нам с тобой. Мы...

      - Так пусть пойдет в жопу! - зверея, заново перебивая танцующие на острие языка словоизлияния, прорычал мальчишка. - Пусть этот твой чертов Бог пойдет в такую же чертову жопу! Пусть засовывает в себя это говно сам и пусть носится да убивается, раз ему это так нравится, тоже сам! Достал... Достал он меня! И вы меня все с ним достали! Бог то, Бог это: раз он такой умный, что дальше некуда, старая небесная скотина, то пусть хотя бы однажды покажется на глаза и скажет все, что говорите вы, своим гребаным обрюзгшим ртом! Отрастил себе жирную жопу и сидит там, наверху, продолжая всех мучить, как ему вздумается! Никакой он не Бог после этого, а мерзкий кусок раздавленного человеческого говна! Ты понял меня?!